Шуша (1946)

Это кинокартина была изучена автором рецензии в два вечера. Не слишком вдаваясь в специфику операторской работы и лишь мимолётно упомянув о положительном впечатлении, оставшемся от работы Алессандро Чиконьини, композитора, избежавшего оказавшейся бы совершенно никчемной в условиях Италии 1946 года драматизации, поприветствовав чашечкой цикорийного напитка заслуженную премию 2 годами спустя (и уклоняясь от иронии в отношении того, что чистильщики обуви в Италии тех лет чаще всего были заняты всевозможными Джо Лейтерами-оскароносцами), автор непосредственно обращается к тому, что можно счесть спекуляцией, но о чём он не считает себя вправе умолчать.

Итак, нужно понимать (по крайней мере, предполагать), что «неправильное произношение» имеет непосредственное отношение к искажённому толкованию.

Возьмём Паскуале: его одурачили, создав видимость (и слышимость) того, что Джузеппе, принявший на время порки вид мешков с неизвестным содержимым, страдает по причине определённого знания, отнюдь не полным правом обладания которым Паскуале был наделён. Нужно ли объяснять, что Джузеппе, предположительно битый, всё-таки смолчал, в то время как битый-таки Джузеппе в альтернативной версии, или Джузеппе-беглец далее по сценарию — проговорился? Есть много общего между бегом и говорением — нередко те, кто бежит, предпочитает оставшееся время молчать, в то время как те, кто говорит (частые герои теленовостей) — предпочитают не пользоваться и общественным транспортом в том числе.

Предательство всегда обоюдно — не будет ли такой тезис поспешным?

Нет, если исходить из позиции такой: обоюдное предательство утверждает обе стороны в том, что является жизненной для них, той, с которой у них происходит непосредственное взаимодействие, истиной.

Иначе говоря, предательство необходимо ради слёз на глазах преследователей, ради рождающегося в них при виде свершившегося (нежеланного, инфантильного) возмездия разумения того, что есть оборотная сторона справедливости, называющаяся нередко «дружбой».

Возьмём Джузеппе: жажда отмщения толкает его на преступление против товарищества (в конце концов, желание обладания конём\рабом и совместный труд делают из ребят более коллег, сотрудников, соратников, готовых к взаимовыручке, подвигу, но равно свободно отрекающихся друг от друга в случае угрозы репутации, личному достоинству), однако внимательный зритель обнаруживает, что это чувство не может вполне именоваться «рессентиментом», не имея глубины, не отрицая природы вещей, не касаясь характера маленького Филипуччи, имея только логическое следствие — в виде вывода, сделанного по совету адвоката, освобождающего от ответственности старшего брата, приводящего к гибели младшего и (да будет так) «каинитству» Паскуале. Камень служит надёжной опорой для заключённого между (только теперь) друзьями договора, Многоуважаемый Сэр Фрэзер не даст соврать.

Таким образом, вмешательство юриспруденции, как пути освобождения от (несуществующей, на первый взгляд) ответственности — приводит к (а) летальному исходу и (б) усугублению обстоятельств дальнейшей жизни того, кто не был включён в план освобождения. Иначе говоря, судопроизводство основывается на принципе не справедливости, а временного предпочтения и поддерживаемой видимости в наказуемых и наказующих того, что незаменимыми являются не их социальные роли, а исполнители, подобно тому, как падение яблока на раковину улитки может внушить последней закон всемирного тяготения (что, конечно, с трудом найдёт понимание среди других улиток, никогда не бывавших в чужих садах, свято верующих в фундаментальность понятия частной собственности).

Это безусловный фильм. Достойный ознакомления и без рассуждения о содержимом, однако не обращающий (как подсказывает зеркало в ванной комнате) в посмешище тех, кто таки попытается обнаружить в нём тему дискуссии.

Этот давний фильм Витторио Де Сика прочно стоит в стройном ряду классики, по благородному зову, сеющей разумные идеи, добрые мысли и вечные истины, открывающие взгляду неприглядный вид отношений, в которых живут общество и человек, терпеливо бередя сознание, не вышибая шоком ошеломлённый мозг.

Беспечные Шуша — это мальчишки-чистильщики обуви, втискивающиеся со своими деревянными ящиками в поток уличной толпы, выкраивая лоскут тротуара для своего простецкого труда, сберегая крохи, заглядывая в будущую жизнь, остающуюся их планом, который расстраивает коварный удар.

Враждебный мир против мальчишеской мечты: поведясь на разводку взрослых жуликов, ребятня попадает в тюремный двор, где в стенах глухого каземата царят суровый порядок и нездоровый цинизм, где низкие нравы разбойной компании отираются о жестокость надзирающих за нею правительственных служак, доливающих в горечь обмана беду хитроумной лжи, зажимая детей меж молотом преступности и наковальней правосудия, убивающих наивную детскую мечту. Простодушие ребёнка не способно распознать обман, порождая цепь ошибок и заблуждений, когда неизбежен фатальный исход.

Здесь всё на виду и наружу — характеры, лица и типажи, неопытность малолеток и коварство профессионалов, плодящих и окружающих криминал. Беззащитная чистота намерений и расчётливый прагматизм, скользящая вниз неотвратимость горя, которое никто не хочет и ничто не может остановить.