Птицы большие и малые (1966)

Ещё в 1950 г. Росселини — старший брат Пазолини во Христе и в коммунизме снял очень любопытный фильм «Франциск, менестрель божий», сделанный в виде житий-новелл о жизни и деяниях Франциска Ассизского и его учеников. Первая половина «Птицы большие и малые» как раз содержит подобную житие-новеллу, выполненную в весьма схожем стиле, и нужно сказать, что эта половина фильма, начиная прямо с титров, сделана замечательно, увлекательное и весёлое повествование. Но с окончанием этой христианско-коммунистической притчи Пазолини потерялся, сюжет и диалоги приобретают невнятные, пространные черты, которые вырастают в настоящую коммунистическую пропаганду, не сказать чтобы сильно навязчивую, но тем не менее, с апофеозом в виде документальных кадров похорон лидера итальянской компартии Пальмиро Тольятти… м-да. В финале Пазолини снова очнулся — и концовка замечательная.

Не только Пазолини шёл, так сказать, по чьим-то стопам, но Буньюэлю очевидно понравился сюжет первой половины «Птиц больших и малых» и мы можем увидеть своеобразную его интерпретацию в «Млечном пути» 1969 г. — два паломника, бредущие по дорогам, и насмешливые истории о христианстве.

7 из 10

«Альфредо Бини

представляет:

абсурдный Тото,

человечный Тото,

сумасшедший Тото,

нежный Тото», — такими титрами начинается удивительная история, рассказанная Пьером Паоло Пазолини. При этом, титры — это слова начальной песни! Что до исполнителя второй главной роли — Нинетто Даволи, то он назвал «невинным хитрецом». Так оно и есть. Перед нами, может быть, единственный фильм, где неореализм встречается с абсурдом.

Отец и сын шагают по классической итальянской дороге без направления. Они просто идут. Куда? Туда! Им встречается говорящий ворон-философ. С помощью этой троицы мы увидим разные истории, в том числе — о двух монахах, которые должны обратить в христианство птиц больших (соколов) и малых (воробьев).

В этом фильме забавно и странно всё: и главные персонажи, и второстепенные, и жизненные ситуации. В сценарии картины есть такая фраза: «Звучит странная, траурная музыка. Может быть, это даже известная песенка — «свистит ветер, воет буря, стоптались башмаки, но надо идти дальше», — только очень тихая и в необычном исполнении». И знаете, о какой мелодии речь? О «Катюше» Матвея Блантера, которая, в том числе, была одной и популярных песен итальянского движения Сопротивления. А поработал над ней для фильма Пазолини маэстро Эннио Морриконе.

А вот что вспоминает дочь Тото Лилиана де Куртис: «Тото испытал огромное удовлетворение от того, что именно на него пал выбор самого известного интеллектуала своего времени. Только одно омрачало его радость: общеизвестный факт, что режиссер гомосексуалист. В этом вопросе отец был человеком своей эпохи со всеми ее предрассудками. Однако, преодолев первоначальное замешательство, он все-таки согласился встретиться с Пазолини, книги и фильмы которого приводили его в восхищение».

Тото поначалу очень не понравился его юный партнер по фильму. Нинетто Даволи носил джинсы и кеды, а подобных типов Тото считал оборванцами. Но разговор о фильме рассеял предрассудки старого актера. «Этот человек выше всех, он — поэт», — говорил Тото о Пазолини, чувствуя, что режиссер сумел смог понять и выразить в нюансах суть его искусства и его личности. Фильм имел огромный успех, и критики наконец-то признали в Тото великого артиста.

«У Тото два полюса: с одной стороны, он — развинченная, податливая марионетка, с другой — добропорядочный и реалистичный неаполитанец», — говорил Пазолини. И еще дважды снял Тото и Даволи: в сюрреалистичном эпизоде «Так Земля выглядит с Луны» фильма «Ведьмы» и в новелле «Облака — что это?» из «Итальянское каприччио», которая стала последней киноролью Тото. Кстати, в «Облаках…» великий комик предстал перед зрителями в роли… марионетки. Но это, все же, другая история.

8 из 10

На мой взгляд, творчество Пазолини суть своеобразное лекарство от болезни духа — пессимизма и апатии. Возникновение именно этой знаковой фигуры в итальянском кинематографе второй половины двадцатого века, пожалуй лучшее, что могло с ним случиться. Конечно, Микеланджело Антониони умело описывал пустоту, некоммуникабельность и разобщенность послевоенного времени. Мы видим, что подъем индустрии, развитие экономики и увеличение комфортности условий существования породили лишь отчуждение, холодность и черствость человека эпохи общества потребления. Полотна Антониони столь же монументальны и величественны как картины эпохи Возрождения… но вот содержат ли они в себе живительный источник решения проблемы? Вопрос довольно спорный… В тоже время фильмы П. уже одним своим существованием утверждают саму жизнь, не прибегая ни к «теоремам», ни к доказательствам. Это самый жизненный и эмоционально богатый режиссер того времени, у которого многому учились такие художники как Феллини и Макро Феррери.

Для своих фильмов он использовал все возможные источники будь то собственные художественные произведения (Ночи Кабирии, Мама Рома, Аккатоне), древнегреческие трагедии (Царь Эдип, Медея), Библия (Евангелие от Матфея), всевозможные литературные шедевры от V до XIX века (1001 ночь, 120 дней Содома). Ну а для таких фильмов как «Свинарник», «Птицы большие и малые» сам с нуля писал сценарий.

Характерно то, что получив такую свободу от литературного первоисточника П. играет с временами, помещая героев на стыках культур и эпох. В «Свинарнике», например, проводятся параллели между современным «грязным» буржуазным бытом и доисторическим периодом первобытного человека, способного съесть собственного отца. В «Птицах» все наоборот. Кажется, само сравнение призвано лишь подчеркнуть и укрепить силу семейных уз отца и сына, путешествующих по современному итальянскому миру и духовную связь двух праведных монахов эпохи Франциска Азисского, научившихся говорить на языке птиц.

Отсылка к Франциску не случайна. Ведь отец и сын — бедняки, живущие в согласии с миром. Азисский же был сыном богатейшего феодала, от которого отрекся во имя Господне, прилюдно раздевшись донага и отдав отцу последнюю одежду. Как монахи по заданию Франциска учатся говорить с большими ястребами и с малыми воробьями, так и неунывающие путешественники капиталистического общества встречаются на пути как с большими богачами, так и с нищими, голодными бродягами.

Стоит заметить, что персонажи совершенно нетипичны. Их жизнелюбию, веселости, юмору и неуемной энергии попросту нет предела. Они не мечтают о социальном переустройстве или идеальном коммунистическом обществе (хотя сам П. — ярый коммунист), философские диспуты их так утомляют, что они решают съесть своего спутника — ученого говорящего ворона, распускающего язык. В конечном счете они, как и огромная армия персонажей принимают жизнь и радуются каждому мигу, каждой девичьей улыбке, каждому солнечному дню и следующему километру их многотрудной дороги. В конечном счете, именно любовь к жизни во всей ее полноте словно разрушает извечное проклятье Эдипого комплекса. В последней сцене, отец и сын (поочередно) занимаются любовью с одной и той же цветущей пылкой девушкой и…продолжают свой путь также весело и задорно. И никакой психоанализ тут не властен.

Отдельного внимания заслуживает музыка к фильму (за которую ответственен Эннио Морриконе), что уже с начальных титров заряжает фильм ИСКРОЙ какой-то жизни, способной проломить стену непонимания, повернуть вспять ход времени, уместить без противоречия сексуальную распущенность и неистовую благочестивость, глупость и ум, большое и малое, понимание всех ужасов мира, но все-таки открытость своей души в сторону чаще всего злых, невежественных людей. Этой искры так не хватало тогда. И еще сильнее не хватает сейчас.

Невозможно без улыбки говорить о фильме, чьё название звучит на языке оригинала так, как будто все птицы мира, и большие, и малые, прочирикали, прокаркали, просвистели или прощебетали его на ухо Пьеру Паоло Пазолини: «Uccelacci e uccelini». Если вы повторите несколько раз вслух, «учелачи е учелини», то сами убедитесь, до чего жe певучее, приставучее и улыбчивое название подсказали птицы автору роману, он же, сценарист и режиссёр. Фильм начинается как никакой другой, представляя в первых же кадрах действующих лиц и съёмочную группу в манере настолько же очаровательной, насколько она необычна, оригинальна и мелодична. То ли ещё будет, обещает и заманивает музыка Эннио Морриконе, написанная специально для «Птиц больших и малых». И действительно, можно, оказывается, поставить сатирически-философскую притчу, размышляющую над важными и очень серьезными вопросами, и сделать её лёгкой и воздушной, сердечной и саркастичной, преисполненной вдохновения и юмора, надежды и печали, стоящей особняком в творчестве итальянского марксистско-христианского еретика и enfant terrible от кино. В откровенно аллегорической форме oн выражает свои идеи о весьма специфической эпохе в истории Италии, начавшейся со смертью лидера коммунистической партии Пальмиро Тольятти в 1964 году, и «смертью» неореализма в киноискусстве, и раскрывает интенсивные противоречия между социальными классами, интеллектуальными тенденциями и политическими силами страны, которые приведут её к кризису в конце 1960-х годов.

Подобно странникам из «Млечного Пути» Бунюэля и eгo жe скромным очаровательным буржуa, двое путников бредут бесцельно по пустынной нескончаемой дороге где-то недалеко от Рима, принимающей форму ленты Мёбиуса. Один из них, — погружённый в свои мысли пожилой мужчина со странным ассимитрично-аристократичным лицом, по имени Тото, Это была последняя роль знаменитого итальянского комика — по имени Тото. Второй — его юный, восторженный сын Нинетто, сыгранный улыбающимся кудрявым 16-летним Нинетто Даволи, одним из непрофессиональных актёрв, которых Пазолини предпочитал снимать в своих фильмах, ценя их истинный реализм и естественность. Состоящая из серии коротких эпизодов кино-прогулка отца и сына по дороге жизни складывается в мозаику размышлений Пьера Паоло Пазолини о марксизме и католической церкви, о политических партиях и о роли интеллигенции и буржуазии, о беспросветной и безысходной жизни бедняков, об алчности и голоде, о культурном и социальном апартеиде. Оба героя смешны и наивны, ведь не напрасно Пазолини дал им фамилию Иннноченте. Как и суждено Кандидам всех эпох, они попадают в невероятные и абсурдные ситуации, такие, как неожиданное знакомство и совместное путешествие с говорящей вороной, специально упомянутой в титрах, как типичная представительница левой интеллигенции, а, следовательно, эрудированная, не закрывающая клюва, знающая всё на свете интеллектуалка с апломбом, имеющая обо всём авторитетное мнение.

Будучи разносторонне одарённым и достигнув успеха, как поэт, прозаик, кинорежиссёр и сценарист, непредсказуемый и эпатажный Пазолини на протяжении своего творческого пути постоянно подвергался жестокой критике не только со стороны правых, но и от, казалось бы, соратников, левых интеллектуалов, что его больно задевало. Поместив в фильм пернатую ораторшу, режиссёр нашёл остроумный способ поквитаться с обидчиками с экрана. Вскоре после встречи с вороной, герои катапультируются на 750 лет назад во времени, и по настоянию Святого Франциска Ассизского начинают проповедовать птицам большим и малым, хищным и беспечным, слово Божие на птичьем языке. Птицы охотно принимают слова всеобщей любви и мирного сосуществования, но голод не тётка, и не помогает улучшению взаимопонимания между ястребами и воробьями, а также между людьми и воронами, даже говорящими. Закон жизни гласит: «Съешь или будешь съеден», и ничто не может изменить его.

Так же непостижимо, как они перенеслись в прошлое, невинные отец и сын Инноченто вернутся на дорогу жизни в наше время и продолжат путешествие, которому и Бунюэль, и Фелллини, и Чаплин, и mighty Монти Пайтон вполне бы позавидовали. Путники примут участие в похоронах, услышат первый заливистый плач рождённого на их глазах младенца и предадутся плотским усладам с юной податливой красоткой по имени Лyна, в только что скошенном и уложенном в стог сене, головокружительный аромат которого опьяняет и заставляет забыть, пусть на миг, о вечных вопросах: «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?» Занимательный, интригующий, в равной мере и траги-, и комический фильм оказывается этим самым мигом, моментом истины. Ведь недаром Пазолини настаивал, что «Птицы большие и малые» — его любимое детище, единственное, которое оправдало возлагавшиеся ожидания, художественно реализовав вложенные в него терзающие автора идеи. Ставя эпиграфом слова Мао Цзэдуна «Куда идёт человечество? А кто его знает!», Пазолини прозревает и принимает глубинную мудрость Сократа и Омара Хайяма: «Много лет размышлял я над жизнью земной. Непонятного нет для меня под луной. Мне известно, что мне ничего не известно! Вот последняя правда, открытая мной.» Признав, что процесс познания безграничен, бесконечен, и не обязательно принесёт ответы на фундаментальные вопросы, режиссёр оставляет фильм в той же точке, откуда он взял начало. Достигнув место назначения, но не конец путешествия, улыбчивая юность и отрешающаяся от бурного жизненного потока старость, вместе, бок о бок, продолжают свой путь по нескончаемой дороге познания после того, как экран давно погас и их поглотила тьма забвения.

«Птицы большие и малые» — необычное метафоричное киноповествование, где действие происходит в Италии 60-х гг, но в общем является более глубоким, вневременным и внепространственным. Серьезные социальные проблемы классового неравенства и спектра его последствий, включая нищету, голод и разнообразные конфликты, а также проблемы политики рассматриваются походя и в лирическом аспекте. Здесь нет трагедийности, несмотря на мрачные и гнетущие обстоятельства, наоборот, это комедия с элементами абсурда, которые так удачно сочетаются с реалиями, что придает фильму неповторимую оригинальность.

Это кино, пожалуй, можно назвать своеобразным роуд-муви, разве что герои — отец и сын, в компании говорящего ворона, путешествуют не на автомобиле, а пешком. Цель их скитания не ясна, да это и не имеет значения, они не заглядывают в будущее, и для них есть лишь «сейчас», пронизанное отвлеченным философствованием. События, происходящие с ними по пути, бессвязны, но через эту череду абсурдно-обыденных происшествий и раскрывается авторское отношение к вопросам религии и общества.

Этот фильм является удачным синтезом экспериментальности формы и содержания. Даже вступительные и заключительные титры оформлены как песня некоего бродячего театра, где само кино и является кочевым представлением. При этом данная картина Пьера Паоло Пазолини получилась очень гуманистичная, буквально проникнутая теплом, хоть и с грустной улыбкой, и с тонким юмором, что невозможно не оценить.

Птицы… — лирическая комедия, что редко для творчества Пазолини. Этот фильм снят в традициях неореализма: нищая Италия, рабочий класс, хмурые пейзажи — но в Птицах… всё же нет трагедийности. Картина смотрится очень легко: незамысловатый сюжет, интересные образы, а также восхитительный ансамбль Тото и Даволи.

Птицы… - фильм в стиле Феллини, нежели Пазолини: здесь чувствуется неподходящий под обстановку дух веселья, герои живут исключительно сегодняшним днем, а мораль кроется во внешней простоте и легкости действа. Особенно в стиле Феллини выполнена сцена, когда главные герои встречают совершенно инопланетных попутчиков, а после смотрят их спектакль, помогают починить машину, да и еще и роды принимают! Чем не клоунада Феллини? Но, несмотря на комедийность, в картине присутствует драматический подтекст: каждый от кого-то или чего-то зависит, хотя главные герои это пытаются отрицать, постоянно бездельничая и слоняясь по улицам.

Птицы… — достаточно ровный фильм. В нём нет комедийной искромётности, но и также нет типичной пазолиневской трагедии. Птицы… — это некий эксперимент Пазолини, выделяющийся на фоне других его работ.

8 из 10