Волчий лес (1970)

Историй об оборотнях в разных провинциях Испании рассказывают множество. Самая известная из них вышла далеко за пределы Пиренейского полуострова и обрела популярность по обе стороны океана. Вот только романтизированный образ Ромасанты, идеальный для коммерческого кино, с обычными персонажами крестьянских легенд, рассказываемых друг другу за кружкой сидра, общего имеет мало. Как, собственно, любой медийный персонаж с реальным человеком. Оттого и хорош киношный Ромасанта для глянцевых постеров и обложек журналов.

А вот Бенито Фрейре в исполнении замечательного испанского актера Хосе Луиса Лопеса Васкеса на героя плакатов никак не тянет. Да что там, этот персонаж не способен вызвать никаких эмоций: ни восхищения, ни страха, ни сочувствия — только жалость. Жалость к маленькому человечку, жестоко потрепанному жизнью и лишениями. Низкорослый, больной, одинокий он странствует от города к городу, от деревни к деревне с огромным, больше него самого, коробом за плечами, заполненным разным мелочным товаром. С его помощью вечный бродяга пытается заработать себе на жизнь, продавая таким же, как и сам он, беднякам иконки, скапулярии, нитки с иголками, поношенную одежду, грошовую бижутерию и тому подобную галантерею. Везде его знают, со всеми он знаком, но не имеет ни близких, ни друзей. Да они коробейнику и не нужны: ведь когда ты сегодня здесь, а завтра — там, трудно сойтись с кем-нибудь достаточно близко. Да и опасно это, никогда ведь не знаешь, когда зверь, живущий в тебе с детства, выпустит когти.

Правда, зверь этот столь же слабосилен, как и сам Бенито, а потому его хозяин предпочитает кормить свое второе «я» теми, кто заведомо не может оказать сопротивления: женщинами, стариками, детьми. Подгадывая жертву ко времени очередного припадка, оборотень ведет себя хитро и осторожно, как то и положено дикому животному. В своей же человеческой ипостаси Фрейре не слишком умен, совсем не красив, зато идеально мимикрирует среди таких же как он полуграмотных крестьян, сельских священников и обывателей захолустных городков.

Снимавший фильм баск Педро Олеа тщательно воссоздает атмосферу испанской провинции рубежа XIX-XX веков. Где-то в мире уже вовсю работает электричество и ездят по дорогам автомобили, гудят мартеновские печи и разрабытываются первые образцы автоматического оружия. А здесь все осталось таким же, как и сто, и двести, и триста лет назад. И для того, чтобы попасть из одного города в другой по горным тропинкам, надо пользоваться услугами проводника, который может оказаться вовсе не тем, чем кажется. И сколько из путешественников пропало в разное время на этих путях — разве что легенды расскажут.

А они, легенды, плоть от плоти этих мест и представления их аборигенов об окружающем мире. Оттого и оборотни здесь — не какие-то волшебные неуязвимые существа, а хорошо знакомые соседи, а то и даже родичи. Потому и истории об их преступлениях не несут в себе никакого романтического ореола, а к самим вервольфам относятся с сочувствием и жалостью — с каждым ведь может случится. Так что не легенды это даже, а житейские истории. А то, что в них фигурирует полная луна или волчья шкура — так это просто дань традиции. Что же это за оборотни-то без подобных атрибутов! Не оборотни они тогда никакие, а просто маньяки. А про то, что такие бывают на свете, в глухих галисийских деревнях даже не слыхивали.

Оттого и Бенито Фрейре, убившего одиннадцать ни в чем не повинных человек, народная молва считает никаким не маньяком, а несчастной жертвой проклятия, деяния которой затем отразятся в застольных рассказах и песнях. А те, в свою очередь, став основой литературных сюжетов и сценариев, породят новые мифы. Те самые, в которых будет фигурировать романтично-зловещий Ромасанта.

Но Педро Олеа, всю свою творческую жизнь докапывавшийся до истоков народного творчества, трепетно воссоздававший этнографические картины прошлого (достаточно вспомнить его экранизации басконских сказаний «Акеларре» и «Легенда о кюре из Барготы»), экранизировал вовсе не роман испанского писателя Карлоса Мартинеса-Барбейто, легший в основу сценария, и даже не реальное дело испанского коробейника — он экранизировал миф, родившийся в сознании народа. А потому и жанр его «Волчьей рощи» можно определить как фольклорно-этнографический триллер, в котором историческая достоверность и народная поэтика гораздо важнее саспенса и остроты сюжета. В чем-то творческое кредо баска было близко к представителям украинского поэтического кино. Но это, конечно, предмет для куда более подробного разговора.