Превратности любви (1959)

В сюжете лирической комедии Златана Дудова нетрудно разглядеть черты знаменитой шекспировской пьесы. Да, что там — если бы дело происходило сегодня с какой-нибудь из современных историй, то режиссера обвинили бы в откровенном плагиате — настолько откровенно схожи перипетии «Превратностей любви» и «Много шума из ничего». При этом маститый немецкий режиссер и кинофункционер ни словом не обмолвился в титрах о том, что его фильм снят «по мотивам» или хотя бы «вдохновлен» бессмертным шедевром. Он просто беззастенчиво взял — и перенес сюжет классической комедии в Берлин конца 50-х, использовав его для создания гимна социалистическому образу жизни и новому человеку. Человеку, освободившемуся от пут буржуазной морали и строящему светлое будущее.

И получается, что автор «Превратностей любви» оказывается абсолютно прав в своем нежелании впутывать имя великого драматурга в свой проект, который не имеет с произведением Шекспира ничего общего, кроме канвы, которая к сути произведения относится примерно также, как соевый бифтекс к говяжьему. Название одно, а продукты — абсолютно разные, созданные в разные времена, с разными целями и людьми с разным образом мысли. Немецкий коммунист, сохранявший верность обретенным в юности идеям, и английский драматург эпохи Возрождения — они не могли быть похожи, и Дудов не пытался «осовременить» пьесу Шекспира, как это неоднократно пытались сделать с разной степенью успеха режиссеры разных стран и народов. Он оставлял «Вильяма нашего» там, где он и жил — на сломе феодальной формации, когда на смену ей мучительно приходила буржуазная демократия. Сам же Дудов, в полном соответствии с марксистской теорией, создавал фильм об эпохе, когда уже сформировалась матрица коммунистического общества. И именно о ней он хотел рассказать, несмотря ни на какие превходящие обстоятельства, вроде вмешательства «Большого Брата» в венгерские или собственно восточногерманские события.

История забавной путаницы на костюмированном балу, когда герой картины, студент-медик Дитер не узнает под маской свою невесту и принимает за нее другую, превращается в квест преодоления пережитков старого: ревности, собственнического инстинкта, эгоизма — в пользу чувства локтя, дружбы и истинного товарищества. Когда на первый план выдвигаются вроде бы чужие интересы, когда чужая беда ощущается своей, а общее дело оказывается гораздо важнее частных проблем. И мир, нарисованный рукой уверенного в своей правоте мастера (как бы нам из сегодняшнего далека не хотелось его опровергнуть), оказывается невероятно светел и оптимитичен. В нем уже хочется жить. А ведь герои фильма убеждены в том, что будет еще лучше. Что, покинув студенческие аудитории, они отправятся на заводы, в больницы, в мастерские… И создадут, построят, вырастят для себя и своих детей идеальный мир. Здесь уже нет разниы между простой фабричной рабочей Зигги и художницей Соней («Сонечкой», как на русский манер зовет ее влюбленный в девушку молодой человек). И нет разницы между интеллектуалом Дитером и токарем Эди — если они и становятся случайным образом соперниками в борьбе за руку и сердце красавицы, то вовсе не потому, что кто-то из них больше достоин ее руки. А потому поединок между ними превращается в спор двух благородных рыцарей, готовых ради счастья другого отказаться от собственной мечты.

Потому и костюмированный студенческий бал занимает в фильме едва ли треть экранного времени. Где еще мог режиссер так ярко и красочно продемонстрировать всю созидательную энергию нового поколения! Все участники будущего маскарада принимают живейшее участие в его подготовке, чтобы потом, в новогоднюю ночь, позволить себе чистую, не замутненную никакими мутными примесями (похотью, чревоугодием, завистью и прочими евангельскими грехами) радость. Счастливый финал «Превратностей люви» неизбежен, как приход коммунизма, но как же он отличается от лакированных голливудских хэппи-эндов! И пусть история жестоко посмеялась над Златаном Дудовым и его единомышленниками, но на то она и история. Из нее уже не выкинешь прекрасную легкость бытия, нарисованную маэстро. Это позднее она превратилась в «невыносимую», ее захотелось скинуть с себя, обрести тяжесть земных забот, вспомнить о личном — и объявить мечту о равенстве и братстве вредной и опасной. А в конце 50-х, да еще и под воздействием невероятных «оттепельных» перемен в Советском Союзе, рождались такие вот красивые, жизнерадостные и чистые истории, заставляющие циничных людей XXI-го века на секунду поверить, что все могло быть иначе…