Второй акт (2024)

Из всей фильмографии Дюпьё я смотрел где-то фильма 4. Если начать ее со 'Второго акта', то легко может показаться, что автор безумен. Хотя и претенциозен. Если начать с чего угодно другого, то уже наверняка понять, что 'Второй акт' - самый реалистичный и непретенциозный фильм Дюпьё. И это очевидно. Ведь дело серьезное - режиссер обличает кино и общество.

Вообще идея открывать Канны фильмом, где напрочь снесена четвертая стена, очень кинематографична. Трое мужчин (Гаррель, Линдон и Кенар) и одна женщина (Сейду) встречаются в чистом поле, где по неведомой причине стоит кафе 'Второй акт'. Все четверо - актеры. Всем четверым не нужен этот фильм. А сам фильм написала и снимает нейросеть. Скоро появится еще и пятый, то ли актер, то ли нет, то ли играющий, то ли статирующий. Воплощенный белый шум

Громкая перебранка по дороге от одной сцены к другой довольно быстро превращается в ритуал. Условность сюжета перестает быть тайной на 3-4-й секунде титров. А идея снять фильмы внутри фильма привычно для жанра перерастает в громкое перечисление позиций из перечня человеческих неврозов.

Уходя в тривиальную идея показать внутрянку кинопроцесса, Дюпьё как будто на спор пытается сделать это максимально нетривиальным способом. Это опять красивая игра сознания с эстетскими кадрами и сюрреалистическими сценами. Вот построенные рельсы для правильного тревеллинга камеры, ведущие правда в поле. Да и камера снимает не пейзаж, а сами рельсы. Вот актер, который после смены переодевается в домашнее, и не снимает усы, а наклеивает их. Таких визуальных авантюр во 'Втором акте' много.

Дюпьё набрасывает темы харассмента, культуры отмены и преклонения французских актеров перед даже эпизодической ролью в Голливуде. Весь хрон фильма мы в заложниках у очень аморфной индустриальной трагикомедии. Дюпьё маскирует под метафильм кино, вопросы которого вряд ли интересны тем, кто далек от дискуссии о видах пленок. Да и пинки политкорректности в какой-то момент (а то и сразу) становятся такими же скучными, как и аргументы ее адептов

Философия 'Второго акта' напоминает стандартные отрыжки любой творческой эмуляции. Дюпьё не зря накладывает ответственность на нейросеть. Его цель сделать не просто фильм, а фильм, которые не сможет создать искусственный интеллект. А потом раскрыть матрешку, запаковав AI в правила, недоступные AI, тем самым увековечив триумф. Хитрый и не очень честный шаг в битве человека и робота. Но кто сказал, что побеждать надо честно. Именно поэтому творец и непобедим

Дюпьё вместе со своими фильмами живет в мире странной локальной иронии. Актеры тут депрессуют из-за того, что не работают продавцами овощей. Те, кто должен изображать любовь на экране, могут ненавидеть друг друга в жизни. А выстрел в кадре иногда самый верный шаг к выстрелу за пределами ее фокуса.

Но к большому сожалению, это все опять сугубо индустриальные вопросы, снятые в идеальных сельских пейзажах Эльзаса. И дело не в том, что жизнь официанта придорожного кафе или сборщика деталей на заводе 'Рено' наполнена сюжетами, о которых тоже стоит рассказывать со схожей дотошностью, просто кино - это кино, и его исключительность не сможет убить не один фильм с задачей ее обнулить.

И вот даже Дюпьё стал нормальным, когда решился на этот разговор. Что уж говорить о тех, у кого портал в другой мир закрыт с детства.

Среди всех видов искусства наиболее популярным, вероятно, является кино. Дело не только в его развивающей, просветительской или даже идеологической функции, но в функции отвлечения от реальности, погружения в сказку, и не важно, счастливую или страшную. При помощи кино большинство из нас могут на час-другой сбежать от всех проблем своей собственной жизни, окружающего мира, и пережить приключения и эмоции, не всегда доступные в привычной действительности. Новый фильм «Второй акт» рассматривает ту тонкую грань, что разделяет вымышленное и настоящее, в весьма ироничной, своеобразной манере.

«Второй акт» не может похвастаться увлекательным, или хотя бы внятным сюжетом, что, однако, не мешает ему поставить вопрос о принципиальной необходимости создания иллюзии в мире, переживающим не лучшие времена. «Видимость» здесь вообще является ключевым понятием: так, в сюжете картины, которую снимают главные герои, речь идёт о лукавстве, а сама профессия актера подразумевает постоянное перевоплощение в кого-то ещё. Перекрученность «Второго акта» также создаёт некий конфликт настоящего и вымышленного, наиболее отчётливо озвученный в диалоге экранных отца и дочери, однако, нельзя сказать, что авторы картины настойчиво выражают ту или иную позицию. Да, кто-то предпочитает считать, как один из героев фильма, что реальности не существует вовсе, кто-то предпочитает жить в мире своих или чужих фантазий, однако, разве такой подход является правильным?.. Отказываться от придуманного не стоит – оно успокаивает, но определяющим оно быть не может. В этом контексте постоянное отклонение главных героев от предписанного им ролями текста есть не проявление непрофессионализма - это реальность то тут, то там прорывает выдумку, а значит, она сильнее. Кроме того, необходимо отметить разговоры героини Леа Сейду со своими родными, когда ее профессия - сплошной мираж - оказывается неодобряемой и неоцененной теми, кто ходит по земле, а не витает в облаках. Наконец, окончательно сделать вывод помогает финал: для создателей картины жизнь вовсе не игра, а мир - совсем не театр, вопреки названию, и принятое человеком решение не отменится после команды: «Стоп, снято!» или опущенного занавеса. Фантазии имеют свою ценность, но жить нужно в реальном мире.

Невозможно не заметить во «Втором акте» некую озабоченность относительно влияния новых технологий на сферу культуры и искусства. Отводя в вымышленном фильме технологиям ключевую роль, авторы «Второго акта» выражают явный скепсис по поводу реальной ценности их применения: сюжет снимаемой картины максимально примитивен, обратная связь строго ограничена, свобода слова бессмысленна, творчества - отсутствует, а важным является лишь формальное соответствие полученного результата когда-то сформулированному плану. Возможно, все это - благо для какого-нибудь производства, в общем, чего-то крайне утилитарного, но едва ли применимо к искусству, для которого нормально не «ходить строем», но постоянно искать, экспериментировать и пробовать. Художественная ценность таких произведений может быть равна только нулю. В некоторых ситуациях и сферах деятельности человека заменить не способно ничто: это картина подтверждает и постоянным упоминанием титулованного режиссера, и - снова - своим финалом, очевидно, обусловленным отсутствием человеческого участия и эмпатии, на которую сколь угодно похожий на человека алгоритм способен быть не может.

«Второй акт» - очень странный фильм, после окончания которого в воздухе повисает вопрос, а что это, собственно, было. Главной его проблемой является бесконечный обман ожиданий, когда каждую минуту кажется, что вот теперь уже что-то начнется, что-то случится, но нет - фильм не предполагает никаких событий почти до финальных титров, что делает его, отчасти, скучным, несмотря на все попытки прекрасного актерского состава исправить эту ситуацию. Конечно, это очень киношное кино про кино, в нем много, порою, жестокой иронии над этим своеобразным миром, над его правилами, в нем есть любопытные наблюдения вроде значимости отдельной маленькой фигуры - «кушать подано» - для всего фильма в целом, но это ничего не исправляет. «Второй акт» более-менее справляется с формулированием мыслей, однако, они не новы, а многословные диалоги героев никак не способствуют их донесению. Иногда всех хочется подтолкнуть, а экранная неспособность работать начинает взаправду раздражать. Фильм идёт смешные час двадцать, но даже с такой продолжительностью он затянут и иногда пуст. Стремиться к просмотру этого кино во что бы то ни стало не нужно, разве что ознакомиться от скуки.

Посреди глухомани в кафешке встречаются четверо. Флоранс хочет познакомить своего отца Гийома с Давидом, а тот хочет избавиться от Флоранс, переключив ее внимание на друга Вилли. Вот только все четверо – не совсем те, кем они кажутся...

Я видел не так много фильмов Квентина Дюпьё – и практически все они прочно застряли в памяти. «Шина» - хулиганский слешер о шине-убийце. «Реальность» – про видеокассету в желудке у кабана. «Оленья кожа» - про любовь человека и куртки. Это я еще не видел «Жвалы» о дрессировке мух. По сравнению с этими крышесносными сюжетами «Второй акт» кажется слишком... простым.

Наверно это не совсем точная характеристика для фильма, где второй акт растянут на первый и третий, а «четвертой стены» не существует в принципе, но, черт возьми, от Дюпьё я ждал чего-то более закрученного. Пусть актеры и фильмы погружаются друг в друга, как матрешки, как уровни сна в нолановском «Начале», пусть схлопываются в кольцо. Но ожидания зрителей – это все лишь их ожидания. Дюпьё не заморачивается с глубиной сюжета. Кажется, на этот раз ему достаточно возможности похулиганить, склеив фильм и метафильм. А что, если актерам надоест сниматься в кино, и они прямо заявят об этом зрителю? Что, если актеры ненавидят друг друга, а им надо играть симпатию и семейные узы? Что, если актер забыл текст или начинает нести с экрана неполиткорректные шуточки, рискуя навлечь на себя и на фильм «культуру отмены»?

Дюпьё с видимым удовольствием играет со своим микрокосмом, крутя и поворачивая его во все стороны. Вот актер из главного состава подсаживается к массовке, вся роль которой – сидеть на заднем плане и имитировать разговор. Вот исполнитель выходит из образа и... не снимает с себя фальшивые усы, а надевает усы, потому что в реальной жизни он – усатый. А как вам киношные рельсы, проложенные из ниоткуда в никуда для красивого пролета камеры по полю, но камера на тележке снимает... только сами рельсы?

Любой, кто хотя бы раз был на съемочной площадке, не раз кивнет, глядя на экран – да, так бывает. Да, реальности не существует. Актеры снимаются в роли актеров, которые снимаются в роли актеров, и мы смотрим на них из уютных кресел, прямо из середины собственного второго акта (по крайней мере, мы все надеемся, что у нас сейчас идет еще второй, не третий, верно?) Достаточно ли велика оказалась фига в кармане? Не знаю. Ложки нет. Фиги нет. И кармана нет. А есть только кино.