Хмель. Фильм второй: Исход (1991)

Как настоящий художник Трегубович сумел отобразить своим произведением больше, чем возможно задумывал, беря параллели фильма и проводя аллегории их с общественно-социологической ситуацией в стране того времени. Ведь кроме кратковременной похожести некоторых моментов, с некоторой точки зрения, мы можем увидеть и вневременные тенденции в развитии сюжета. Но обо всём по порядку.

Большую часть фильма составляют интриги, контринтриги и результаты их взаимодействия. И надо признать, что бурная деятельность заговорщиков, их хождения по краю, жертвы и проявленная в нужный момент инициатива захватывают не менее чем сети интриг придворных при дворе очередного Людовика или там Стюарта — смысл и приёмы одни и те же, эмоциональная составляющая тоже — следовательно и воспринимается одинаково зрителем, без скидки на масштаб итоговых выигрышей — главенство над общиной или целого гос-ва. Особенно с умением показать эту эмоциональность и «зацепить» зрителя сопереживанием — здесь у авторов всё в порядке — сюжет сплошной, цельный эмоционально выраженный.

Отлично показана и картина секты — когда прикрываясь идеей меньшинство использует большую часть людей ТОЛЬКО В СТОРОНУ СОБСТВЕННОЙ ВЫГОДЫ, не давая взамен ничего более обещаний и даже при смене «руководства» происходит увеличение степени эксплуатации общинников — надо только говорить им, что они праведники.

Но как эти «масштабные» и «значимые» люди и интриги моментально мельчают при появлении силы способной снести и верхушку и их «кормовую базу»! Единственный кто взмозе поступить как велит им вера и отринуть всё — пришлый «барин», обладающий воспитанными качествами, которые хорошо наложились на ситуацию и приобретённое знание! Остальные привычно уже «переобулись в воздухе» — лишь бы не терять своего старшинства.

Всё это укладывается в поведение любой верхушки и тем более сектанской, на фоне отсутствия каких-нибудь улучшений в жизни общества, а только «накачивание» идилогемами и применения других ограничивающих и контролирующих практик.

Но если кроме идилогемы вам могут привести, простые и понятные примеры из жизни, что стало лучше — когда «накачивание» и личный опыт совпадают и не возникает диссонанса со слышал — видел — чувствовал — сделал.

7 из 10

Сильный фильм, философия которого простирается гораздо дальше выяснения отношений старообрядцев с внешним миром.

Старообрядческий мир в фильме показан достаточно ёмко, метко и последовательно. Как старообрядец и специалист по старообрядческой культуре не могу не отметить дотошности в изображении древлеправославного менталитета. Социальное измерение старообрядчества таково: Россия испортилась, последнее православное царство повредилось, Третий Рим ушёл под землю. Но остались сами староверы — как они сами себя называли, «древлей веры христовой остальцы». Если кому-то интересен Раскол и история староверия, информацию можно найти в два клика мышкой — здесь речь о другом. Староверы ощущали себя последними носителями христианства, последним бастионом Третьего Рима. Ещё чуть-чуть — и всё, Светопреставление. Антихрист уже воцарился в мире сем (по мнению староверов-беспоповцев) или уже близ есть, при дверех (староверы-беглопоповцы). Поэтому надо ревностно хранить то, что осталось от предков и постараться не «заразиться» при общении с еретиками, отступниками, богоборцами. А лучше всего от них уйти. «Христиане всегда отступали, когда было, куда отступать.» Рассея большая, они дошли до Дальнего Востока, до Аляски добрались. Староверам было свойственно интуирование духовной энтропии: Божественной благодати почти не осталось в мире, поэтому грехи, вольные и невольные, наносят непоправимый урон. Нет больше той печки, у которой можно было бы согреться, поэтому шубу запахнуть посильнее.

Ещё староверы больше традиционалисты, чем христиане, это в них особенно ценно. Конечно, речь идёт не о современных городских кентаврах, а об истинном, дремучем старообрядчестве. Именно благодаря своей дремучести, дикости (с точки зрения «просвещённой» Российской Империи) они сохранили самые древние и вечные основы русскости и традиционности. Сохранили ненамеренно, пропитав христианской догматикой и аскетикой. Получился «старовер» как имя нарицательное.

В фильме замечательно сопоставлены два мира: древлеправославно-дремучий и декабристский-просвещённый. Оба — антигосударственные, но идущие и ведущие в диаметрально разные стороны. Оказывается, бунта и противления недостаточно — нужен конструктивный базис, который у залётного каторжанина отсутствовал идейно, а у староверов — эмоционально. Каторжанин любил людей, не зная зачем. Староверы ненавидели людей, чётко зная, почему. Только деревенский настоятель да прибившаяся любушка проявили человечность, из за чего и сами пострадали и всё своё диковинное местообитание порушили.

И ни один из проектов не выжил. Декабристы-либералы привели только к укреплению ненавистной им Империи и подспудному пробуждению тех социальных сил, от которых бы Пестель с Муравьёвым долго отплёвывались, попив с ними из одной посудины. Хотя сами эти силы нередко любили проводить свою генеалогию от совершенно чуждых им и декабристов, и петрашевцев, и прочих фантазёров.

Староверы свою «параллельную Россия» аккуратно довели до СССР, чтобы там она была триумфально разворочена индустриализациями, коллективизациями, телевидением и микрорайонами. Эти силы оказались эффективнее, чем все «противораскольничьи» миссионеры имперской Церкви. И теперь только этнографы самозабвенно ковыряются в рисунках на кафтанах и сарафанах. В пространстве идей и менталитета ничего не осталось от древлеправославного христианства. Причина? Именно такие вот встречи, как были показаны в фильме.

Теперь о втором дне. В 1991 году Трегубович отметил цивилизационные процессы, с которыми столкнулась его советская Родина; одни оказались на месте староверов, другие — на месте каторжника, третьи — на месте императорских следователей, четвёртые — на месте безбожников-выкрестов, предавших свою старину и культуру.

Кроме того, подняты очень важные этические процессы любви к человеку абстрактному и человеку конкретному, ближнему моему и высшим принципам, если они друг друга исключают. Поэтому «Хмель» — больше, чем историческое кино. Это очень недооценённый, глубокий и заставляющий думать фильм; фильм о нас и о каждом.

9 из 10