В прекрасном и яростном мире (1967)

Таковая есть и как мне кажется она в литературном языке автора. Когда он старается правильным, выверенным текстом, спустя время передать гамму сложнейших процессов сочетающих в себе и государственное, и личное и эмоциональное. В общем похоже на описание слона с одной точки: кто-то видит кончик хвоста — мышь, кто-то только хобот — удав.

И, казалось, что невозможно высказать словами можно и нужно показать сценическим действием — но нет нам снова выразительно прочитывают текст «от автора» и не менее ученически-выразительно играют диалоги.

Вот и происходит диссонанс правильно изложенного-отдекламированного текста со смыслом, наполнением действия: вот как примеру это сочетается с экспериментом предложенным героем Алексея Эйбоженко, поддержанным следователем и проведённым медиками над персонажем Лазарева? Ведь это просто пещерная дикость и некомпетентность с какой стороны не посмотри. И вполне объяснимая с точки зрения тогдашнего уровня образования и образовательного же энтузиазма. Но где это мы увидим показанное действием или чем бы то не было ещё? Нет мы видим рассуждения-диалог двух людей с образованностью на уровне второй половины 60х годов, не как не 20х-30х. Как говориться: — У них 10 классов на лбу нарисовано!

Алексей Эйбоженко вполне фено-типически соответствует моему представлению о роли, но ни разу не вошёл в образ малограмотного энтузиаста-правдолюба, находясь в декламативном экстазе.

Единственное яркое пятно — тонко-нервная игра А. Лазарева — вероятно с отсутствием текста и минимальностью диалогов, актёру удалось передать то что хотел сказать автор игрой, действиями, «завалив» лишь один переход «по эмоциям» — эпизод во время грозы.

6 из 10