Тринадцать (1967)

По количеству выпускаемых военно-патриотических фильмов Греция в 60-е — начале 70-х годов прошлого века вполне успешно соревновалась с Советским Союзом, а если разделить эти фильмы на количество населения, то выигрывала поединок «в одну калитку». Далеко не все из снятых в те годы (особенно во времена «черных полковников») картин имеет смысл вспоминать сегодня, но были среди них и яркие ленты, достойные того, чтобы остаться в истории.

Фильм плодовитого режиссера Димиса Дадираса «Тринадцать» трудно отнести к шедеврам мирового кино, но это именно тот случай, в разговоре о котором лучше всего подойдет эпитет «достойно». Умевший работать в любом жанре, правда, не всегда разборчиво, в этот раз кинематографист сумел справиться с задачей и рассказать историю подвига без бравурного пафоса, зато с точно рассчитанной долей драматизма в кульминационный момент действия. Его более поздние фильмы, как раз-таки снятые в годы диктатуры «Нет» и «Заря победы», слишком перегружены ура-патриотизмом, слишком откровенно стремятся попасть в струю государственной политики, чтобы остаться по-настоящему человечными со своими взгромоздившимися на котурны героями. Здесь же персонажи остаются живыми, и никакого стремления «забронзоветь» по воле своего автора не предпринимают.

Скорее, наоборот. Если отталкиваться от сюжета, то налицо стремление снять Героя (именно с большой буквы) с пьедестала и приблизить его не к зрителю даже — к потомкам, даже если для этого придется развенчать официальный миф, а правда окажется не столь сияющей и чистой. Да и сам подвиг совершен вовсе не рыцарем в сверкающих доспехах ради Прекрасной Дамы-Родины, а изгоем и отщепенцем ради смешной и безнадежной любви. Только от этого он подвигом быть не перестает, а трагедия совсем не спешит превращаться в комедию, хотя поначалу кажется, что эта метаморфоза должна стать неизбежной. Потому что соперничество молодого красавца-богача Димитриса и юродивого пастуха Луки за руку первой красавицы города априори выглядит смешно. Кто бы не смеялся при виде нелепых ухаживаний пропахшего навозом идиота! Вот и Димитрис не может пройти мимо своего «соперника», не окунув того лицом в грязь. В прямом и переносном смысле.

Но начавшаяся война безжалостно посмеялась над самим Димитрисом. Заброшенный на родной остров для проведения диверсии, он ломает позвоночник при прыжке с парашютом и оказывается в полной власти того, кого прежде и за человека-то не считал. Это ведь он, аристократ и патриот, должен воевать за свою страну. Он обязан совершить подвиг — а теперь лежит в грязной хижине и гадит под себя. Димитрис даже мысли не допускает, что придурковатый (по его собственным меркам) пастух способен на такие же высокие чувства, как он сам. Но приближающаяся смерть заставляет поверить в невозможное: в то, что любовь юродивого к его (его!) женщине способна сподвигнуть Луку на героический и вместе с тем абсурдный поступок — уничтожение немецкого военного склада.

К сожалению, Дадирас ограничился внешним описанием конфликта между Димитрисом и Лукой, не пытаясь копнуть глубже, не добираясь до психологических и социальных корней. Все-таки он снимал массовое, жанровое кино, в котором вполне достаточно было поставить между героями красавицу Елену Нафанаил, чувствовавшую себя в амплуа «наконечника» любовного треугольника как рыба в воде — и вроде бы все задачи сами собой оказывались сняты. Остальное было за действием: за напряженным поединком воли между главными героями и за абсолютно «киношным» сражением мирного пастуха с немецкими вояками…

И за развязкой, которая словно прилеплена к фильму из какого-то другого, куда более пафосного патриотического проекта. Когда те самые, вынесенные в заголовок, тринадцать заложников должны быть расстреляны, если не объявится диверсант. И Лука, третируемый своими земляками, готов отдать свою жизнь, чтобы спасти отца своей возлюбленной. И гордые вгляды несломленных горожан… Наверное, это все правильно, это должно волновать и тревожить душу, воспитывать патриотизм и так далее… Вот только история, закончившаяся задолго до формального окончания картины оставляет после себя куда более глубокие следы, чем выдержанный в официозном духе финал. Впрочем, требовать от грамотного ремесленника, каким был Дадирас, подняться до высот мастеров, было бы не вполне справедливо.