Дни затмения (1988)

Александр Николаевич Сокуров, снявший фильм «Дни затмения» по мотивам повести «За миллиард лет до конца света» знаменитых советских писателей-фантастов братьев Аркадия и Бориса Стругацких, перенес действие в Среднюю Азию, где молодой русский доктор лечит детей и пишет научную работу о ювенальной гипертонии в старообрядческих семьях. Этот герой, переживающий период становления в ситуации сломанного и обнажившего прорехи уклада жизни, связывает три картины режиссера — «Дни затмения», «Круг второй», «Камень». Снятые в разные годы, они связаны одной коллизией: постоянное сосуществование реальной повседневности, так сказать, бытовой жизни, и вестей или заложников из небытия.

Дмитрий Малянов из повести братьев Стругацких не имеет ничего общего, кроме имени, с героем «Дней затмения». В сущности, для Сокуровского героя апокалипсис уже наступил и граница конца пришлась на его жизнь. Герой, заброшенный в мир чужого климата, чужого говора, чужих обычаев учится не удивляться проявлениям насилия над другими и над собой, чтобы выжить, разговаривает с мертвецом, усмиряет и кормит экзотических животных, и, наконец, сталкивается с ирреальными проявлениями лицом к лицу.

Существенно переработав повесть Стругацких при их непосредственном участии, сценарист Арабов и режиссёр Сокуров создают притчу о современном моральном климате, который можно определить, как предапокалиптический, как ожидание скорых необратимых катастроф, требующих от человечества пересмотреть свое прошлое и покаяться в своих преступлениях. Нравственный пафос «перестройки» в «Днях затмения» спрятан за слоем метафор и символов, но они читаемы и воспринимаемы.

Первый слой. Диалектический поиск духовности в мире тотального материализма.

Стоит начать с того, что фильм выполнен в художественной стилистике «Сталкера» Тарковского. Редкие вкрапления цветной плёнки в подавляющую картинку цвета сепии уже на визуальном уровне создают образ фильма (если опираться на цветовую концепцию «Сталкера»), а именно торжествующий материализм, подавляющий какие-либо иррациональные вещи одним своим присутствием. Парение камеры над землей в первых кадрах вызывает прямую аналогию с началом «Андрея Рублева», но если у Тарковского это было выражением возможностей человеческого духа, то у Сокурова камера приземляется прямиком в грязь и распад, намекая на то, что «Дни затмения» – это, прежде всего кино о бездуховности советского проекта. Персонаж Снеговой, бродящий по пустому храму и твердящий: «Не понимаю», и его последующая безрадостная участь – намек на бесперспективность будущего советской империи, давно уже не верящей ни во что и заблудившейся в идеологической лжи. Эпизод Малянова с мальчиком-ангелом является крупнейшим «цветным» фрагментом всей картины. Совершенное, атлетическое тело Малянова, тщетно сопротивляется окружающему гниению и распаду материи, и вот оно находит опору в ребенке-ангеле, которые стоит расценивать как идеалы, которых придерживается молодой доктор. Мальчик-ангел является к нему дико уставшим и болезненным, однако, ещё не увядшим до конца. После небольшого восстановления, он улетает обратно. В конце кинокартины, после проводов Вечеровского на корабль, Малянов смотрит на местные пейзажи, затем на небо, и, приглядевшись – улыбается. Его духовный идеал, как проявление нематериальной природы, ещё жив, и следственно надежда остаётся. Я намеренно отказываюсь видеть в фигуре мальчика-ангела только сам факт ангела и какой-либо намёк на религиозность. Ведь если присутствие духовного здесь является только в виде христианской мифологии, то это, во-первых, никак не гармонирует с другими слоями кинокартины, и во много её упрощает, и, во-вторых, по анализу некоторых интервью можно сделать вывод, что Сокуров смотрит на предмет иррационального, подразумевая исключительно человеческие проявления в виде каких-либо благородных чувств.

Второй слой. Культурная некоммуникабельность.

Помимо Дмитрия Малянова, все присутствующие второстепенные персонажи – европейцы, или, по крайней мере, более приближенные к европейской культуре, нежели коренные жители Красноводска. Некоторые, как Малянов, несмотря на невыносимый климат и условия проживания, продолжают свои исследования, кто-то бросает своеобразный вызов реальности, как Губарь или Снеговой, а кто-то попросту оттуда бежит. В морге мёртвый Снеговой шепчет Малянову: «Есть круг, границу которого нельзя пересекать. Вырвавшись из этого круга обратной дороги нет» Круг здесь может метафорически обозначать границы человеческого кругозора, видящий и понимающий до того предела, покуда этот человек остаётся частью своей культуры. Чтобы понять больше и проникнуть дальше, ему предстоит принять тот факт, что чужая культура сама начнёт менять познающего. В повести Стругацких один из героев уезжает в центральную часть СССР, чтобы продолжать исследования проявлений космическо-природного влияния на развитие человеческой цивилизации, а в «Днях затмения» наоборот, доктор остаётся в эпицентре чуждой ему среды обитания в целях исследования природы и культуры другого человека.

Третий слой. Взгляд на гниющую империю. Судьба интеллигента в позднем СССР.

Сокуров дал наиболее полный портрет распадающегося советского космоса, включая не только социальную, «физическую», но и «метафизическую» составляющую распада. Красноводск - город, населенный русскими, армянами, ссыльными немцами и крымскими татарами, осевшими в первом поколении туркменскими кочевниками, военными и т.д. — в город-универсум, вобравший все приметы евро-азиатского советского социума, плавно погружающегося в небытие. Собственно, сама эта стихия социальной энтропии, явленная в абсурде звучащих за кадром официальных речей и в проржавленных монументах вдоль пыльных дорог, в больных лицах и в домиках, слепленных из глины, ящиков и фанеры, — и есть та сила, которая медленно, мягко и неумолимо давит любые проявления разумной и одухотворенной активности. Здесь впервые особый среднеазиатский жизненный уклад предстает как универсальная модель маргинального советского бытия. Едва ли не впервые мы увидим здесь советских солдат в колониальных панамах и перестрелку на фоне азиатских пустынных гор — определяющие визуальные акценты перестроечных картин об афганской войне. Впервые здесь так пристально вглядывается в лица больных и сумасшедших — эти лица, эти скрюченные параличом тела, эти узкие, запредельные глаза предстают, как неотразимый визуальный символ общего безумия жизни. Среди этого гниющего, увядающего и непригодного для комфортного существования места находятся такие товарищи как Малянов и Вечеровский. Деятельность обоих персонажей направлена на благо государству, однако и для народа и для места, где живут персонажи, они попросту чужие, отвергнутые люди. Как известно, из-за тяжёлых условий жизни и пренебрежительного отношения к культурной, интеллигентной прослойке населения, из СССР уехала огромная масса людей, как творческих, так науки, жить за границу навсегда. Одним из таких был и близкий друг, и наставник Александра Сокурова – Андрей Тарковский. Как мне кажется, выбор Сокурова напрямую отразился в Дмитрии Малянове, оставшемся работать в безумном, одичавшем месте, проводив последнего выжившего друга на корабль. На уровне сюжета конфликт разумной человеческой воли и социума, охваченного глубоким маразмом, в картине не разрешен. Тем не менее, город в финале исчезает, а Малянов остается. Разумная воля личности — здесь основная и едва ли ни единственная ценность, незыблемая и самодостаточная даже на фоне полного крушения социума.

Столь же сложные отношения, как и со «Скорбным бесчувствием», сложились у меня с лентой «Дни затмения», которую я впервые видел еще подростком по «Культуре» в период невыносимой жары, благодаря чему хорошо почувствовал ее атмосферу, проникся ей и потому был восхищен, хотя почти ничего не понял и не запомнил. Смотря эту картину сейчас, уже сложившимся человеком, могу сказать, что «Дни затмения» — это, конечно, тот случай, когда кино надо смотреть внимательно, ни на что не отвлекаясь, потому что третий полнометражный художественный фильм Сокурова — образец стопроцентно серьезного искусства, полностью игнорирующего постмодернистские тренды тех лет.

Это настоящее авторское кино, в котором Автор берет на себя колоссальную ответственность чему-то научить зрителя, сверхзадача «Дней затмения» непосильна сейчас почти никому из современных режиссеров, даже самому Сокурову, видимо (судя по эстетическому провалу «Франкофонии»). Андрей Плахов, вспоминая в одном своем эссе о впечатлении, произведенном этим фильмом на критиков, утверждает, что именно с него начались аналогии художественных путей Сокурова и Тарковского прежде всего из-за мессианского смысла «Дней затмения». Действительно, эта лента — один из ярчайших, наряду с «Покаянием» Абуладзе, образцов богоискательства в перестроечном кино и вместе с тем нравственный протест против удельного веса зла, ставшего накануне краха СССР невыносимым.

Взяв за основу и существенно переработав повесть Стругацких при их непосредственном участии, Арабов и Сокуров создают притчу о современном моральном климате (не только в России, но и в мире, как оказалось), который можно определить, как предапокалиптический, как ожидание скорых необратимых катастроф, требующих от человечества пересмотреть свое прошлое и покаяться в своих преступлениях. Нравственный пафос «перестройки» в «Днях затмения» не столь прямолинеен, как в «Покаянии», он спрятан за слоем метафор и символов, но они читаемы, воспринимаемы, не герметичны. В сравнении с концептуально мутным «Скорбным бесчувствием» — это несомненный шаг вперед и для режиссера, и для сценариста.

Ослабление сюжетной напряженности, упор на атмосферу запустения и разложения, достигаемую визуальными и акустическими средствами: диссонансная, некомфортная музыка Шнитке, пронизывающая большую часть документальных панорам, оставляет стойкое впечатление духовного неблагополучия; начальное парение камеры над землей вызывает прямую аналогию с началом «Андрея Рублева», но если у Тарковского это было выражением возможностей человеческого духа, то у Сокурова камера приземляется прямиком в грязь и распад, намекая на то, что «Дни затмения» — это прежде всего кино о бездуховности советского проекта.

В картине Сокурова есть несколько опорных точек, по которым можно безошибочно интерпретировать ее как диалектический поиск духовности в мире тотального материализма. Одной из них является персонаж Заманского Снеговой, бродящий по пустому храму в пасхальные дни и твердящий: «Не понимаю», его последующая безрадостная участь — намек на бесперспективность будущего советской империи, давно уже не верящей ни во что и заблудившейся в идеологической лжи. Другая опора — сцены Малянова с мальчиком, в которых звучат католические песнопения: совершенное, атлетическое тело Ананишнова, исполнителя роли Малянова, тщетно сопротивляется окружающему распаду и вот оно находит опору в ребенке, о котором хочет заботиться.

В давнем интервью Познеру Сокуров сказал, что наибольшее для него значение из всего написанного о нем имеют статьи Михаила Ямпольского, и никто не сделал для него, для понимания им самим его фильмов, как этот человек. Скажу честно, что и для меня книга Ямпольского «Язык-тело-случай», в которой разбираются главным образом фильмы Сокурова (почти все вплоть до «Русского ковчега»), оказалась важнейшей в понимании кинематографа этого режиссера. Ямпольский исходит из того, что в универсуме Сокурова центральным событием является смерть тела, это кино, ищущее, алчущее веры (в отличие от вселенной Тарковского, ее обретшей), задыхающееся в окружающей материальности и ее смертности.

Жизнь тел, феноменологичность сокуровского кинематографа, по Ямпольскому, маниакально сконцентрированного на телесности, закономерно ведет к созерцанию и размышлению об умирании. На это указывают со всей очевидностью и карнавальные сцены неудавшегося вскрытия тела в «Скорбном бесчувствии», и долгий, клаустрофобный вынос трупа в «Днях затмения». В мире «Скорбного бесчувствия» смерть была невозможна, потому она являлась как бы понарошку, не всерьез, в «Днях затмения» смерть трагична — это закономерный исход для ни во что не верящего тела.

В сокуровском мире, особенно в его «перестроечных» фильмах (вплоть до «Камня»), мучительный поиск веры в трансцендентное, нежелание обездушенных тел, приученных десятилетиями Советской власти к атеистической бескрылости, копаться в грязи материального, к тому же стремительно распадающегося мира, к чему эта власть и призывает, это нежелание оборачивается торжеством иррационального, таинственного, мистического. Нарастание иррационального в позднесоветском мире привело, как известно, к пролиферации сект и самых диких суеверий, разгулу экстрасенсов и гипнотизеров (об этом же говорил и Лопушанский в «Посетителе музея» — фильме одного духовного порядка с «Днями затмения»).

Магма мистического в «Днях затмения» выражается порой неуловимо, через намеки, нюансы, поначалу неочевидные детали (как например, листопад в доме друга Малянова): Сокуров и Арабов будто подводят зрителя к выводу о том, что советское мировоззрение не может уже справиться с таким валом иррационального, которое ее в итоге и похоронит. Приз Католической ассоциации в Берлине лишь закрепил гигантские художественные и концептуальные достижения «Дней затмения», вместе с тем он показал, что на тот момент Сокуров и Арабов делали подлинно христианское искусство, сопротивляющееся не только постмодернистскому пересмешничеству, но и атеистической советской пропаганде.

«Дни затмения» — важнейшая страница в «перестроечном» искусстве позднего СССР, маркирующая его самые сокровенные темы: богоискательство, апокалиптизм, отвержение советского прошлого и его нравственный пересмотр, наивная вера в построение будущего «по совести». Поместив действие повести «За миллиард лет до конца света» в Туркмению, Сокуров и Арабов не просто добились моментальной узнаваемости у зрителя апокалиптических пейзажей Стругацких, но и на века создали моментально узнаваемый видеоряд под музыку Шнитке, который будет будоражить воображение, мышление и нравственное чувство любого интеллигентного зрителя, особенно христианина картинами близости нам конца света, если только мы не переосмыслим свою жизнь и жизнь своей страны.

Средняя Азия. В межгорной котловине укрывается от всех ветров маленький скучный городок, в котором живёт (если это вообще можно назвать жизнью) и параллельно исцеляет страждущих молодой русский доктор Дмитрий Малянов. Жара, разруха и эклектичная атмосфера, совершенно не приемлемая для русского человека, его не смущают, и он остаётся верен своим принципам и клятве Гиппократа…

Ленфильмовская картина «Дни затмения» хорошо известна ценителям редких и странных фильмов с постапокалиптическими и гротесковыми нотками. И в этой ленте, само собой разумеется, трудно не почувствовать прямое влияние братьев Стругацких, славящихся своим причудливым литературным творчеством («Понедельник начинается в субботу», «Пикник на обочине», «За миллиард лет до конца света» и т. д.).

Внешние события в этом фильме практически сведены к нулю, и лента целиком построена на внутренних переживаниях главного героя. А копаться в душевных порывах перманентно рефлексирующего человека — дело, как известно, не очень благодарное, и оно под силу только опытному психоаналитику…

Странно, но данный фильм смотрят с интересом и даже, можно сказать, с некоторым упоением и умилением люди, которые не приучены к подобным направлениям в киноискусстве… Наверное, первостепенную роль в этой ленте играют всё же не тревожные полумистические пейзажи и сцены, а таинственное музыкальное сопровождение (подобранное крайне удачно), которое и заставляет любителей плоских заурядных фильмов не отвлекаться от просмотра…

P.S. В киноленте «Дни затмения» кто-то из зрителей может обнаружить одну прекрасную вещь — полное отсутствие какого-либо смыслового посыла. И только за эту особенность, которая во многом свойственна и нашей жизни (в плане материалистического подхода к жизни) данный фильм заслуживает высшей оценки.

10 из 10

Александр Николаевич Сокуров, наверное, самый обделенный массовым вниманием зрителя, режиссер. В среде профессиональных критиков этот постановщик давно прослыл настоящим титаном кинематографа. Но его фильмы практически не показывают по телевидению и его искусство находится очень далеко от народных масс. Ведь даже фильмы Алексея Германа старшего и Киры Муратовой, так сказать главных собратьев Сокурова по авторскому перу, гораздо больше известны широкому зрителю, нежели творчество Александра Николаевича. Эту ситуацию не исправил даже его последний на сегодня художественный фильм «Фауст», который получил главный приз на венецианском фестивале и вообще кажется собрал все награды, какие только возможно. Казалось бы уж после такого успеха на творчество нашего режиссера наконец должны обратить внимание и хоть как-то внести его искусство в народ. Но не тут-то было. Все узнали, что есть у нас такой великий режиссер, который снял какой-то грандиозный фильм, но складывается такое ощущение, что соприкасаться с этим величием всем как-то не досуг. Если начать анализировать эту ситуацию, то все становится в принципе понятно. Во первых все фильмы Сокурова требуют полного погружения в себя. Чтобы по настоящему, прочувствовать всю авторскую мощь его полотен нужно смотреть их исключительно в кинотеатре. Для домашнего просмотра по тв они просто не созданы. Этим он конечно схож с великим Тарковским. А главное все его картины пропитаны запахом смерти, вернее даже не смерти, а атмосферой похорон. Во многих его фильмах, так или иначе, присутствуют похороны, но даже там где их нет, ощущение чего-то заупокойного, все равно не покидает.

«Дни затмения», наверное лучший фильм из всего раннего творчества Александра Сокурова. Снят он по роману братьев Стругатских «За миллион лет до конца света». Главный герой детский доктор, приезжает в маленький туркменский городок. Там он практически ничего не делает, только ест, спит и бесцельно слоняется по городу. Но именно это и представляет интерес для Сокурова. Как практически все его фильмы «Дни затмения» сняты в атмосфере сна. Например, главный герой жует бутерброд, а за окном сидит огромного размера ящерица, а потом у себя на кухни он вдруг обнаруживает здоровенного удава. Проявляется ощущение, будто бы тут на тебя может напасть любая живность от камора до крокодила. Во второй серии на пороге дома главного героя появляется маленький мальчик с грустными глазами. По все видимости этот образ символизирует ангела который явился к главному герою. Где уж Сокуров сумел найти такого ребенка, но выглядит он действительно как настоящий печальный ангелочек.

Время от времени камера просто блуждает по захолустным улочкам этого маленького пыльного городка. Всматривается в лица простых людей. Но гениальность Сокурова как художника проявляется даже в этих кадрах. Просто смотря в лица людей видна их душа что ли, как бы пафосно это не звучало, но по другому, очень сложно выразить этот эффект. Еще одним важнейшим элементом этой картины является жара, которая буквально передается с экранов. Именно из-за нее главный герой испытывает страшную усталость и постоянно пребывает в пограничном пространстве. Не обошел стороной Сокуров и свою любимую тему смерти. Сосед главного героя неожиданно кончает жизнь самоубийством, а потом оживает в морге и начинает беседовать с главным героем. И совершенно не ясно, что это все такое, галлюцинации затухающего сознания или просто кошмарный сон.

А еще меня задели два эпизода, в которых чувствуется нерв великого художника. Тот в котором друг главного героя рассказывает историю про свою семью. Милиционеры ночью приходили к ним домой, увозили всех в лес и там выкидывали на мороз лишь потому, что они были крымскими татарами. А потом жена преподавателя истории татарка принципиально отказалась говорить на русском. Ненависть к людям другой нации, расы, вероисповедания, сексуальной ориентации может это и есть то самое затмение, которое Сокуров вынес в название. Ведь от этого затмения становится гораздо страшнее, чем от солнечного.

10 из 10

Молодой русский врач Дмитрий Малянов приезжает в диковатое туркменское село с благородной целью — лечить местных детей. Но отчужденность незнакомой и непонятной культуры делает его миссию нереализованной. Этническая самобытность, многоязычная «вавилонская» среда и экзотические бытовые уклады причудливо соединяются в особый мир, в котором психология местных жителей и логика их поступков выглядят противоречивыми и совершенно необъяснимыми.

Фильм снят по мотивам повести братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света». Но Сокуров кардинально препарирует роман: смещает акценты, отказываясь от его остроумия и фантастической атрибутики, экзистенциальной проблематики и вполне внятной логики увлекательного сюжета. При этом он, вдобавок ко всему, ещё и переносит место действия из Ленинграда в Среднюю Азию.

В конечном счёте, универсализм этой «уязвимой имитации авторского кино», существенно отступает от буквы литературного первоисточника и делает ключевой уже не идею Давления, а идею конца света и выбора. Выведенный в романе образ Давления обретает в фильме значение жесткого прессинга, который испытывают на себе все герои, вступая в бессмысленное взаимодействие с окружающим миром и испытывая на себе непреодолимое ощущение вины.

Персонажи фильма, исполненные мрачной многозначительности, находятся в состоянии глубокого эмоционального отчуждения. Главный герой, Малянов, предстаёт здесь в роли не то буддийского монаха, не то Симеона-столпника, наблюдающего за происходящими вокруг метаморфозами: заговорившим мертвецом, пролетевшим ангелом, сбежавшим дезертиром…

Картина снималась в Туркмении, в Красноводске — городе, где нет стабильной, устоявшейся культурной ситуации, а вековые национальные традиции странным образом совместились с расхожими стереотипами массовой культуры, лишённой каких-либо национальных признаков. При этом населяющие пространство кадра люди воспринимают эту дисгармонию как нечто привычное и вполне нормальное.

Сокуров пытается соотнести героев с космическим масштабом посредством особой пластичности изображения, постоянных и резких перепадов от сверхкрупного к предельно общему фоновому плану. Он систематически и открыто использует макеты-декорации и насыщенный звуковой ряд, с помощью которых моделирует своё особое авторское видение.

Звуковая дорожка в немалой степени способствует расширению пространственно-временных границ и по эмоциональной силе воздействия адекватна изображению. Кроме того, фильм вмещает в себя множество видов и форм музыкального искусства — от фольклора до классических произведений Глинки, Шумана, Шнитке, что производит впечатление сжатия мировой музыкальной культуры.

Говорить можно много, но говорить об этом режиссёре можно только увидев хотя бы несколько его творений, каждое из которых уникально по картинке, по содержанию, по впечатлениям.

«Дни затмения»… Нет реальности, нет ощущения времени, есть только жар от солнца Таджикистана, дуновение ветра на лице, пыль от дорог, невесомость и пространственная отречённость, потому что на самом деле не имеет значения место и время, а самое главное, после просмотра остаётся желание ощущения жизни… Жить пока отведено время.

И при этом потрясающая работа Сокурова с плёнкой!! Картинка, которая несёт цветовой окрас каждой сцены, каждой эмоции, каждого слова…

Смотреть, смотреть и пресматривать, наслаждаясь каждым кадром.

Уехать к чёрту на кулички можно только по молодости лет, в почтенном возрасте подобные подвиги под силу только выжившим из ума старичкам-бодрячкам…

Ленфильмовская картина «Дни затмения» хорошо известна ценителям редких и странных фильмов с постапокалиптическими и гротесковыми нотками. И в этой ленте, само собой разумеется, трудно не почувствовать прямое влияние братьев Стругацких, славящихся своим причудливым литературным творчеством («Трудно быть Богом», Понедельник начинается в субботу», «Пикник на обочине», «За миллиард лет до конца света» и т. д.).

Средняя Азия. В межгорной котловине укрывается от всех ветров маленький противный городок, в котором живёт (если это вообще можно назвать жизнью) и параллельно исцеляет страждущих молодой русский доктор Дмитрий Малянов. Жара, разруха и эклектичная атмосфера, совершенно не приемлемая для русского человека, его не смущают, и он остаётся верен своим принципам и клятве Гиппократа… Вот и всё описание. Больше, в принципе, добавить-то и нечего, потому что внешние события в этом фильме практически сведены к нулю, и лента целиком построена на внутренних переживаниях главного героя. А копаться в душевных порывах перманентно рефлексирующего человека — дело, как известно, не очень благодарное, и оно под силу только опытному психоаналитику…

Странно, но фильм смотрят с интересом и даже, я бы сказал, с некоторым упоением и умилением люди, которые не приучены к подобным направлениям в киноискусстве… И, как мне показалось, первостепенную роль в этой ленте играют всё же не тревожные полумистические пейзажи и сцены, а таинственное музыкальное сопровождение (подобранное крайне удачно), которое и заставляет любителей плоских заурядных фильмов не отвлекаться от просмотра…

P.S. По правде сказать, в киноленте «Дни затмения» я с удивлением обнаружил одну прекрасную вещь — полное отсутствие какого-либо смысла. И только за эту особенность (которая во многом свойственна и нашей жизни) я ставлю фильму десять баллов.

10 из 10

Экранизации книг Стругацких редко получаются столь же успешными, как сами произведения. Безусловно, «Дни затмения» одна из редких удач кинематографистов. Александр Сокуров, как и ранее Андрей Тарковский воспользовался материалом, чтобы высказаться по интересовавшим его проблемам. Фильм — не дословная передача материала на экран, а по мотивам произведения. Т. е. от исходной книги осталось немного.

Тем не менее, Борис Натанович Стругацкий в поздних интервью хвалил Сокурова за киноязык, посредством которого и была рассказана история. Положа руку на сердце, Сокуров, искренне считающий себя учеником Тарковского, снимает тяжелое и медленное кино, полное образов и символов, половину которых не разгадать во время первого просмотра. Да и во во время второго, если честно, тоже.

Чувствовать кино Сокурова приходится чуть ли не всей кожей, по крупицам впитывая запрятанный в нем смысл. Одним словом и смотреть тяжело и не смотреть тоже. У раннего Сокурова уже в это время сформировывается его киносущность. Помимо упомянутого мною символизма и медленного развития сюжета, сюда прибавляется матовая зернистая картинка, воспринимать оную чувствительной сетчаткой глаза порой очень болезненно.

Сценарий был основательно переписан постоянным соавтором режиссера Юрием Арабовым. Собственно, интеллигенты превратилась в фильме в молодых людей, к ней не относящихся. А квартирка Малянова в хибару в удушливой Средней Азии. Если быть точнее в Туркмении. Отрываться от просмотра даже на минуту не рекомендуется, т. к. можно пропустить массу интересного и дальнейший просмотр превратится в еще более невыносимую пытку. Маленький городок, заброшенный в пустыне. На улице которого смешалось все что можно.

Если в своей книге Стругацкие только намекали на конец света, то у Сокурова он уже давно наступил. В отдельно взятом месте. Молодой русский врач, попавший сюда по распределению. Крепкий телом, но почти павший духом. Этот образ, как и стелла на въезде с серпом и молотом характеризуют упадок советского государства. Образ пустыни — постоянный конфликт человека и природы, в котором человек очень часто становится проигравшим. Давление на личность по Сокурову отчетливо и почти зримо. Мало того, что человек, не привыкший к таким климатическим условиям, так еще совершенно другая языковая среда.

Малянов здесь чужой, совершенно никому ненужный человек, переживающий полную деградацию духа. Сокуров подливает масла в огонь, вкладывая в уста персонажа Вечеровского монолог о бессмысленности переселения народов во время сталинского правления. Тогда это было сродни вызову старой и уже изжившей себя системе. В новое время и как все надеялись, время перемен. В 70-е бы такого Сокурову не позволили. Режиссер во стократ категоричнее писателей, не считая нужным прибегать к помощи эзопова языка.

Самое поразительное в фильме то, что этот конец света не страшен. Интересно другое, что это обыденность, к которой люди попросту приспособились. Мне и самому приходилось неоднократно наблюдать подобную картину во многих деревнях и поселках Приморского края. Там уже давно царствует этот пресловутый конец света. И ничего, живут себе люди. Это только в больших городах опасаются катаклизмов.

Что есть вообще цивилизация? И нужна ли она всем? Выходит, что не всем то особо и нужна. И это все очень хорошо сочетается с сокуровским языком повествования, таким же тяжелым и невыносимым, как и весь окружающий мир. Подобная фантасмагория уже никого не удивляет. Разве только особо впечатлительных горожан, привыкших доверять телевизору и в упор не замечающих, что творится у них под самым носом.