| Рейтинг фильма | |
Кинопоиск
|
7.4 |
IMDb
|
7.1 |
| Дополнительные данные | |
| оригинальное название: |
Умирающий лебедь |
| год: | 1916 |
| страна: |
Российская империя
|
| режиссер: | Евгений Бауэр |
| сценарий: | Зоя Баранцевич |
| продюсер: | Александр Ханжонков |
| видеооператор: | Борис Завелев |
| жанры: | мелодрама, драма, короткометражка |
|
Поделиться
|
|
| Дата выхода | |
Мировая премьера:
|
19 марта 1917 г. |
| Дополнительная информация | |
Возраст:
|
не указано |
Длительность:
|
49 мин |
Честно сказать, автор данной рецензии никогда не думал, что чёрно-белый фильм может настолько потрясти эмоциональную сторону человека. Фильмам эпохи восхода кинематографа сейчас зрителя завлечь довольно трудно по причине своей технической неразвитости и временной контекстуальной привязки. Однако попадаются среди ранних пташек кинематографии Российской Империи и те объекты, которые способны и спустя сотню лет вызывать на свет глубокие чувства. «Умирающий лебедь» — один из них.
На вопрос «может ли что-то быть ценнее человеческого бытия?» Евгений Бауэр предлагает зрителю не слишком тривиальный ответ, от этого в обработке режиссёра не перестающий быть интересным. В мире всегда есть двойной взгляд на вещи — к примеру, душевнобольной искренне может являться рыцарем в своём воображении и пытаться спасти всех вокруг, в реальной же жизни пуская пену изо рта и нарушая всеобщую психическую гармонию. Почти та же идея заложена и в «Умирающем лебеде», только персонажи другие и условия немного различны. Но концепция одна.
В чём необычность «Умирающего лебедя», так это в мастерской имитации жанра. Фильм искусно притворяется до последнего момента то любовной историей, то наивной драмой, приберегая обнажение жанровой подоплёки до последнего момента. Финальная сцена становится кульминацией всей истории, даром что до неё сложно было додуматься, основываясь чисто на показанных событиях. Хоррор? В правдивость этого утверждения не веришь до точки кипения, но затем один-единственный момент с ног на голову переворачивает впечатление от фильма.
Пугающе аутентично выглядят лицедеи в своих амплуа, особенно Вера Каралли, которая столь убедительно переносит на экран аллегорию образа «умирающего лебедя», что становится страшно. От осознания того факта, что каждый актёр воплощает в образе часть себя. Немая танцовщица Гизелла Веры Каралли со своими вечно грустными очами настолько органично смотрится в пачке, что ей сопереживаешь, словно живой. Однако с учётом философской морали фильма «искусство превыше жизни» об этом долго говорить не приходится.
«Умирающий лебедь», возможно, и не имеет необходимых и, по большому счёту, стандартных для сегодняшнего дня сюжетных элементов, однако он крайне прост и понятен. Бауэр доносит свою достаточно смелую по временам начала двадцатого века мысль до зрителя без каких-либо препятствий, не остаётся никаких недосказанностей, превратно понять режиссёра едва ли возможно. А с учётом того, что это сделано ещё и крайне красиво, работа Бауэра в сравнении с современными фильмами по финальному результату вполне конкурентоспособна.
8 из 10
10 февраля 2016
«Умирающий лебедь» — один из тех старых фильмов, которые, не будучи совсем уж провальными, гораздо выигрышнее предстают в виртуальной пыли архивов, в скупых строках киноведческих справочников, нежели непосредственно на экране. Чтобы увидеть новаторство Бауэра, специфические приемы, привнесенные им в русский кинематограф, придется сначала прорваться через дурное качество сохранившейся копии фильма, через неизжитую еще нарочитость актерской игры, через саму эту «трагичную новеллу», способную вызывать скорее усмешку, чем слезы сопереживания.
У Гизеллы — лицо, «какого еще не было на земле»: непримечательное и большеносое. Профессиональная страдалица, она с рождения нема (немое о немой) и мучается этим. Мечтает танцевать, но все как-то ноги не доходят. А тут еще молодой человек покатал в ландо и бросил. Словом, нет в жизни красоты и покоя… собственно, по фильму их вообще в жизни нет. Красота и покой — они в изломе рук, в щеке, прильнувшей к колену, в тонкой шее со стынущими багровыми синяками. Лебедь, умиравший на сцене каждую неделю, теперь воистину мертв. Спи спокойно, Гизелла, он бы все равно тебя снова бросил, а так хоть наивные салонные девушки на твоем примере поймут, что не надо общаться с маньяками, если они выглядят как маньяки, ведут себя как маньяки, да еще и вечно поминают СМЕРТЬ, трагически стекая по стене и тряся бородкой… Где здесь заявленное мастерство психологической драмы, сказать сложно. Ни психологии, ни драмы, просто ряд надуманных ситуаций, пересыпанных пафосными интертитрами.
И все-таки несколько сцен «Умирающего лебедя» заслуживают того, чтобы их увидели. Ключевая — танец Веры Коралли, из которого, как дерево из семечка, верно, и выросла вся постановка. Прима Большого начинала в оперении Одетты/Одилии. Как и ее Гизелла, она, пришла в театр практически с улицы, без опыта, не вполне владея техникой. Роль изначально пришлось упрощать под нее, но, судя по восторгу критиков, это того стоило. Вот он, этот танец, снятый во время реальных гастролей. Канонические лебеди будущего, Наталия Макарова и Майя Плисецкая, покажут зрителю жажду жизни, свободы, красоту последнего прерывающегося полета. Современницы Коралли, верные дочери декаданса, умирают иначе — красиво и покорно. Вера из той же стаи, но на фоне Анны Павловой или Иветт Шовире она, со своими безотрадными глазами и судорожными прерывистыми движениями слабеющих рук-крыльев, похожа на картинку из пособия для патологоанатомов рядом с концептуальными глянцевыми фото. Правдоподобие. Готовность к смерти. Стремление к ней. Любовь.
И, конечно, нельзя забывать «хоррор-элемент», отразившийся в синей дымке сна главной героини и завершающей сцене фильма. Эти короткие эпизоды, в которых в полной мере проявилось мастерство режиссера, по контрасту с фоновым сопливым трагизмом картины кажутся жесткими, страшными, цельными, почти гениальными. Самый сильный кадр фильма — на постере, но, чтобы проникнуться, нужно увидеть его в развитии, почувствовать этот ужас, эту зачарованность при виде надвигающегося толчками трупа в кружевной пачке. Мастер натюрмортов, придававший огромное значение каждой попавшей в кадр вещи, Евгений Бауэр руками безумца превращает Коралли/Гизеллу в предмет, в вещь в ряду вещей. И нет ни рая, ни ада, только прекрасный покойный лебедь между вазоном с гортензиями и мольбертом…
14 октября 2012
Я боюсь Веру Каралли… Посмотрев второй фильм с её участием, я в этом убедилась. Ещё ни у одной актрисы я не видела столь грустное лицо. Причём именно не жалобное, наподобие «дядя, дай копеечку», а именно грустное, мистически грустное. Мне даже понятно, почему её взяли на роль Гизеллы и даже, исходя из сюжета фильма, понятно, почему именно она со своим «умирающим лебедем» явилась образом смерти. В сочетании с лицом Каралли, соответствующей музыкой и чёрно-бело-синим изображением эпизод вещего сна Каралли, предвещающего смерть, показался мне страшнее всяких там «Челюстей» и «Кладбищ домашних животных». К слову, актёра на роль маньяка-художника подобрали идеально. Он мне тоже несимпатичен, но боюсь я его меньше, чем Каралли.
Пожалуй, единственные лица, которые мне в этой истории приятны, да и вообще кажутся людьми (а не призракам навроде В. Каралли), это, естественно, Витольд Полонский, который как всегда обаятелен и мил (хотя, конечно же, во всём виноват), Иван Перестиани и Александр Херувимов.
И всё-таки не люблю фильмы с финалом-смертью (я не видела ещё ни одного дореволюционного фильма, где в финале бы никто не умирал). Мне как-то ближе советские немые фильмы и ранние звуковые. Пусть это соцреализм, пусть в финале там влюблённые герои шагают по Красной площади и поют песни о Родине, но всё это выглядит хоть и утопично, но более человечно что ли. Нежели лица-маски дореволюционных фильмов (за исключением перечисленных мною выше лиц и некоторых других), нежели все эти вхдохи и картинные заламывания рук.
Впрочем, и дореволюционное немое кино мне тоже нравится.
30 июня 2009
