Vera, un cuento cruel (1974)

Экранизация одного из «Жестоких рассказов» Вилье де Лиль-Адана, предпринятая Хосефиной Молиной в середине 70-х годов прошлого века, сегодня вполне могла бы послужить основой для безбюджетного клипа какой-нибудь начинающей готической группы. Умирающая невеста в подвенечном платье; очаровывающий мрачной красотой подземный склеп; сходящий с ума от отчаяния аристократ, чахнущий в старинном замке; таинственная красавица из сна, являющаяся во плоти и прочая и прочая и прочая. Включая постоянный полумрак, сотни свечей, отбрасывающих тени на каменные стены, узкие лестницы, ведущие в подвалы, открытый гроб с мертвой красавицей как центр притяжения всех действующих лиц. Собственно, никакого действия и сюжета ко всему этому можно уже и не добавлять, одного перечисленного вполне достаточно, чтобы любящие черные одежды и пирсинг девы и юноши из начала XXI века на полтора часа прильнули к экранам, сделав затем эту картину культовой.

Но… Хотя мрачный символизм Вилье де Лиль-Адана готической субкультурой воспринимается более, чем положительно, а экранизаций его литературных произведений, мягко говоря, не густо, фильм Хосефины Молины остался покрыт пылью прошедших лет. И никто вынимать его из затянутых паутиной чуланов не спешит. В конце концов, подобной восторженно-женской романтики на экранах и сегодня более, чем хватает (совсем не обязательно при этом снятой женщинами), а кроме внешнего антуража и красочно-загробной картинки от символики французского писателя, ставшего одним из предтеч декаданса начала XX века, не оставлено ровным счетом ничего. Как ничего не предложено и актерам, кроме как стать манекенами для изображения «живых картинок». Даже замечательный испанский актер Фернандо Фернан Гомес в роли медленно сходящего с ума в болезненной атмосфере замка дворецкого Рохера, оказывается бессилен противостоять изначальной статичности образа.

С другой стороны, это отсутствие видимого действия, заторможенность характеров персонажей, акцентированность на визуальном ряде создает «Вере» оригинальную холодную атмосферу, которая способна заморозить самое горячее сердце. И эту атмосферу перманентных похорон и тотальной скорби не в силах разрушить даже афера, которую вроде бы готов провернуть все тот же Рохер с помощью авантюристки Марии. Наоборот, мрак, поселившийся в замке медленно проникает и в их души. Так же, как он давно проник в душу хозяина шато Альфредо.

На всем этом можно было бы выстроить замечательную психологическую игру: покоящаяся в гробу Вера оказывается единственной настоящей хозяйкой замка, любовь к умершей превращает красавца-аристократа в медленно угасающего безумца, флюиды смерти и болезни вторгаются в казалось бы рациональный мир Рохера и Марии… Вот только, ничего этого в фильме нет. Режиссер сосредоточилась исключительно на внешней символике: подернутом запахом тления готическом антураже, в котором она просто рассадила персонажей по углам в потертых бархатных креслах. Получилась картинка из музея мадам Тюссо. Красивая, но не способная увлечь на время большее, чем вы ее рассматриваете. Из ленты можно нарезать уйму красивых кадров для «готического» блога. Ее можно, выключив звук, ставить фоном, например, под музыку групп a-la ранние THEATRE OF TRAGEDY или FUNERAL. То есть использовать в прикладных целях. Но для того, чтобы стать цельным и самодостаточным фильмом одной атмосферности оказывается мало. Все-таки кино и музей восковых фигур — разные вещи.