Завещание Орфея (1960)

«Завещание Орфея» — это последний фильм Жана Кокто и в некоторой степени самый значимый, в нём режиссёр раскрывает многие секреты и загадки своего творчества.

В сопровождении своих бессмертных произведений Кокто путешествует по мрачным руинам ирреальности, которые символизируют ветхие воспоминания старой жизни, по пустынным дорогам загробного мира. Перед нами предстают разрушенные каменные стены, картины, скрытые от посторонних глаз, заброшенные дома с мёртвыми цветами и жители этого загадочного мира, с нарисованными глазами на веках. Мы попадаем в уникальный мир, созданный Жаном Кокто, и становимся свидетелем его переживаний.

«Поэты служат смерти, воспевают её, стремятся преодолеть загадочную преграду»

Кокто неизменно изображал смерть в облике прекрасной принцессы, строгой и холодной. А любовь в его картинах не способно убить даже время. Переплетение экзистенциализма и драмы всегда были неотъемлемой частью произведений этого режиссёра. Отдельно стоит отметить эффект обратной съёмки, так изящно дополняющий и подчёркивающий сюрреализм этой картины. Этот эффект Жан Кокто применял во всех своих фильмах и это придаёт им особой эстетичности.

«Завещание Орфея» — это подарок, наполненный сюрпризами. В нём каждый миг неустанно удивляет зрителя и приглашает в прекрасный иллюзорный мир великого поэта Жана Кокто.

Отказываясь от привычного линейного повествования Жан Кокто отправляет нас в мир образов, намеков и полутонов навязывая ситуацию, при которой форма существенно информативнее содержания. В конце концов, просмотрев картину не так-то и сложно точно сформулировать все сюжетные перипетии. Понятно, что мы сталкиваемся с исчезающим Поэтом, Жаном Кокто, который блуждает по потусторонним инстанциям и загробному миру, иногда оказываясь в обычном мире в образе скорбной тени. На суде его будут торпедировать жесткостью, прямо как героя Кафки, осознающего свою слабость перед бюрократическими институтами. Даже ненадолго появляющийся в кадре Юл Бриннер сверкнет отчужденной холодностью. Будут и похороны, и многое другое. Впрочем, все теряется перед странной встречей со слепы Эдипом, идущим растерянно с выколотыми глазами. Жан Маре тут идеален.

Нужны ли более подробные описания и поиски интерпретации? На мой взгляд, это совершенно излишне. Основываясь на многочисленных цитатах и недомолвках без труда можно соорудить две-три стройные теории, объясняющие суть этой картины. Но для меня, куда более важной представляется эта молчаливая встреча с Эдипом и такая отрешенная печальность. Поэт передал нам не просто фильм, а целую визуальную поэму о прощании с миром и принятии Зазеркалья. Непросто, лирично, сильно.

7 из 10

Третий фильм из трилогии Жана Кокто «Кровь поэта», «Орфей» и «Завещание Орфея». Фильмы Кокто сделаны в лирической манере «ирреального реализма», как он сам определял свой кинематографический метод, и представляют собой экзистенциальные сюрреалистические образы, основанные на мотивах мифа об Орфее. Однако тема фильма, вернее несколько идей, о которых рассказывает автор, далеки от самого мифа, и повествуют об исканиях поэта, о невозможности смерти в искусстве и любви. Жан Кокто предстает в собственной картине в образе современного (60-х годов) французского художника и поэта и, путешествуя между двумя мирами, различными годами этого столетия и даже эпохами, доказывает, что смерти нет и все что, погибает — в искусстве живет вечно. В фильме используются элементы французского театра, сюрреалистические полотна Пабло Пикассо и все возрождающий эффект обратной съемки. Сам Пикассо, как и Жан Марэ также заняты в эпизодических сценах этой ленты. Вынесенное в заголовок название «…Не спрашивайте меня почему» оставляет в фильме много вопросов и символов, о значении которых можно гадать бесконечно, а лирический конфликт не позволяет определить ни кульминацию, ни ожидать какой либо конкретной развязки. Однако именно все это создает интригу и заставляет внимательно следить за легкой пластикой известного режиссера и поэта путешествующего по ту сторону жизни.

Завещания Орфея» — фильм столь же поэтический, сколько и философский. Своеобразный лирический манифест большого поэта и художника, в котором за три года до окончательного, физического ухода в Зазеркалье Жан Кокто еще раз сформулировал основные темы своего искусства. Но в неменьшей степени это и автопортрет художника, разностороннего, капризного, умудренного годами вечного дитяти, мужчины, любящего мужчин, творца, одновременно постоянного в склонностях и переменчивого в увлечениях, разбрасывающегося, но и всегда возвращающегося в одну и ту же воду. В ту самую воду, в которую нельзя войти дважды только нам с вами, но не ему, Орфею, неизменно вглядывающемуся в ее зеркальную гладь и рассматривающему там лик Нарцисса.

Жан Кокто является зрителю в импозантной своей плоти с самого первого кадра и с самого первою кадра демонстрирует чудеса, на которые никто, кроме него, Поэта, не способен. Он приходит в наш век в костюме XVIII столетия затем, чтобы встретиться с самим собой сегодняшним и с чудаком-ученым, изобретшим волшебный пули, которыми нужно убить Орфея, чтобы возродить Орфея. Как Феникс, он, Орфей, и возрождается, чтобы, приняв свой истинный облик (Жана Кокто, а не Жана Маре, любимца и любовника режиссера, его ученика и его Галатеи), вновь встретиться с той, кто одна мучительней и притягательней всех на свете возлюбленных — со Смертью. Эта Смерть, однако, воплощена не в облике Марии Казарес, но мы этого еще не знаем, потому и не понимаем поначалу совершенного спокойствия Орфея-Кокто при встрече с той, к которой так стремился Орфей-Маре.

Так вопросом, загадкой, тайной — завершается (если завершается) странствие Орфея, так завершается творческий путь в кино Жана Кокто, называвшего кинематограф «сном наяву» и навеявшего нам несколько собственных искусных и нестареющих «золотых снов», которые, по словом одного из его любимых актеров, Жана Перье, «будут жить вечно». Если прав художник и путь величайшего певца в истории человеческой культуры есть вечное возвращение к себе, или вечное стремление сквозь все на свае зеркала потустороннего и искусы смерти — к любви, тогда, действительно, его «сны» мы будем пересматривать и разгадывать вечно, ведь все мы — и поэты, и нe-поэты — хотим (или должны хотеть), в сущности, одного и того же — yзнать любовь, обрести себя и достойно приготовиться (отыскать дорогу) к смерти, что означает — постичь смысл бытия.

Заключительная часть синематографического триптиха прославленного Жана Кокто, в который входят работы «Кровь поэта» «Орфей» и, собственно, «Завещание Орфея» стала для режиссера своеобразной чертой, которой он подвел итоги своей жизни. Кокто умер через три года после этой киноисповеди, мир же потерял талант, существование которого подтверждает русскую поговорку: «талантливый человек талантлив во всем».

Но как же сложен мир Кокто, он состоит из сплетения сюрреалистических и дадаистических моментов, это красота поэтического кинематографа. В этой ленте Кокто переосмысливает все созданное им, проживает заново ощущения своих работ, заметны частые обратные кадры, «флешбэки» (человек-лошадь из «Крови поэта»), перемотка пленки назад. Воспоминания, целая вереница воспоминаний заполняют хронометраж в восемьдесят минут, и пусть это фильм-потемки (как и душа) для всех остальных, для Кокто же «Завещание Орфея» стал последним умиротворенным глубоким вздохом.

Последний из касты «проклятых поэтов», Жану Кокто было суждено прожить счастливую жизнь. А как завет он оставил после себя элитарное кино, кино которое потрясает мерной одухотворенностью, а также славу последнего из поэтов-кинематографистов, и это была действительно Золотая эра для французского кино.

Ни в какое сравнение с другими.

Орфей. Завещание Кокто.