Хроники любви (2016)

Когда европейский режиссер, ранее не замеченный в создании чего-то слишком артхаусного, отправляется в Штаты снимать эпохальную мелодраму по бестселлеру американской писательницы с отсылками к теме Холокоста и освещению проблем обретения его жертвами второй родины под сенью статуи Свободы, это наводит на размышления лишь о мечтах творца получить обычными в голливудском мире способами дивиденды в виде позолоченного металлолома от Американской киноакадемии.

Однако фильм Михаэляну, действительно начинающийся за упокой некоммерческого кино, и еще некоторое время продолжающий служить ему панихиду, уже к своей середине достаточно ясно демонстрирует причины, по которым его «История любви» не получила ни одной статусной награды. А к финалу и вовсе становится понятно, что картина, внешне созданная по вполне классической выкройке, так живо украшена не вполне традиционными для такой модели деталями, что воспринимается за здравие коммерческого неблагоразумия.

Во-первых, потому, что целевая аудитория «Истории» осталась достаточно неопределенной: любителям классической мелодрамы фильм Михаэляну может показаться чересчур сумбурным и даже не вполне серьезным относительно затронутых исторических тем, тогда как строгие поклонники «другого кино» в первую очередь найдут здесь ярко выраженный голливудский след с соответствующим набором штампов.

Во-вторых, потому, что огромный бюджет – для режиссера с фамилией, которую американские критики читают по слогам первый раз в своей жизни – и самый большой в карьере Михаэляну, с точки зрения ликвидности вложений, как ее понимают выше помянутые господа, потрачен просто на ветер. Ведь на эти деньги можно было ангажировать хотя бы одну голливудскую звезду, нагнать масштабную костюмированную массовку, устроить парад военной ретро-техники и сдобрить всё это дюжиной громких спецэффектов.

В-третьих, горький и одновременно жизнеутверждающий еврейский юмор, которым пронизан весь фильм режиссера, в странах победившей демократии воспринимается положительно только до тех пор, пока не выражает определенные сомнения в подобных победах, а нужной стерильностью он здесь не отличается.

Наконец, Михаэляну не ввел в повествование ни одного чернокожего персонажа и даже не подумал компенсировать такое проявление «расизма» написанием хотя бы маленькой роли для квир-образа. Да и любовь в его фильме показана очень целомудренно, хотя от нее, что не удивительно, всё равно рождаются дети. Но зрителю обычно хочется посмотреть на процесс их создания, тем более в мелодраме: например, для того, чтобы быть уверенным в том, что главный герой убивается по потерянной любви не только из-за поэтических чувств.

Итогом всех неразумных в коммерческом отношении действий Михаэляну стало то, что в мировом прокате фильм собрал только сороковую часть от потраченной на него суммы. Но несмотря на очевидную рыночную неудачу режиссера и отсутствие у него даже тени статуэтки несгибаемого оловянного солдатика с мечом в руках, прогрессивные румынские кинокритики связали его работу над фильмом как раз только с желанием эту награду получить.

Вполне возможно, что тут они отчасти правы; в конце концов, далеко не все европейские режиссеры считают «Оскар» приговором в кинематографическом конформизме. А даже считая так, далеко не все готовы отказаться от славы и денег, ибо «Оскар» обычно является залогом успешной конвертации кинопродукции в твердую валюту. Но мог ли Михаэляну, осознанно пуская свои камеры явно не по оскароносным рельсам, рассчитывать на такой приз не только в мечтах, но и в жизни?

Те же критики идут еще дальше, приводя в пример Михаэляну колючие и для многих весьма неудобные работы Жуде и Мунтяна, словно отказывая всем румынским режиссерам в праве обращения к мелодраме при работе с историческим материалом, то есть фактически ставят жанр произведения выше его исполнения.

А ведь Михаэляну создал кино в своей проникновенности исключительно честное, по эмоциональному воздействию на зрителя значительно превосходящее шаблонные голливудские мелодрамы. И взятый за основу фильма роман Николь Краусс, с радостью продавшей все права на его экранизацию представителям «фабрики грез» еще за много лет до того, как права эти выкупила малоизвестная на мировом кинорынке французская компания «2.4.7 Films», после работы над ним Марсии Романо и в большей степени самого режиссера, заиграл на экране свежими и живыми красками.

Так, Михаэляну удалось внести обычную для него изюминку нелинейности в кажущееся поначалу линейное повествование (речь не об экскурсах), чего совсем нет в книге и привести диалоги главных героев в соответствие их возрасту, не отходя в целом от контекста литературной основы, где дети и подростки рассуждают как взрослые, а взрослые – как дети. Кроме того, неожиданная драматическая развязка отношений Лео и Бруно в Нью-Йорке обозначена Краусс только на последней странице романа и всего одной фразой, так что читатель уже за порогом текста вынужден переосмыслить всё с ними произошедшее и, скорее всего, сказать: «Не верю!». Тогда как не верить подаче Михаэляну, до финальной части тоже сохранившего эту интригу, едва ли возможно.

Главное же отличие «Истории» режиссера от «Истории» книжной состоит в том, что он смог оживить своих персонажей, остающихся у Краусс занятно размышляющими фигурками на фланелеграфе, плоскими как книжный лист. Причем не просто за счет движущейся картинки, а благодаря вложению в них души: и частички своей, и её персонифицированного раскрытия у каждого актера. Так что гран-при за лучшую киноадаптацию литературного произведения на международном фестивале CineLibri в Болгарии – единственный приз, полученный «Историей» – выглядит абсолютно заслуженным.

Конечно, было бы несправедливо списывать роман Краусс в макулатуру: он не лишен остроумных наблюдений, занятных сюжетных поворотов и в меру оригинального осмысления человеческих взаимоотношений. Но так, как работает Краусс – накидывая от первого лица ворох рубленых фраз о бытовых и экзистенциальных переживаниях героев, претендуя на глубину философской мысли там, где водой поверхностных рассуждений едва покрыто дно старого бассейна, приправляя остроту литературных пассажей сниженной лексикой – сейчас пишет огромное число сочинителей, не имеющих выраженного собственного стиля, зато исправно украшающих свою голову свежими лавровыми венками, через столетие или раньше должных превратиться в суповую приправу в котле истории литературы.

К сожалению, режиссеры русского многоголосого дубляжа при работе над «Историей» полностью проигнорировали забавный идиш-акцент в английском языке двух прекрасных старичков, подчеркивающий национальный колорит этих персонажей и неразрывно связанный с тем единственным, что жизнь не может у них отобрать – еврейским юмором.

Но даже с огрехами перевода, поклонникам мелодрамы, признающим этот жанр не только в голливудском формате, а также «эстетам», не страдающим интеллектуальным снобизмом и не стесняющимся иногда обращаться к «простому» кино, «История» должна прийтись по сердцу и доставить синефильское удовольствие с выраженными оттенками светлой грусти дольше, чем на почти два с половиной часа своего действия, то есть еще подарить устойчивую рефлексию.