Тема (1979)

С самого старта ленты ты ощущаешь, что фильм говорит тебе: -'Да, я снят по заказу! Ну и что! А вот вы меня досмотрите!'. И, досмотрев этот фильм, я ни разу не считаю, что потерял зря своё время. Более того, по ходу ленты ты осознаёшь, как Панфилов, по всей видимости, просто начихав на изначальное 'культсоветное техзадание', снял просто обратное тому, что по всей видимости тут планировалось изначально. А изначально планировалось снять агитпроп на тему 'дураки, куды ж вы едете, кому вы там нужны!'. И если эта формулировка и соответствует действительному положению вещей, то есть и другая сторона вопроса, заставлявшая некоторых индивидов от 'большой культуры' думать о бегстве за тот самый занавес.

И с первых зарисовок в сюжете ленты мы видим эти причины. Мы видим отображение по сути мёртвой уже тогда - в конце 1970-х гг. - советской культуры. От некогда монументальной поступи романтиков и пролетарских стоиков, сдвигавших горы и поднимавших за собой сонмы энтузиастов, не осталось и следа. Мы видим двух проходимцев-прикормышей от культуры, которые 'творят' под соцзаказ бюрократии на коленке свои опусы на злободневные темы, переливая из пустого в порожнее на потребу публике, желающей через восприятие и заучивание поверхностной беллетристики поблистать умишком друг перед другом и порукоплескать своим кумирам. А кумиры-то голые!

Да: кумиры голые! И сцены с будущим ГГ фильма 'Инспектор ГАИ' тому яркое подтверждение. И в этом фильме 1982 года будет развиваться повествование о социальных последствиях этой имитации 'борьбы за счастье масс', где некоторые всё же 'ровнее других' и где некоторым 'очень редко - но можно'.

Всё повествование на вечере у бабы Марии срывает покрова с позолоченного образа таких позднесоветских пресытившихся горе-творцов, показывает их нутреннюю пустоту и безнадёжность их нравов и этики, порочность и развращённость духа и тела: мы видим гедонистический шабаш, на котором ввиду того, что всё пошло не по накатанной (кукушка не похвалила петуха за то, что хвалит он кукушку), началась садомазохистическая 'исповедь' товарища Кима, который видно от большой совестливости и храбрости никак не мог признаться себе в том, во что его ткнула носом жизнь за их столом.

Но! Не Кимом единым! А что другие герои? Мы видим хоть одну живую фигуру? Саша у нас погружена в 'творчество' какого-то провинциального рифмоплёта. Компаньон Кима по всей видимости приехал бухнуть и на отходняках напечатать очередной хрестоматийный бред для членов КПСС и ВЛКСМ. Бабка попросту являет собой пример тупой лизоблюдящей ханжи. Селезнёва в роли Светки показывает пример 'творческой проститутки' для стареющего 'мэтра'. На этом всём фоне мы видим героя Любшина, который, как в известной ленте, будто говорит образное 'Ну нафиг! Нет, ну ты видел!? Ты видел!?' и решает валить за бугор, думая, что там его ждёт нечто качественное иное (удачи). И как вишенка на торте - образ инспектора ГАИ, который пытается учить англес и учит стишки рифмоплёта ради Саши.

Т. о. в героях 'Кима и ко' мы видим тех самых 'интеллигентов несчастных', горе-инженеров человеческих душ, которые идеологически сдали СССР с потрохами уже тогда - в семидесятые. Сдали с подачи бюрократической мафии КПСС, ради плюшек и кружек. В тусовке вокруг 'Кима и ко' мы видим образ шизанутой массовки почитателей и мнящих себя высококультурными интеллектуалами лизоблюдов перед богемой, мечтающих через 'задозаносительство' в неё вписаться, дабы стать чуточку 'ровнее' других. В образах Саши и её друга мы видим будущее перестроечное поколение, которое поражено нигилизмом, вызванным безпросветной тупостью позднесоветской культуры настолько, что безропотно отдаст страну в 90-е на убой и само либо свалит из страны 'за святой бугор', либо сойдёт внутри неё с ума от безысходного постсоветского маразма. Ну а инспектор ГАИ? А инспектор ГАИ тут в моём понимании является собирательным 'простого русского мужика', который смотрит на всё это и не понимает, что ж ему делать-то? Однако, как можно видеть из поведения героя Никоненко, 'простой русский мужик', тем не менее, не убил в себе тягу к Справедливости и честности, а всё его подражание богемке - это наносное, которое, как подростковые прыщи, должно пройти.

На том и реем надежду. Надежду на то, что 'простой русский мужик' вспомнит, кто он и зачем он. А затем возьмёт в свои руки миссию инженера своей души и выстроит сначала в ней, а потом вокруг себя то, ради чего мириады наших предков трудились и погибали!

Фильм снят в немного сюрреалистичном стиле, однако это лишь обостряет возприятие тех тем, которые были в нём подняты. Смотрите, оценивайте, и сравнивайте с нынешней ситуацией - с неполживыми и совестливыми прикормышами, готовыми за бэбэсы сплясать и вашим и нашим, снимающими голливудские суррогаты и пишущими душещипательную ахинею на любые темы, которые жрёт толпа мамкиных инстаграмм-культурологов.

Пролежавшая на «полке» восемь лет «Тема» выразила наиболее бескомпромиссно и прямолинейно все то, что тысячи советских интеллигентов мечтали сказать о «застое». Относительное материальное благополучие и мещанская сытость, лицемерие и двойная мораль, полное забвение обществом идеализма первых лет Советской власти и «оттепели», разочарование в «реальном социализме», геронтократия и партийный маразм — все что мы знаем по книгам Аксенова, Довлатова, Вампилова, обоих Ерофеевых, Сорокина, на экран почти не имело доступа. Панфилов в данной картине отдувается за всех, кто, будучи с кляпом во рту, не имел возможности снимать то, что хотел. По этой причине «Тема» получилась несколько злобной, персонажи в большинстве своем — карикатурно уродливыми до омерзения, а внутренний монолог главного героя стал избыточным приемом для разжевывание режиссерского замысла.

Смотря «Тему» сейчас, спустя сорок лет после окончания ее съемок и более чем тридцать после триумфа на Берлинском МКФ, пусть и нехотя отмечаешь ее несовершенство, желание создателей как можно смачнее плюнуть в партийные морды, как можно жестче обличить приспособленчество и конформизм. По этой причине лента Панфилова не совсем удачно балансирует между драмой и комедией: героям, прежде всего Киму Есенину, невозможно сочувствовать (хотя совесть его и гложет, и он еще не совсем мертв в отличие от нелепо уродливого Панщина), персонажам более бы подошел формат фарса, чем драматического нарратива. Режиссер это понимает, потому интонационно «Тема» и неоднородна, Панфилов никак не может понять в какой манере рассказать выбранную им историю.

Как всегда у Панфилова, начиная с дебюта, не обошлось и без героев идеалистов, оттеняющих мерзотность «застойных» конформистов, но последние получились выпуклыми, живыми, а первые — блеклыми и идеальными. Хотя лучшая сцена фильма — беседа-спор героев Чуриковой и Любшина, неподдельно экспрессивно и драматично показывающая трагедию эмиграции и диссидентства в СССР, и выводит героев идеалистов из ореола святости и изображает их страдающими носителями совести в мире тотальной бессовестности. Как известно, Панфилову после удачного проката «Прошу слова» предложили снять разоблачающий фильм о диссидентах, но он согласился при условии, что ему не будут мешать ни на стадии сценария, ни на стадии съемок.

В результате диссидентская тема стала подводной, подразумеваемой, но названной в полную силу лишь в финале, благодаря чему картина Панфилова приобрела нерв, напряжение, силу и престала быть только лишь карикатурой на приспособленцев, а режиссер выстроил, как умелый мастер, структурную оппозицию конформизм / диссидентство. Как говорит задыхающийся от гнева безымянный герой Любшина: «Лучше умереть от тоски там, чем от ненависти здесь». Эти слова — ключ к причудливому шифру «Темы», ведь в ней разжеваны лишь мотивы Кима Есенина, но не остальных. «Застой» не просто убил социальный идеализм и поставил вне закона его адептов, он еще и купировал любую внятную критику системы, заменив ее лакировкой и соцреалистической «борьбой хорошего с лучшим», что и стало одной из причин быстрого распада советской системы, ее гниения и разложения.

«Тема» была запрещена на самом высоком уровне не только потому, что в ней разглядели крамолу: ведь она была очевидно и прямолинейно подана, ее было трудно не заметить, но еще и потому, что на этот раз те, кто противостоял «недостаткам» советской системы, были гораздо слабее и показаны не такими волевыми людьми, как Таня Теткина, Паша Строганова или Елизавета Уварова. Инна Чурикова особенно в своем споре-поединке с героем Любшина просто прекрасна — это уже не победительница житейских неурядиц, как героиня «Прошу слова», а духовно надломленный человек. Важно также и то, что для того, чтобы фильм прошел, Панфилов использует образ забытого поэта Чижикова и вдохновенный рассказ о нем Саши в качестве этического противовеса лжи и мерзости окружающего конформизма.

С другой стороны, может автор этих строк и не прав, может быть Панфилов верил в социализм когда-то и надеялся на преодоление его недостатков, как бумажный солдат из песни Окуджавы? Кто знает… Важно другое, что путь Глеба Панфилова как художника, как подлинно русского режиссера, связанного с традицией отечественной классической литературы, — это путь в луче совести, когда ложь и иллюзии постепенно сжигались светом открывающихся истин, которые Советская власть хотела похоронить и предать забвению. По этой причине «Тема» сейчас и воспринимается как комплексная критика не только «застоя», но и всей советской системы, хотя, быть может, она и планировалась лишь как обличение ее «отдельных недостатков»: конформизма, мещанства и приспособленчества.

На долгие годы, если не навсегда, в истории кино эта картина останется прежде всего своими объемными, подлинно гениальными актерскими работами — прежде всего, конечно, Ульянова, который вскоре войдет вновь в ту же реку омерзительно уродливого типажа у Михалкова в «Без свидетелей» (даже его подробный, по-толстовски разжевывающий все мотивы закадровый монолог в «Теме» — пример удивительного исполнительского мастерства), но также и Весника, Селезневой, даже несколько правдорубно идеального Никоненко и, конечно, Чуриковой — настоящего нравственного маяка панфиловского кинематографа.

Одним словом, как бы не казалась сегодня «Тема» формально несовершенной, где-то прямолинейно жесткой, где-то скрытой критикой «застоя», — это настоящая веха в истории не только творчества Глеба Панфилова, но и всего советского кино, потому для меня удивительно, что в список «Ста лучших отечественных фильмов по мнению Гильдии киноведов и кинокритиков России» вошла не «Тема», а конъюнктурная (правда не в целом, а частично) лента «Прошу слова». «Тема» — подлинный фильм «морального беспокойства», как лучшие образцы польского кино (вышедший, кстати, почти одновременно с «Без наркоза» Вайды), ибо она критикует советский универсум не идеологически, а с позиций нравственности и совести — слов, забытых эрой «застойного» мещанского благополучия, кумовства и приспособленчества. Впору пересмотреть «Тему» в нашу эру нового «застоя» и стабильности — может быть, чему-нибудь научимся.

Время от времени в научных сообществах социологов и политологов вспыхивают споры, граждане мы уже или всё ещё население, или того хуже — трудовой ресурс для эксплуататорского класса…

Хотите заглянуть ближе к корням и понять, что в фильме режиссёра Глеба Панфилова нашла такого советская цензура, чтобы попытаться его сгноить на полках? Тогда вам сюда, и не ждите беготни и интрижек. Тут всё по-взрослому.

Такие дела: официально признанный властитель дум в творческом и мировоззренческом кризисе, и едет он в глубинку за темой, а находит душевное зеркало. Попытка разглядет в этом воображаемом зеркале себя оказывается настолько болезненной, что размышления о традиционных понятиях, о нравственности и чести чуть не губят героя фильма. В оригинальной версии таки губили, но пришлось переснимать, чтобы не нервировать геронтократию.

Ульянов смог так показать процесс, что фильм герою и зрителю предъявляет властителя дум шиворот навыворот — так открывается для домысливания широкая тема для трезвых оценок, отчего, видимо, и озверела цензура, чуть не лишив зрителя сильной драмы навсегда.

Если верить киноанналам, этот фильм власти задумывали, чтобы потормошить общество и заставить невзлюбить диссидентов-русофилов, хотя на вид в сценарии цеплялась тема диссидентов-западников, вострящих лыжи за бугор. Панфилов, насколько известно, согласился снимать антидиссидентское кино с условием, что сам выберет сценарий.

Работу долго не могли всучить никому из мэтров, а когда Панфилов фильм сдавал, оказалось, что он намного глубже, чем ожидавшийся агитпроп для полоскания советских мозгов. Даже согласие автора почикать кино и наснимать много вариантов финала не спасло картину от консервации.

Если верить историкам и знатокам тайн СССР, диссидентский политический сценарий для страны и кремлёвских старцев был выдуман группировкой Андропова для бурного роста штатов КГБ и возвращения гэбистов с ЦК и политбюро.

Считалось, он был направлен, главным образом, против более опасных русо-дисседентов, а не против западников, чем и объясняется такая судьба картины, после расконсервирования даже получившей престижные награды, но так и не понятой массовой советской публикой.

К слову, до публики фильм дошёл в софт-версии и уже в послеандроповские времена. И оказался он опоздавшим, а от официальной премьеры до гибели СССР оставалась всего одна пятилетка.

6 из 10

Александр Червинский, в соавторстве с Глебом Панфиловым написавший сценарий «Темы» определяет картину так: «Фильм снят о самом главном: всерьез ли мы живем, всерьез ли относимся к самим себе?». Со своей стороны, я трактую это моей личной теорией «маркитанства». Как часто в жизни мы «маркитаним», то есть бываем не до конца честными даже сами с собой, выдавая окружающим за объективную правду о себе лишь самообман. Большинство людей страдает именно от этого. От этого же страдает и герой «Темы» Ким Есенин (М. Ульянов). Но в тоже время, честность это не путь к счастью, как это не печально. Саша Николаева (Инна Чурикова) и Бородатый (С. Любшин) страдают за свою правду, за свою «тему».

Смысл картины оправдывает лаконичность ее художественного решения. В фильме нет ярких красок, живописных интерьеров. Этого не нужно, все это пустое. В сценарии все указывает на естественную простоту окружающего мира. Время года — зима. Все вокруг белое, чистое. Жизнь можно начать с такого же чистого листа, что и пытается сделать главный герой картины.

Следует отметить, что существенных расхождений в фильме и в сценарии нет. Все дело скорее в оттенках, в интонациях. Разве что финал в фильме более оптимистичен.

После последнего кадра появляется название картины крупными буквами во весь экран: Т Е М А. Герой очистился, осознал всю неправду своей жизни и обрел тему творчества, граничащую с новым образом своей прежней жизни, более честным, более понятным. Вполне справедливо, что режиссер дает шанс Киму воплотить все свои чаяния в реальность. Как часто в минуту просветления мы даем себе высокопарные обещания, и даже пытаемся их выполнять, но жизнь задает свой ритм, диктует свои правила. Колоссальных усилий стоит плыть против течения, не быть «как все», ежедневно доказывать свое право на самобытность суждений, и сложнее всего быть в мире с самим собой, особенно в моменты осознанного «прогибания» под общественное мнение. Поэтому в картине герой и получает этот шанс, доказать, что после полувекового состояния «казаться», он может «быть».

Есть и забавные детали. Так дочь Кима в сценарии внезапно улетевшая в Сочи, в фильме превратилась… в сына, бросившего институт ради музыкальной карьеры (ВИА тогда были на пике своего развития). С чем это связано? И так, и так становится понятно, что с бывшей женой (с которой Ким говорит по телефону в минуту приступа внутреннего одиночества, и от нее узнает о судьбе своего дитя) у него не очень хорошие сложились отношения (хотя в драматургии она выведена помягче, сперва даже на миг откликнувшейся на призыв Есенина — опять тонко, в виде оговорки). Да и с ребенком контакт все больше напоминает схему «деньги выслал — и привет!». Так зачем же нужен этот музыкальный сын? Уж не связано ли эта трансформация с главной музыкальной темой (это не каламбур) фильма? Кто же ее исполняет? Уж не сын ли режиссера, со своим ВИА «Апельсин»? А что, все очень даже удачно складывается. И проблема взаимосвязи поколений усиливается, и фильм более органичным получается, доказывая, что коллективный (и часто родственный) характер кинопроизводства приносит свой вклад в художественную целостность и ценность картины (актерский гений Инны Чуриковой здесь даже не обсуждается).

Режиссер (художники и гример конечно тоже) создали очень точный образ Саши. Признаюсь, что первые секунды я не узнавал Чурикову: эти выщипанные брови, огромная меховая шапка, элегантное шерстяное платье, приятный французский — все это признаки парижской дамы. Но Саша слишком любит Россию (это раскрывается в ее последнем разговоре с Бородатым), и она не хочет быть похожей ни на француженку, ни на американку, ни на кого-либо еще. Ведь хороший вкус есть (был) и у советских женщин, и миф ширпотреба развевается здесь полностью. Все зависит от человека, от его внутреннего содержания, а не от очередей в магазине и «своих» людей в различных учреждениях. Не даром, Саша выигрывает автомобиль не в карты (как шутит Ким) а обыкновенно (читай невозможно) в лотерею, за 30 копеек.

О диалогах. Они составляют большую часть сценария, да и картины тоже (отсюда мнимая театральность). Описательная часть минимальна. Но места действия этих разговоров более чем символичны. Дорога, Дом, Кладбище, Дом, Дорога — это ключевые моменты картины, они настолько архетипичны, что не нуждаются в подробных описаниях или декорациях. Они отсылают к двум основным состояниям человеческого существования, которых он не может избежать: рождение и смерть. Драматург точно вплетает сюда «необязательное», но так нами любимое состояние — Жизнь. Дороги — это переходные линии (приход/уход), а в домах учительницы и Саши происходят самые важные открытия героев, они понимают свои ошибки, «прозревают» в каких-то очень важных вещах.

Возвращаясь к свободной теме, хотелось бы вспомнить фильм «Три цвета: синий» Кшиштофа Кесьлевского, в котором понятие «свобода» трактуется через одиночество. Как это точно. Свободным человек может быть только тотально одинокий. Но будет ли он счастлив? Да, зачастую даже присутствие большого количества людей, среди них и близкие, и родные не избавляет от этого щемящего чувства внутри: «Как же я одинок!». Творческим людям еще тяжелее. Панфиловский Чижик, сидя на своей пожарной вышке, рассуждает о своем одиночестве, как о глобальной проблеме человека, «бедного гения». Саша Николаева остро чувствует чужую боль, сострадает даже недоброжелателям своего любимого человека, из-за которых она его и теряет. Его, с кем она не была одинока. Ким Есенин со всеми своими регалиями (одна фамилия чего стоит!), преданной Светой, бывшей, но все же семьей, понимает, что он одинок. И если одиночества не избежать, то нужно стремится к его преодолению внутри себя, осознавая свою свободу при этом, как временное, но бесценное состояние. Это может стать главной темой жизни любого человека.

10 из 10

Список фильмов о Художнике не будет полным, если в него не включить «Тему» Глеба Панфилова 1979 года. Художника нам представляют настоящего, живого — слабого, переживающего, обычного человека. Который сомневается — а не бросить ли всё, который вынужден сидеть на чужой кухне и подслушивать. Не большой поэт за красивым письменным столом, а маленький одинокий человек в чужом городе. Закадровый текст Михаила Ульянова — самое замечательное в этом фильме. Чурикова — без комментариев.

Фильм провисает, к сожалению. Сценарий рыхлый. Иногда самодеятельность. 8 лет на полке, а потом политический (в 87-м) «Золотой Медведь» берлинского кинофестиваля. Тоже тема для Художника.

Фильм смелый и правильный, но не без специфических особенностей, которые его немного портят. Во-первых, это мысли Ульянова вслух. Фильм, который развенчивает некоторые советские реалии, делает это парадоксальным способом — разжевывая мораль и кладя ее зрителю в рот. Парадокс состоит в том, что используется советский же подход: как советскому человеку доходчиво объясняли, что капитализм это плохо, так и в этом фильме главная мысль внушается так же доходчиво и так же навязчиво. Этого делать не стоило, потому что и без рассказчика все предельно понятно, и тем более, такие фильмы смотрят не дураки, которые разберутся как-нибудь сами. Во-вторых, сцена с милиционером хотя и поучительная, но неправдоподобная, потому что таких начитанных постовых не бывает, и именно это как раз было хорошо известно советским людям, которым периодически доставалось от этих самых постовых. Может быть, нам хотели показать, что «он такой один»? Но я такого подтекста не почувствовал. В-третьих, типичный русский упор на содержание, а не на форму, к сожалению, отвращает потенциальных зрителей от многих советских фильмов, потому что этим зрителям хватает и своих проблем.

Но для СССР этот фильм мог бы стать эпохальным, и то, что ему этого не позволили сделать, очень большое свинство. Конфликт искренности и идеологических установок показан здесь иногда настолько остро, что некоторые сцены было даже неудобно смотреть — большой плюс сценарию. А чего стоят фразы типа «нам нужны острые проблемные пьесы о том, как прекрасна наша советская действительность!» Концовка очень эмоциональна.

Говорим: Глеб Панфилов, подразумеваем: Инна Чурикова, и наоборот. Их тандем, основанный не только на творческих, но и на семейных началах подарил нам множество потрясающих картин, каждая из которых хороша по-своему. И здесь, конечно, немаловажным фактом является то, что супруга режиссёра не только главная актриса в его киноработах, но ещё и муза, благодаря которой ему и удаётся создавать неповторимые образы главных героинь своих фильмов. И действительно, если вспомнить, например, «Начало», «В огне брода нет» и др., то, казалось бы, всегда она, Инна Чурикова, но и в голову не придёт мысли сказать, что сыгранная ею героиня похожа на её предыдущую роль. Потому что просто нет повода для сравнения! Все её персонажи — это разные личности, со своим характером и своей историей. Причём, порой кажется так, что и лица у них разные. Парадоксально! И как ей только это удаётся? Но в этом вся она, мегаталантливая и обаятельная Инна Чурикова.

Конечно, и в фильме «Тема» её роль также выразительна и важна, но что меня больше всего поразило (помимо игры великого актёра М. Ульянова и вышеупомянутой супруги режиссёра), так это второстепенные персонажи, хотя и не хотелось бы использовать данную формулировку.

Главный герой драматург Ким Александрович Есенин (М. Ульянов) соглашается поехать со своей молодой ученицей по просьбе друга, известного писателя в провинциальный городок к его давней знакомой Марье Алексеевне. По дороге они ссорятся, где также отчётливо проявляется характер нашего героя. Добравшись до места, Ким Александрович решает посетить местный музей, где в тот момент проводится экскурсия для иностранных туристов под руководством молодой женщины, так увлечённо и рьяно рассказывающей что-то на французском языке. Не понимая, что именно говорит эта приятная незнакомка, Ким Александрович, всё-таки, решается подойти и представиться объекту своей симпатии. Но знакомство их состоится чуть позже при других обстоятельствах и в другом месте, после чего главный герой и начнёт развивать тему своих «провинциальных встреч».

«Тема»- кино удивительное. Органичное сочетание драматизма и старой, доброй сатиры, пожалуй, в лучшем её проявлении — то, ради чего стоит посмотреть картину Глеба Панфилова.

Муза…У каждого она своя. Ты можешь её и не видеть, но чувствовать её появление, либо представить её воплощение в той, которая привыкла говорить в лицо то, что думает, не обращая внимание на мнение большинства. Говорить то, что может быть не столь приятно на слух и бесспорно бьёт по самолюбию того, к кому она обращается, особенно если перед ней человек, привыкший слышать вокруг себя только лестные отзывы о себе и о своём творчестве. Женщина со своими тайнами и загадками, но та, что смогла подарить главное — тему, с которой всё когда-то и начинается…

10 из 10

Знаменитый писатель Ким Есенин едет в глубинку работать. Устав от Москвы, он надеется найти там свои корни, вдохновение, душевное равновесие. Само сочетание советского имени и исконно русской фамилии уже говорит о внутренней дисгармонии писателя.

Ему 55, он усталый, одинокий человек с «поношенным лицом» и громкой славой. Но слава его не радует, народная любовь раздражает, а на критиков он и вовсе плевал. Ким втайне сравнивает себя с другими драматургами и в очередной раз убеждается в своей несостоятельности. Взрослому сыну и бывшей жене он тоже не нужен.

Его спутникам — крепкому писателю-соцреалисту и преданной юной помощнице — не понять эту аристократическую меланхолию. Они просты как три копейки, и в этом их счастье.

Весьма примечателен диалог «соцреалиста» с милиционером:

- Опять к нам, Игорь Иваныч, новую книжку писать?

- Опять к вам, новую книжку писать.

- А я вот, знаете, графоман — люблю книжки читать.

- Вот как? Очень приятно.

- Виноват, графоман — это который пишет. Вы — графоман, а я — книголюб!

Смех и грех.

Что же Ким находит в глубинке? Отнюдь не «Русь белокаменную», а забытый Богом городок с пустынными улицами и заснеженным кладбищем. Холодно, сиро, неуютно…

Девушка Саша, поразившая его «городской» красотой и умом, в отличие от простушки-любовницы, безжалостно подтверждает его мнение о себе. Оказывается, она пишет книгу о местном графомане Чижикове, считавшем себя «тайным гением». Ким узнаёт в Чижикове самого себя. Он становится невольным свидетелем сцены между Сашей и её женихом — тоже писателем, уезжающим в Москву за лучшей жизнью. Если бы Ким мог его предостеречь…

Отдельный плюс за Марью Александровну — невероятно трогательную старушку, влюблённую в искусство, которую все так огорчают.

Один из моих любимейших фильмов, затрагивающий целый пласт так называемой «творческой интеллигенции» (среди которой было, конечно, и много отличных мастеров) как явления, идейных вдохновителей масс, пишущих ни о чем, снимающих ни о чем, говорящих ни о чем, с разным подходом и темпераментом, но в одинаково безыскусной, скучной манере. Собственно, вся их сущность состоит в постоянном пережёвывании некой идеологизированной жвачки, отвечающей нормам тогдашних просветительских правил, вплоть до того, что им подчас основательно неизвестен даже предмет того, о чем они правдоубедительно вещают со страниц своих романов и пьес. Драма в данном случае заключается в том, что один из таких прославленных страной и временем драматургов вдруг осознаёт, что утратил вдохновение к возвеличиванию героики жизни, а для того, чтобы написать серьёзную историческую вещь, у него не хватает ни таланта, ни знаний, ни умения. Среди глубоких, и даже возвышенных, натур он болтается как карапуз в проруби, и те, кто должен почитать его светочем жизни, давно уже не видят в его руках даже электрического фонарика. Он осознаёт всю бессмысленность своих ранних творческих потуг, поскольку всё это было временное, ненастоящее, но сам измениться не может. Ни как художник, ни как человек.

Это очень красочный и точный набросок реалий того времени. Представлен ряд ярких, узнаваемых человеческих типажей, вплоть до немного наивного в своей романтичности и честности инспектора ГАИ. Сергей Никоненко практически повторил свою роль в одноимённом советском фильме (не помню, что было раньше), но на гораздо более «выгодном», высоком уровне.

Мне кажется, фильм современен до сих пор, как истинно художественное произведение. Как и все Панфиловские картины, он глубок и чрезвычайно лиричен. По-моему, здесь сыграны одни из лучших ролей Михаила Ульянова и Инны Чуриковой. Рекомендовал бы для просмотра любителям драм и социальной тематики. И пожалуй, даже всем.

10 из 10