Вотрен (1943)

Снятый по мотивам романов «Блеск и нищета куртизанок» и «Утраченные иллюзии», фильм все же назван как пьеса, по имени ключевого для становления интриги героя. Существует существенная разница между драматической и романной версиями Вотрена. В пьесе он еще не наделен интенсивными пороками, в его характере сохраняются черты благородного поведения, что обусловлено самой ранней трактовкой персонажа Бальзаком. Кстати, в фильме отсылка к театральному герою есть. Он очень зол на своего партнера по побегу с каторги из-за убийства испанского аббата, хотя впоследствии вовсю пользуется его именем для прикрытия своего лица. Поэтому фильм показывает скорее не статично-порочного Вотрена, а Вотрена, замыслившего интригу, которая сама приплыла к нему в руки, но чем дальше развивалась, тем больше сказывалась на судьбах конкретных героев, приведя в конце концов к трагической развязке. Однако, несмотря на тяжелые последствия интриги, Вотрен все же не представлен как чистое «исчадие буржуазного ада». Скорее перед нами герой, в какой-то момент серьезно перешедший этическую границу, не понявший реальную психологию тех, кем он манипулирует, отсюда и прямолинейно дидактическая концовка фильма, где персонаж поставлен в условия осознания своей принципиальной вины.

Однако все равно не получается обвинить его во всех тяжких. Дело тут в самой харизме Мишеля Симона, сыгравшего во многих фильмах («Аталанта» тут самый очевидный пример) героев, не слишком укорененных в социуме, некоторым образом маргинальных, но сохраняющих свое противоречивое обаяние. Так что перемены одежд как перемены социальных ролей выглядящие что на сцене, что на экране чересчур водевильными, карнавальными по своему духу (сцена карнавала, собственно, одна из лучших в этом фильме) в целом подходят Симону по его актерской харизме и не смотрятся совсем наигранно, видали мы и другие его перевоплощения, достаточно вспомнить Будю как французскую версию нашего Шарикова. И поэтому жестко критический бальзаковский подход не может сработать, герой все равно остается неоднозначным.

В заключение укажу и на такой аспект. Так как этот фильм периода немецкой оккупации, из него вычитывается совсем другой «водевиль», то есть сюжет о добровольном коллаборационизме и его далеко идущих последствиях, вплоть до гибели национальной души, которая как и в России представлена женским образом. Впрочем, фильм в такой трактовке предстает чересчур аллегоричными, но сбрасывать со счетов некоторые намеки не стоит: профессиональное оборотничество было тогда для французов и на слуху, и на виду, поэтому бессознательно провоцировало актуализацию сюжета о герое, меняющем социальные маски совсем не с безобидными последствиями для общества.

6 из 10