Иллюминация (1973)

Если дебютная картина Кшиштофа Занусси «Структура кристалла», по выражению Андрея Шемякина, «автопортрет и концентрация будущих тем режиссера», то именно в «Иллюминации» отчетливо выкристаллизировался главный мотив множества фильмов Занусси об ограниченности человеческого познания. И хотя, на первый взгляд, «Иллюминация» рассказывает о каких-то будничных, повседневных вещах, на самом деле это профессионально написанное философское эссе о духовных поисках и определении себя в стремительно меняющемся мире.

Главный герой ленты — физик Франтишек, чья жизнь представляет собой поле для экспериментов. Он часто совершает необдуманные поступки, не всегда успевает за течением времени, молниеносно происходящие события застают его врасплох и резко меняют его жизненный путь. Им движет жажда познания и желание ответить на вопрос, что такое человек? Разрешить эту метафизическую проблему Франтишек пытается при помощи науки, которая, казалось бы, и приближает его к разгадке, но в действительности лишь создает все новые и новые вопросы.

Название картине дало учение Блаженного Августина об иллюминации, которое отражает, в том числе, и взгляды польского режиссера, о чем он ни раз высказывался во многочисленных интервью. Иллюминация — это озарение человеческого разума божественной истиной, благодаря которой он может постигать эту самую истину и весь сущностный порядок вокруг нее. Для Франтишека этот порядок открылся физическими законами, структурой материи, естественной природой. Сквозь феноменологическую оптику Франтишек как бы увидел отблеск бытия, за которым ощущается божественное присутствие, однако понять его, исследовать оказывается невозможным. Вот и получается, что жизнь человека непостоянна в попытках докопаться до истины и выглядит, как скачущая линия на графике, который, кстати, появляется однажды в кадре.

Всё, что есть, мы хотим понять,

но не хватает нам всего лишь дня, чтобы узнать

мир в себе. Он, наверно, прост,

гораздо проще, чем загадка звёзд.

Их миллион, наш мир один, только один.

Он — это мы.

(Из песни «Мир в себе» группы «Автограф»)

По принципу птичьего мира «birds of a feather flock together»* несколько польских режиссёров, которых позже назовут «туземцами» от «Третьего кино», в конце 60-х — начале 70-х гг. ХХ века не сговариваясь стали снимать о том, что волновало их не на шутку: дуализме человеческого мышления, проблеме нравственного выбора, месте человека в социуме, его предназначении. Эти темы явственно прослеживаются и в трёх первых полнометражных художественных фильмах Кшиштофа Занусси: «Структура кристалла», «Семейная жизнь», «Иллюминация». Кроме того, в «Иллюминации», как ранее в «Структуре кристалла» и «За стеной», представитель академической науки мучительно размышляет вслух о своей профессиональной состоятельности и востребованности. Франтишек выбирает физику в качестве основной специализации в то неблагодарное время, когда её роль в обществе перестаёт быть ведущей по сравнению, например, с генетикой. Выбирает за то, что, как ему кажется, она изучает «несомненные однозначные вещи» и, подобно шнуровому отвесу в строительстве, способна давать такие же несомненные однозначные ответы на актуальные вопросы. Но «мир не прост, совсем не прост»: «уравнение не хватает за хвост правду», наука не гарантирует познания — до известной степени приближает к нему, обеспечивая игры разума вместо дискурсивного джек-пота.

Кшиштоф Занусси избегает построения фильма как остроумной энтимемы — напротив, детально показывает все вехи на пути своего героя от физики — к нейрофизиологии и биологии, от естествоведения — к богословским исканиям, от путешествий по ухабистым жизненным маршрутам — к сознательному возвращению на исходную позицию. Его картина в попытках быть предельно правдоподобной напоминает кинохронику и с дотошностью фанатичного бухгалтера демонстрирует массу схем, графиков, вкрапления документальных кадров. Выступая за идейную приоритетность кинематографа, Занусси тяготеет к максимальной концентрации мысли на каждом квадратном метре плёнки. В «Иллюминации» он отдаёт предпочтение клиповому монтажу со сменой планов и ракурсов, стремительную же логику развития событий и шероховатости межкадровых переходов спасает разноликой музыкой Войцеха Киляра. То плавная, то рваная, она словно подводит зрителей к оценке Франтишека с разных сторон (как личности и составной части целого поколения), не вынуждая принимать его, но постепенно сродняя, сживляя с ним, с его потерями и горестями, восторгами и обретениями, с предчувствием конца…

Жизнь — это тёмная прореха,

и только нитью золотою

отмечены души движенья.

То она прыгает чрез пропасть,

то прямо в бездну оборвётся.

(Елена Шварц)

Традиционно для творчества польского мэтра в его работе несут завуалированную смысловую нагрузку символы смерти, птиц, гор и воды. Невещественный камень предположения об абсурдности научных дисциплин и мудрости природы — аналог рассуждений Альбера Камю в «Мифе о Сизифе» — рассыпается в пыль при столкновении с мыслительным аппаратом молодого учёного, однако встреча с неизведанным, сакральным расширяет границы рационального мировосприятия во многом автобиографических персонажей Занусси. Аристократический менталитет создателя также передаётся по наследству большинству героев-нонконформистов его кинолент: принадлежа к духовной элите, они желают разобраться в себе, чтобы компетентно справляться с ответственностью за остальных. Пересечение материалистов с вопросами веры, их поиски Бога как проводника к высшим знаниям искони противоречивы, порой — потешны, зачастую — излишне серьёзны, но ни в коем случае не лицемерны или агрессивны. На боевых стягах тех, кто участвует в войне фактов и постулатов, начертано, пусть и в разном цвете, одно и то же: «О Господи, что движет миром, пока мы тихо говорим?..» И, как правило, самые ярые практики подвержены самым лихорадочным сомнениям.

Уже в начале жизнеописания Франтишека содержится предзнаменование. Статистические данные о строении живого организма (рост, вес, дефекты, уровень интеллекта, склонности) по намеренному замыслу режиссёра предваряются и в какой-то мере затмеваются сценой, где профессор философии Татаркевич объясняет религиозное понятие, вынесенное в название фильма. Согласно толкованию Святого Августина, иллюминация представляет собой познание истины через божественное озарение. Это не заслуга рассудка — проекция душевного света, полученного свыше. «Чтобы добиться подобного состояния, необходима лишь безупречная чистота сердца, ибо чистота сердца более важна, чем механизм разума», — произносит учёный муж с полной серьёзностью. Точно так же Франтишек, обладающий аналитическим складом ума, усердно исследует, чем заполнено его тело, а затем ищет, чем его заполнить, занять, где задействовать. День ото дня всё отчётливее осознавая, какой сосуд скудельный достался ему в пользование, он получает первый тревожный звоночек именно от того органа, без которого нельзя достичь иллюминации. Вовсе не любовь приближается к нему и «справедливой требует расплаты». За то, что он с опозданием обрёл внутреннюю ясность? Или остался приверженцем исследовательского подхода, пользователем прежде всего материального ресурса? Или обогнал свою душу, в отличие от аборигенов из прощального послания Антониони «За облаками», не захотев подождать её? Или своевременно не прислушался к ней («Что я делаю на свете? — Слушаю свою душу…» (Марина Цветаева))?

Сегодня чувствую в сердце

неясную дрожь созвездий,

но глохнут в душе тумана

моя тропинка и песня.

Свет мои крылья ломает,

и боль печали и знанья

в чистом источнике мысли

полощет воспоминанья.

(Ф. Г. Лорка)

* птицы одного оперения собираются вместе (англ.)