Кольберг (1945)

Холодная, продуваемая ветрами Чёрная башня из баллады ирландского барда. Крохотный гарнизон, ежедневно терпящий урон от атак превосходящего противника. Вся страна уже покорена, правительство сдалось, зачем старая армия продолжает умирать? Но упрямство защитников не сломить. Они отклоняют любые попытки подарить им надежду. Кто они? Быть может, как раз захватчики в этой неполной истории представляют собой силы справедливости, но сочувствие всё равно отдано защитникам башни. Их мрачное мужество, готовность умереть только ради того, чтобы у прожитой жизни был смысл, вызывает уважение.

Беда пропаганды добра и света как раз в самом главном принципе — добро всегда побеждает. Сознательно или нет, но человек начинает задумываться насколько более достойна роль тех, кто начинает борьбу, не надеясь на победу. Противник сильнее, противник победит, но кто-то бросает вызов, потому что сражение за свободу быть собой важнее, чем будущая победа. Да, там, на тёмной стороне, где все печеньки, своя пропаганда Вечной Победы, но изгладить первое впечатление «сражающихся ради идеи, а не ради победы» уже не так легко.

«Кольберг» в этом отношении идеален в качестве пропагандистского материала. Сражение людей, у которых нет возможностей победить — пара тысяч человек против многотысячной французской армии. Победа Кольберга — это не закономерный итог, а случайно выброшенная счастливым дуплетом игровая кость судьбы.

Начало 45-го года, Германия проигрывает в ею же развязанной войне, люди устали от страха, голода, смерти, они не хотят отдавать свои жизни ради сомнительных целей сомнительного правительства, но фокусник вынимает из рукава миллион разноцветных платков — погодите, сейчас вы снова поверите, только самую капельку подождать до конца представления.

Синий платок. Прусское ополчение в синих мундирах марширует по улицам Бреслау. С горящими глазами граф Гнейзенау убеждает короля Фридриха Вингельма в значении народного ополчения и приводит в пример город Кольберг, сумевший отразить атаку французов. И с этого момента агитка превращается в произведение искусства. Впоследствии в фильме «Кабаре» в самом неполиткорректном эпизоде — при исполнении песни «Tomorrow belongs to me» покажут всю привлекательность нацизма. Солнце отражается от налитых яблочных боков, семейные посиделки в таверне под натянутыми полосатыми тентами, ряды лампочек, которые осветят сцену вечерних деревенских танцев, ветер, развевающий лёгкие платья девушек, сдувает шапки пены с кружек пива, стоящих на столах, покрытых клетчатыми сине-зелёными скатертями, сочная зелень деревьев, улыбающиеся лица светловолосых детишек, а в противовес «извращённый мирок заражённого либерализмом» Берлина.

Мелькает платок серый, а за ним цветастый. Тихие поля Кольберга, над которыми бьёт колокол: «Я призываю живых, я оплакиваю мёртвых. Я исторгаю молнии!» Но тут же и бурный праздник в Кольберге: молодёжь танцует, а старики сидят в сторонке, курят длинные трубки и рассуждают о политике. Следует признать, что в этом главное отличие немецкой пропаганды от советской. Когда в Союзе прославляли героические подвиги (любое трудовое достижение возводилось в ранг свершения), то в Германии жертвенность и патриотизм вписывали в образ «истинного немца», как часть семейной культуры и национальной идеи. Семейный уют бургомистра Неттельбека является гораздо более неотъемлемой частью пропаганды, чем разговоры о том, что «нельзя сдаваться врагу». Так как своей семьи у Неттельбека нет, то его племянники раскиданы в закономерной градации: интеллигент Клаус, любитель скрипки, ведущий разговоры о том, что не плохо бы сдаться французам, почти не появляющийся в кадре солдат Фридрих, чья задача заключена в простой функции «сражаться и защищать» и племянница Мари, которая символизирует бесстрашных горожан.

Толстенький низкорослый Неттельбек персонаж скорее комичный противостоит заражённому упадническими настроениями коменданту Лукаду. Мари влюбляется в отважного защитника капитана Шиля. Напряжение в фильме сильно падает и лента скатывается в семейную драму ровно до того момента, как неуёмного Неттельбека арестовывают, чтобы помешать ему призывать горожан сражаться. Мари скачет в столицу, упросить короля сменить коменданта, но добивается аудиенции только у королевы. Следите, следите за фокусником и вы сумеете заметить из какого рукава он на самом деле достал этот белоснежный платок. В момент приёма у королевы Луизы незаметно происходит поворот сюжета и ввод в бытописание нового жанра. Бледная безэмоциональная ослепительно красивая Ирена фон Мейендорф играет не человека, пусть даже коронованную особу, она играет ангела. Постоянное монтажное противопоставление божественной королевы и подчёркнуто человеческой Мари делает эту особенность как можно заметней. Второй подобный же ход будет предпринят, спустя пару минут экранного времени, когда выпущенный на свободу Неттельбек попытается противостоять новому коменданту, но будет с первого взгляда подавлен блеском и силой графа Гнейзенау, направленного в Кольберг вместо Лукаду. О Боге, о церкви в фильме не сказано ни слова, но чисто визуальными средствами зрителям даётся понять, что сопротивление возглавили уже нечеловеческие силы.

Особенностью фильма является то, что он не скатывается в гротеск. Клаус, которого, что очевидно, ждёт гибель, хотя и выставлен трусом, кричащим «Я прятался, я не герой», совершает отчаянно глупый и до глупости храбрый поступок, гуляя под французским огнём, стараясь спасти скрипку. Неттельбек — фигура одновременно и комическая, и эпическая, глупость и мудрость сочетаются в нём, демонстрируя прекрасное равновесие, в следствии чего зрителю довольно просто ассоциировать его собой. Отсутствие чёткой моральной позиции, желание всё отдать на откуп зрителю, заставляет того чувствовать свою ответственность и делать свои выводы, примерно такие, как и нужны создателям.

Размягчённый историей зритель получает в конце свою порцию величественной пропаганды: «Победа важнее смерти», говорит Неттельбек Мари, что, впрочем, напрочь противоречит идее фильма, когда шло сражение обречённое, безнадёжное. Подмена платков на кролика происходит незаметно. Хотя зрителя неоднократно убеждали, что сражаться надо даже не обладая надеждой, победа представлена как вполне реальный итог. Фокусник кланяется, зрители аплодируют, стараясь заглушить разносящийся над кинотеатром звук авиаударов.

И зря Пушкин настаивал, что гений и злодейство несовместимы. В деле лжи Геббельс достиг совершенства, а Харлан был прекрасным художником. Выпилив из фильма эпичность, сосредоточившись на демонстрации «простых людей в непростых обстоятельствах», Харлан создал произведение искусства, так как надавил не на политические идеалы, а на биологическую жажду людей защищать свои семьи. Ведь Кольберг сражался не за идеалы, а за свои поля, за людей, выходящих ловить рыбу, за мир и женщин, ткущих на старых станках. Семейные ценности — это очень дорогое сокровище, на котором можно легко спекулировать. Любовь к семье легко подменить любовью к родине и ложным патриотизмом. И уже будет неважно, кем или чем оплачено благополучие одной страны. Голодом зависимых стран, уничтожением всех, кто не дотягивает до «стандартов», погромом «инородцев», испытанием лекарств на жителях «третьего мира», опустошительными войнами… «Если кто-то страдает ради нас, то это великий человек», — Геббельс подмигивает из могилы своей забавной «пасхалочкой».