Без надежды (1965)

Венгрия. Голос рассказчика разъясняет обстановку в стране, где спустя двадцать лет после освободительного движения простой народ переживает тяжелые времена. Неурожаи, голод, всеобщая нужда – растет число преступлений. Люди идут на крайности, разбойники поднимают головы, однако среди них есть весьма непримиримые и опасные. Именно они примыкали когда-то к рядам освободительного движения в борьбе за независимость Венгрии от австрийской короны. На фоне вступления с историческими изображениями (в первую очередь карательных инструментов) звучит гимн Австрийской империи, мелодия которого позже станет гимном Веймарской Республики и будет также перенята нацисткой Германией, что лишь вызывает дополнительные ассоциации с тоталитаризмом.

Чтобы навести порядок, монарху нужен комиссар с особыми полномочиями. Он-то, вернее его помощники в лице отряда для репрессий и ловли преступников орудуют в этом фильме, наглядно демонстрируя методичку для допроса и карательных мер.

Венгерская степь и крепость – главная антитеза. За фильм будут предприняты несколько попыток к бегству, и каждый раз эта широкая венгерская степь лишь уловка безнадежности, оборачиваясь чем-то вроде предсмертным видением свободы. Один из главных героев фильма – Янош Гайдар, усатый хуторянин, которому следователь велит накинуть себе на шею петлю, а потом запирает его в соседней комнате с убитыми крестьянами. В этой петле оказывается и зритель и она символизирует моральное удушье целого поколения.

Арестанты проделывают практически постоянно один и тот же маршрут: от крепости к одноэтажному дому, который становится местом для допросов, вынесения приговора и предложений сотрудничать со следствием. После этого узники возвращаются в крепость для последующих процедур. Создается изнуряющий ритм. Причем плавно сменяющиеся черно-белые кадры всегда держат на расстоянии, лишь фиксируя репрессивный механизм, не обличая его. Лишь один раз эта дистанция будет нарушена и сорвется на крик, когда на глазах у одного ключевого мятежника шпицрутенами будет замучена голая арестантка. Прохладная документальность этой исторической драмы вместе с выверенной напряженной драматургией угнетают морально, но убедительно призывает к анализу природы человеческого насилия и власти.

С Яноша начинается элементарная арифметика убийцы и вычисление мятежного элемента. Ему предлагают спасти свою жизнь, но взамен на это он должен вычислить кого-то в рядах арестантов, кто совершил больше убийств, чем он сам. Метод следователей является главной находкой фильма. Цепочки преступных звеньев перебираются логично и сужают круг подозреваемых, двигая неумолимый сюжет. Где не срабатывает следовательская логика, помогает случай.

Миклош Янчо намеренно избрал отрезок в истории Венгрии столетней давности (1860-е годы), чтобы провести параллель с венгерским восстанием 1956 года, которое было подавлено советскими войсками и повлекло за собой ужесточения в политике и жизни страны. Естественно, что Янчо утверждал обратное, иначе бы фильм попросту не прошел цензуру. Своего рода фильм-иносказание, отводящий от него подозрение в подрывной деятельности. Тем не менее удивительно, что этот фильм не был запрещен к показу и дошел до зрителя, который оценил бесстрастный и законченный визуальный язык режиссера.

С другой стороны, события в фильме показывают борьбу за независимость венгерского народа против узурпатора-монарха, и они не могли не представлять интерес как полезная пропаганда освободительной силы народа. И вроде бы симпатия с непокорными, готовыми бороться за свою свободу, но фильм на поверку неутешителен. Как сказал один кинокритик, «коррупция жертв» главное унижение человека, запечатленное в этом фильме. Сопереживанием жертвам не отделаешься. Фильм указывает на природу насилия и на то, что оно практически для любой власти далеко не ultima ratio.

Век девятнадцатый, железный, Австро-Венгерская империя, годы 60-е. «Сказ о том, как при императоре Франце Иосифе крестьянские мятежи давили» — так мог бы кто-то озаглавить этот фильм Янчо, но автор сам озаглавил его так, что никакому интеллигентскому сюсаканью над народной душой в псевдосказочном стиле места не предусмотрено. Как возможно и самой душе, задавленной за века предыдущих компаний.

Тюрьма-замок в чистом поле, куда кидают всех без разбора — невинных к виновным, живых к мертвым… Крестьяне, бандиты — затравленный скот, который не умеет даже осмысленно бунтовать, зато те, кто спущен на них, травить умеют. Странные и страшные дилеммы, вроде требования выбрать между отцом и сыном кого из них казнить. Абсурдные поиски вожака, которого (и тюремщики это знают!) среди заключенных нет, но заведенный крепкой рукой порядок велит одним его искать, другим — указывать друг на друга. Мерно крутятся шестеренки адского механизма, тикают часы, бешено пульсируют сердца, прежде чем зайтись, наконец, предсмертной дробью. И никто, и ничто не может помочь выбраться из мучительного круга допросов и доносов. На подкорке появляется мысль, что Янчо экранизирует Кафку. То есть он, конечно, не экранизирует Кафку, но все равно получается так, что он экранизирует именно его — графичные черно-белые картины предсмертного ада. Только забудьте клещи, сковородки и современные слешеры — венгерский режиссер со знанием дела рисует мир, где правит насилие, но насилие особого рода — абсурдное, психологическое, выматывающее, как китайская пытка водой и заполняющее пустые души антогонистов до краев. И тут уж намеки на всяческий гуманизм расплескивается печальной лужицей у порога — забудь надежду всяк сюда входящий. Оказывается, что из человека, насилуемый очень быстро превращается в животное. Старый, как мир вывод, что человек человеку — зверь или около того. Но и в мизантропии Янчо как-то не обвинишь. «Без надежды» скорее обрисовывает общую патовость ситуации.

Известный экзистенциальный императив — чтобы не было, всегда оставайся человеком, живи не по лжи, живи красиво и красиво умирай. Только… Тут даже у самых стойких стоиков не может в душе не взвиться птицей вопрос «а зачем оно мне собственно?» Дело в том, что среди людей — Человек один на миллион, а человеков много. «Ад — это другие». И с почти стопроцентной долей вероятности, что выберут эти «другие» лгать, доносить, вырвать с мясом свой кусок жизни, стать тварью, подлецом, предателем, а Человеку все равно не место в бесчеловечной системе. Остается только развести руками — красиво не получается, все винтики закручены до предела, крепко спаянна решетка. Или извиваться ужом на сковородке, или в мертвую землю с головой. Никакой свободы воли — только воля направляемая по бесчеловечным каналам закона-беззакония. И печальный вывод автора, что в этом душном, безнадежном мире, если и выживали и лучше всех приспосабливались, то уж точно не лучшие, а самая наихудшая сволота (что само по себе наводит на мысли о направлении эволюции человеческих существ). Астеничнический синдром оказался для человечества самым подходящим и диагнозом, история этой болезни пишется до сих пор.

Замечательный, несовременно неторопливый, созерцательный фильм Миколаша Янчо! Посмотрела его уже после фильма-продолжения авторской трилогии «Звёзды и солдаты». И нашла много схожего: в исследовании человеческой сущности, в аскетизме картинки и долгих планах, в как бы безсюжетности истории (трудно пересказать — о чём кино), в отсутствии музыки — саундтреком к обоим фильмам я назову щебетание птиц (марши полевых оркестров не в счёт).

«Без надежды» — названием ведёт зрителя к апокалиптичности финала фильма, хотя у всех героев (вплоть до гибели) надежда есть, банально, но она умирает вместе с персонажами, и с фильмом. Иезуитскими методами «эффективный менеджер» — Граф и его войско, все проблемы народного бунта решают не своими руками (выдай того, кто убил больше, чем ты; оставить 2 камеры незапертыми; вынудить главаря выдать себя). Дело в знании психологии и мотивов поступков, и заговорщики выдадут себя сами. Поневоле восхищаешься таким изощрённым методом дознания (цель оправдывает средства), но на душе от таких принципов становится — без надежды!

Венгрия — долгие годы находившаяся под игом Австрийской империи, а потом ещё запятнавшая свою историю коалицией с гитлеровской Германией, всю вторую половину двадцатого века будет реформировать национальную идею (пусть и под лёгким прессом нашей великой Родины).

Этот фильм есть попытка переосмыслить историю своей страны, через призму итогов революционного бунта под предводительством Лайоша Кошута 1848—1849 годов. Внимание режиссёра сосредоточено на узниках острога, часть которых подозревается в членстве отряда Шандора Рожи, одного из последних сподвижников Кошута. Пытаясь выявить всех революционеров, тюремщики идут на изощрённейшие методы стравки заключённых между собой. Манипулируя, склоняя к доносам и подавляя морально особенно нестойких, австрийские надзиратели всё уже смыкают круг подозреваемых. А когда потерпят неудачу и эти их попытки, жандармы устроят изобретательнейшую провокацию, что приведёт к неожиданному, но в тоже время ожидаемому финалу картины.

Выявляя в человеке его худшие стороны, автор находит причины поражения национального восстания именно в нравственной деформации и слабости духа. Многие посчитали это кино, отсылкой к недавним событиям антикоммунистического восстания, с вводом советских танков, 1956 года. Сам режиссёр позже признался в истинности этих сравнений.

Художественный стиль Миклоша Янчо, это тема отдельного развёрнутого разговора. Фирменными чертами венгерского мастера являются сложные движения удалённой камеры (киноаппарат как бы кружит вокруг актёров и декораций), длинные панорамные планы — снятые в динамике, минимизация диалогов, визуальный аскетизм, отсутствие главных героев (как правило персонажей десятки), и соответственно абсентеизм крупных планов. В свой «золотой период» (60—70-е годы) режиссёр выбирал натурой съёмок — пушту (венгерскую степь), добавляя местного колорита в и так не слабо акцентированные на национальной образной системе фильмы.

И очень жаль, что с распадом соцлагеря, потеряли свои высокие позиции в мировом кинопроцессе такие самобытные кинематографии, как венгерская, болгарская, чешская, польская…

8 из 10