Крыжовник (1967)

Великолепное графическое начало фильма, составленное из отборных харизматичнейших статичных кадров под «аккомпанемент» закадрового рассказчика, сменяется кинематографичной кинематикой только к послеобеденной беседе персонажей. И не смотря на великолепное нахождение в образе всех актёров, где Александр Борисов разыгрывает пожилую мудрость, Всеволод Платов — скучающую зрелость, а Юрий Яковлев, отлично от многих своих образов в кино, играет (почти без реплик!) некую простоватую, заинтересованную в новых впечатлениях, а натолкнувшуюся на морализаторство, юность, всё же хотелось бы продолжения повествования в форме фото-романа и далее — настолько хорошо передаётся Чеховская мысль именно этим методом.

Но Антон Павлович не был бы собой и Советское кино было бы иным, если бы не давали пищи для размышлений об обществе, человеке, личности. «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда — болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других. Но человека с молоточком нет, счастливый живет себе, и мелкие житейские заботы волнуют его слегка, как ветер осину, — и все обстоит благополучно.» И это то, что только если и проговаривается на уроках литературы, то только в контексте произведения и совсем не делая упор на переносе в жизнь, в привычку подобных соображений для человека, как бы подразумевая, что ученик сам соотнесёт прочитанное со своей жизнью — нет, для большинства только свой опыт является источником знаний о жизни, что подтверждает нам следующая цитата из произведения: «Когда из золотых рам глядели генералы и дамы, которые в сумерках казались живыми, слушать рассказ про беднягу-чиновника, который ел крыжовник, было скучно. Хотелось почему-то говорить и слушать про изящных людей, про женщин. И то, что они сидели в гостиной, где всё — и люстра в чехле, и кресла, и ковры под ногами говорили, что здесь когда-то ходили, сидели, пили чай вот эти самые люди, которые глядели теперь из рам, и то, что здесь теперь бесшумно ходила красивая Пелагея, — это было лучше всяких рассказов.» И люди оказавшиеся в окружении хрусталя, ковров, кооперативных квартир, мебельных стенок, бесплатного образования и медицины оказываются способны мыслить только категориями проф. Преображенского, а не смыслами своих непосредственных родственников которые находясь совсем в другой системе координат обеспечили этот «достаток» своим потомкам… а жаль, возможно, если бы сделана была прямая, лобовая акцентация на этой и предыдущей цитате, то и общее сознание имело некую прививку от разрушительного смерча охватившего общество в середине 80х…

8 из 10