Леоло (1992)

Заснеженный небогатый квартал Монреаля. Мальчик, озираясь, выходит на балкон, чтобы опорожнить мочевой пузырь с балкона второго этажа. Мать, пытающаяся его приструнить и призвать ко сну кричит ему «Лео», но получает громогласный ответ, слышимый во всем дворе: «Мое имя Леоло Лозоне».

Старик — укротитель слов, которого закадровый рассказчик характеризует переродившимся Дон Кихотом, призывает Леоло мечтать. Мечтать, чтобы спастись от черной дыры своей семьи.

Неспособный к любого вида интеллектуальной деятельности брат Фернан сидит с матерью, чтобы пройти собеседование в школе, где учились шизофреники и психопаты. Но даже там он не будет способен пройти тестирование. Школьный консультант просит нарисовать его что-нибудь. Но тут Фернан возвращает пустой лист со словами, что там белый кролик на белом снегу.

Это зарисовки из «Леоло» — фильма Жана-Клода Лозона. Режиссера, в фильмографии которого только два полнометражных фильма — «Ночной зоопарк» и «Леоло». Оба фильма не смогли бы принести ему такое признание и заслуженный успех, если бы не следовали главному правилу такого творчества — рассказывать о том, что знаешь, ведь только так можно достучаться до зрителя.

При желании во время просмотра можно испытать целую радугу эмоции — от отвращения, непонимания и брезгливости до нежности и восхищения. Своими спокойными эмоционально-художественными провокациями режиссер действительно находит равновесие между формой и содержанием, делая из них единое целое.

Формально это драма с элементами комедии. История героя-творца, внутреннего художника, попавшего в разлагающуюся среду. Но это и фильм о работе памяти, мышления, о способности мечтать и созидать. Плавно расставленные драматические и комические моменты формируют цельную картину — имитируют непредсказуемый набор ассоциативных связей, возникающих в мыслительном процессе. История о балансе в сознании человека реальности и фантазии.

Тема фильма поэтически разбросана по всей картине: рефреном же здесь выступают слова «Я мечтаю, и поэтому я другой». Это яркое и важнейшее отличие главного героя от окружения.

Ряд канадских критиков разглядели в фильме признаки политического символизма. Канадская провинция Квебек имеет непростую этническую историю. Тихая революция 60-ых годов, обострившая конфликты между англо- и франко- канадцами, упоминается и в книге, которую читает Леоло. Символизм заключается в отрицании героем своей квебекской идентичности. Он пытается изменить в своей реальности родной город, превратив его в Италию. Кроме того, в доказательство к этому можно вспомнить единственное упоминание англичан, у которых по мнению Леоло отсутствуют половые органы. Хотя стоит отметить, что режиссер прямо ответил, что фильм не имеет никакой политической подоплеки.

Фильм постоянно переходит грань фантазии и реальности. Отсутствует линейность нарратива — эпизоды практически не следует один из другого. Они сменяется очень плавно, через постепенное погружение в темноту и медленное восстановление новой действительности. Все это, словно вспышки из разрозненной памяти героя. Но именно это ценно. Ведь часто мы запоминаем то, что формирует и определяет нас в дальнейшем.

Рассказчик - главный драматический инструмент картины. Несмотря на то, что кино — это искусство показывать, а не рассказывать, в путешествиях по эмоциям и памяти, указанный способ единственный механизм не упасть в абстрактно поэтическое кино и достучаться до каждого. Это попытка личного психоанализа, построения собственной гиперреальности — и рассказчик позволяет нам ориентироваться в ее проектировании. Диалоги же между персонажами здесь часто комичны или излишне функциональны, ведь конкретные слова мы не запоминаем, мы запоминаем общую эмоцию и интонацию.

Преображение текущей реальности под свой эмоциональный фон -, важнейшее свойство картины. Все происходящее — это усиление реальности, ее преображение, трансформации в соответствии с тем, какой она сохранилась в памяти. Нездоровые ритуалы семьи, постоянно обитающие крысы в доме, общая атмосфера противоречивости и нескладности на фоне хоральной музыки. Запоминающийся в этом контексте, конечно же, образ брата, который в картине превращайся в настоящего атлета. Именно таким он виделся в воображении героя, хотя мы можем предположить, но внешне он и не менялся. Менялись его повадки, но младший брат домысливал и достраивал его здоровяком. Любопытна здесь и сцена как был разрушен это, по сути, комический образ: во время встречи с обидчиком даже гора мышц не помогает Фернану защитить себя, ведь смелость — это внутреннее ощущение.

Символом мира, который выстраивает вокруг себя герой, служит пластмассовая роза. Обычно роза связана с красотой, любовью, возвышенными эмоциональными порывами и прелестями юности. Но здесь она искусственная, имитационная.

Фантазии — это трюки мозга, укрывающие от правды. Приоткрывая свои воспоминая, герой делится с нами своими механизмами доделывания реальности. Нежелание признать своего отца отцом приводит Лео к практически полной убежденности, что он итальянец. Ему легче представить, что он был зачат от семени итальянца — сборщика помидоров. Якобы один из помидоров угодил в чрево его матери.

Кстати, о матери. Незабываемая туалетная сцена, где наш герой совсем еще юн, отражает сознательную (или нет) отсылку к Эдиповому комплексу героя. Мать в этом фильме не порицается, она признается, причем со всеми недостатками, такой какая есть.

Поскольку это еще и история о взрослении, переходном периоде, в памяти персонажа не могли не остаться основные эпизоды своего психосексуального развития. Некоторые из таких сцен могут действительно немного шокировать, но они встроены как неотъемлемая часть становления героя.

У героя возникает любовный интерес к красавице итальянке (а он ведь тоже мнит себя итальянцем) Бьянке. Это возвышенный и отстранённый образ, от которого осталась практически только поэзия — пение, как запоминающаяся вспышка разыграно в фильме. Многим на ум здесь приходит интерпретация известного исторического сюжета — взаимоотношений поэта Данте и Беатриче. Беатриче и Бьянка это выражение земного рая — чистоты, нравственного и любви — мира, к которому так стремится герой. Наш герой это Данте, он находится в своем местном отделении ада, ведь его семья — порок на пороке, постоянные посетители психушки.

Много параллелей можно провести и с самым личным фильмом Федерико Феллини — «Амаркордом». «Амаркорд» — такая же ностальгическая психоаналитическая история о детстве. Та же комичность, непристойность и окружающее сумасшествие — а не все ли так воспринимают детство?

Ту же грань между сумасшествием, юродивостью и отрицанием окружающей действительности дополняет сознательное упоминание реинкарнации Дон Кихота. Старик (Дон Кихот) дает герою рецепт избавления от горькой реальности — искусство мечтать, отличительная черта человеческого рода. И главным мифом, за котором прячется наш герой, здесь выступает Италия. Италия, в представлении героя — комфортное и безопасное место — родина Бьянки.

Это непростая внежанровая личная фантазия. Здесь киноязык, сюжет и проблематика взаимодополняют и преумножают друг друга в особой авторской интонации. Так о чем же в итоге фильм? Об аберрациях нашей памяти, о способностях нашего воображения, о самоутешении в мечтательных грезах.

Артур, NCi17aaMan, самый светлый житель самой тёмной стороны кинематографической Луны, посвящается тебе…

Надежду в бумажный кораблик сверну,

не/вера в любовь — мой разорванный парус,

сбежать бы куда-то, сменить бы страну,

а может быть, даже реальность.

Елена Никитаева

В их ванне живёт крыса. В их сознании правит бал культ дефекации. Нормального — чего не скажешь об автобиографическом — в этой картине 38-летнего канадца не так уж много, нормальных — и подавно. Зато умению эпатировать, количеству и качеству контрастов позавидовали бы русские футуристы. Даже саундтрек подобран здесь по принципу музыкальных качелей: от вознесения к божественным песнопениям на итальянском до провалов в хриплые низы инфернального Тома Уэйтса и монструозных «Роллинг Стоунз». То же самое касается киноплёнки, словно политой то ли золотисто-карамельным соусом, то ли заданными антуражем фекалиями, а сверху притрушенной тусклым зелёным (неужто странные водоросли сродни паразиту-кувшинке, что облюбовала лёгкие Хлое, героини виановской «Пены дней», выбрались наружу из недр мозга каждого Лозона?). Чёрный юмор, поэтизирование отвратительных деталей и возведение их в ранг прекрасного довершают состав франко-канадских «деликатесов». Понятно, что их полюбят не все. Кому-то они покажутся горьковатыми, кому-то — склизкими (неудобно накалывать вилкой), кому-то — просто неаппетитными. Но ведь не с рождения вам нравились маслины и оливки? Сколько штук вы выплюнули, скривившись, прежде чем стали их смаковать и причислили к лику кулинарных бестселлеров?..

В патологическом королевстве эскапизма и пограничных состояний каждый из членов семьи главного героя сам себе царь и бог, в реальном же мире — завсегдатай психиатрических лечебниц. Тушеподобные дед, мать и отец семейства поглощены удовлетворением собственных низменных страстей: вуайеризмом, обжорством и ещё раз обжорством соответственно, — оставаясь при этом абсолютно равнодушными к отсутствию навыков социального взаимодействия у детей, что тоже беззаветно увлечены не проблемами глобализации или борьбой за права человека. Старший сын, король бодибилдинга, в чьём накачанном теле тигра гнездится трусливая душа мышонка, озабочен наращиванием мышечной массы. Необъятных размеров дочь, королева подземного царства пленённых живых тварей, кружится в лёгком танце прострации до тех пор, пока не лишается своих владений. Менее корпулентные домочадцы отнюдь не более адекватны: еженедельно получая слабительное как причастие, они руководствуются общим стимуляторно-опорожнительным лозунгом: «Тужься, тужься!» — который можно было бы запечатлеть девизом на фамильном гербе Лозонов, имейся у них таковой. И только Лео, самый младший из всех, до поры до времени находится ровно посередине меридиана, проходящего через два полюса — красоты и уродства, Персоны и Тени, нормы и отклонений от неё.

Если у Гилберта Грейпа ущербный ближний круг порождал фрустрацию за фрустрацией, то Лео Лозон находит в нём источник вдохновения для творчества, изобретая персональный девиз: «Я не такой, потому что я мечтаю…» Цепляясь за выдумку, он ищет повод не сходить с ума. Леоло мнит себя итальянцем из-за влюблённости в соседку Бьянку и фиксирует в дневнике попытки мифологизировать происходящее — вплоть до истории собственного рождения якобы от синьора Помидора, что непредвиденным образом угодил в утробу его матери. Чтение вслух прозы мальчика неким архивариусом преднамеренно перемежается выдержками из романа Режана Дюшарма «Проглоченная проглоченных». Параллелизм между содержанием единственной книги в доме, где никто отродясь не читал и не писал, с ощущениями 12-летнего героя очевиден хотя бы на примере следующего отрывка: «Я открыл настоящую радость одиночества. Одиночество — это мой замок. Там у меня есть стул, стол, ветер и солнце. Когда я нахожусь где-нибудь за его пределами, я чувствую себя изгнанником. Я живу в обманчивой стране…»

Альтернативная реальность Леоло, обитель его духовного спасения и поэтических грёз, отлична от притягательного и печального гриновского Зурбагана или утопического Эолиса, которого нет ни на одной карте, из рассказов неунывающей врушки ох уж этой Насти Рябининой. Шёлк фантазий Леоло окрашен не в алый цвет — без права на реабилитацию этот оттенок красного раз и навсегда опошлила пластмассовая роза Made in Hong Kong с золотой биркой в комнате братьев, да и оленья страна с рвущимися в небо соснами страшно далека от Монреаля. Его пристанище больше напоминает заоблачную Магонию — волшебную территорию для тех, кто зажат в островное кольцо земных обстоятельств и мечтает, потому что не такой, как все. Прижимая к груди банку с мёртвыми слепнями, он убегает туда, где «в словах, соединённых друг с другом, таится секрет». Убегает от гармонично совпадающих психозов родных и нездоровой жестокости здоровых сверстников, чего не выдерживает даже деревянное распятие, рухнув со стены на пол. Правда, вместо волшебных сказок отца там звучат мелодичные напевы Бьянки о родине, вместо гибели маячит на дне бассейна сундук с пиратскими сокровищами… «Я не такой, потому что я мечтаю…» Для Леоло писательство — способ передать свои чувства, любовь — чернила и путеводный маяк. Она его зелёный огонёк на берегу Жизни, а Бьянка — его Дейзи, Руфь, Мисюсь, Фрези, Чёрная пантера, идеальный и недостижимый образ его мечты, fata Morgana. В случае с Леоло известный афоризм: «Пока живу, надеюсь» — правильнее сформулировать по-другому: «Пока мечтаю, живу». Оттого по ночам в воображении мальчика девушка освещает их с братом спальню, и на две-три минуты становится неслышным жуткий храп и не вспоминается дневное беспросветье — «страшное, грубое, липкое, грязное, жёстко тупое, всегда безобразное, медленно рвущее, мелко-нечестное, скользкое, стыдное, низкое, тесное, явно-довольное, тайно-блудливое, плоско-смешное и тошно-трусливое»… Но иначе не будет:

Серая краска. Мокрая штукатурка.

Если добавить цвета в такую фреску,

местным наркозом не обезболить шкурки.

Небо прольётся светом, но прежде треснет.

(Тинн)

Аннушка уже разлила масло, мышка задела хвостиком золотое яйцо, крокодил вот-вот проглотит солнце, а часы пробьют двенадцать. Это значит, что очень скоро гены деда заявят о себе, их спусковой механизм сработает в теле внука. Не дожидаясь последнего удара, жестокая меланхолия форсирует события и забирает Леоло в свой вязкий плен. «Я положу голову между двух слов, в Долине Побеждённых». «Я больше не мечтаю…» Из него не получилось второго Чехова: он не смог перешагнуть через порог ненавистного ему дома, избавиться от отцовского террора, стряхнуть обывательские оковы, узреть воочию новые горизонты. Да, монреальский Мартин Иден проиграл. «Я боец, но, наверное, я ослаб. Ты права: мне пора реально смотреть на вещи. Я не ястреб — скорее, воздушный раб. Нелегко мне даётся порядок здешний…» И всё-таки он боролся — до тех пор, пока это было возможно. Не осуждайте его, не надо. Вы не видите на чистом листе бумаги белого зайца, притаившегося на белом снегу? О, счастливчик, Вам крупно повезло!

Тот, кто читал когда-то книгу Эриха Берна «Люди, которые играют в игры», напрягшись, быть может, вспомнят сценарий «происхождение», который описывает основатель трансакционного анализа. Так вот, главный герой этого фильма, Лео Лазо, никак не хочет мириться со своим франко-канадским происхождением от своих родителей, и выдумывает себе причудливую историю про помидор, сдобренный спермой итальянца, перекочевавший в ящике через океан и попавший в «святая святых» его матери.

Семейство Леоло Лазоне, так на итальянский манер величает себя мальчик, даже на первый взгляд, выглядит довольно странно, а как позднее станет ясно, поражено глубокой психической патологией. Перед нами типичная «анальная» семья, где процессу выделения фекалий отводится огромная роль, а величайшей гордостью отца являются большие экскременты сына. Вообще, психоаналитику здесь есть, где развернуться — «Эдипов» комплекс, похоже, проявился у Лео в извращенной форме: он ненавидит деда (отец не в счет, так как он считает его неродным), ревнуя его к девушке своей мечты.

Пожалуй, ближе всего для мальчика старший брат Фернан — пример для подражания: в результате долгих и упорных тренировок, превративший свое тело в мешок гипертрофированных мускулов. Однако случай преподает урок маленькому Лео: сила человека не в мышцах, а страх никак не связан с физической силой.

Леоло бежит от обыденности в мир фантазий, где он видит безмятежные итальянские пейзажи, оживленные неаполитанской мелодией (совершенная музыка Т. Уэйтса). В той, другой реальности живет девушка Бьянка, образ которой настолько чист, что опорочившего его может ожидать страшное наказание.

По словам Лео, «он не такой, потому что мечтает», а как ещё иначе провести границу между собой и ненормальным миром, где взрослые с умилением разглядывают детские какашки, а подростки начинают половую жизнь, насилуя кошек.

8 из 10

История мальчика Леоло ограничена пространством рассказа о его семье. Но этого оказывается вполне достаточно, чтобы обнаружить в замкнутом микромире необычные сюрреалистические явления. Они делают происходящее похожим и на жутковатую фантасмагорию, и на чёрную комедию.

Близкое окружение Леоло показано будто сквозь стенки кишечника, поскольку главной семейной ценностью считается его опорожнение. Поэтому каждый из членов семьи долгие часы проводит на унитазе. Взгляд на мир, как на своеобразное брожение плоти, где всё пышет живностью и сотрясает телесами, заявлен уже в истории появления Леоло на свет.

Мальчик был зачат благодаря помидору, облитому спермой итальянского крестьянина, который наблюдал за сборщицей томатов и мастурбировал, спрятавшись за ящиками. На рынке, куда ящики с овощами, в конце концов, попали, с матушкой Леоло случился казус. Испугавшись машины, она неловко плюхнулась на лоток с томатами, один из которых попал невероятным образом в промежность и оплодотворил её вторым сыном.

Плотские познания становятся главной интригой этого раблезианского фильма о юном вуайере. Воспитание, при котором главным наставлением является ежедневный призыв: «Тужься! Тужься!», — именно так мамаша уговаривает восседающего на горшке Леоло сделать доброе дело, быстро научает мальчика разбираться не только в собственных инстинктах.

Подсмотрев однажды, что учиняет монструозный дедушка с Бьянкой (на которую Леоло уже неровно дышит), а конкретно — заставляет… откусывать толстые жёлтые ногти на ногах, мальчик решает повесить старика. Следом зрителю предлагают стать свидетелями коллективного подросткового секса, более напоминающего вивисекцию, так как Леоло с дружками насилуют… кошку.

Брутальность пубертатного становления юного создания совсем не мешает режиссёру демонстрировать не только изобретательность, но и поэтичность видения. В стремлении отыскать выход из биологического тупика и какую-то духовную опору постановщик превращает Леоло из жертвы физиологических потребностей в фаната словесности. И вот он уже начинает покрывать записями всю бумагу, попадающуюся ему под руки. Семейная хроника как раз и воспроизводится со слов мальчика.

Этот канадский фильм, представленный, в том числе, на Каннском фестивале, и способный ввергнуть впечатлительного зрителя в недоумение и даже, возможно, шок, являет собой пример тех любопытных процессов, что происходят по соседству с Голливудом. Оказывается, в культурном пространстве, где все ниши давно заполнены, нет-нет, да возникают произведения, поражающие необычным видением.

«Леоло», может, и не переворачивает кардинальным образом представления об окружающем мире, а равно и кино. Однако вполне может спровоцировать у зрителя неадекватную реакцию и реплики типа: «Такого я ещё не видел!»

Жан-Клод Лозон вдохновился на создание этого фильма, прочитав роман выдающегося франкоязычного канадского писателя Режана Дюшарма (Réjean Ducharme) «L`avalée des avalés» («Проглоченная проглоченных»).

Режиссёру оказалась близка логика писателя, показывающего, что исходным моментом, рождающим трагедии в жизни ребенка и определяющим чувство отчужденности у взрослого, является отсутствие в детстве любви и ласки.

Именно в детстве закладываются зачатки духовной биографии взрослого человека. Ребенку свойственно любить, быть добрым, живо откликаться на красоту мира. Ребенок открывает мир, полный звуков, запахов, что само по себе очаровывает и изумляет. Однако мир со всем занятным, что есть в нем, не может заменить острого желания быть любимым окружающими. Заброшенный в семье, отринутый родственниками, ребёнок пытается заполнить свое одиночество чтением:

«Жизнь происходит не на земле, а в моей голове. Жизнь в моей голове, а моя голова — в жизни…».

Душевная обездоленность ребенка, по мнению Дюшарма, рождает духовную искалеченность человека, мстящего за недоданное ему в детстве цинизмом, неверием в чистоту побуждений, коварством и моральной нечистоплотностью. Фантазия помогает ребёнку уйти от жестоких норм повседневного бытия в мир, созданный воображением, где жизнь идет по своим особым законам.

Жизнь Лозона оказалась своего рода иллюстрацией нравственно-этической идеологии романа Режана Дюшарма, подвигнув его создать яркое биографическое кино о своём далеко не радужном детстве, проведенном в семье психически ненормальных родителей, отразив здесь и собственный опыт пережитого психоза.

Закономерно, что главный герой называет себя Леоло Лозонэ и читает книгу под названием «L`avalée des avalés», невероятным образом оказавшуюся в доме, где никто и никогда не занимал свое время чтением. Но Леоло был не такой. Рефреном через фильм проходит фраза: «Я не такой, потому, что я мечтаю».

В этом фильме мальчик Леоло читает роман Дюшарма, а пожилой незнакомец озвучивает найденный им дневник ребёнка, взявшегося написать роман о своей семье. Контраст литературного стиля просто потрясающий. Филигранная, выверенная речь литератора в устах отъявленного негодяя и слово негодника, воспроизведённое седоволосым старцем.

Художественная палитра текста Дюшарма завораживает совершенством и поэтикой изящной словесной вязи, а рассказ мальчика поражает цинизмом и прямотой откровенной мысли, которую так точно и иронично режиссёр впечатал в каждый кадр этой картины.

Это сюрреализм, это дурман, это поток детского сознания, раздавленного прессом тотального отчуждения. Семья Леоло — сборище недоумков, идиотов и просто дегенеративных личностей, каждый из которых имеет свой «бзик», насколько смешной, настолько и ужасный. Со стороны — смешной, но как среда детского бытия — ужасный.

Каждый из персонажей — яркий и самобытный типаж с фактурной внешностью и умопомрачительным характером, оживленным личным опытом Жан-Клода Лозона и актёрами его фильма.

Говорят: «С волками жить — по-волчьи выть…». Леоло приходится жить среди идиотов. Но он не такой, потому, что он мечтает. Мечтает о любви девушки Бьянки. Однако, что станет с ним, когда эта мечта умрет?

Порождённая душевной обездоленностью духовная искалеченность Леоло доведена режиссёром до своей буквальной реализации, логично замыкая цепь этой истории, когда хочется кричать: «Нет, не надо!», отчётливо понимая, что по-другому и не могло быть.