Небо дрожит, и земля боится, и два глаза не братья друг другу (2015)

Примерно к 30-й минуте картины желание увидеть как режиссер Бен Риверс корчится в муках адского пламени вместе со своей картиной становится нестерпимым. Примерно в эту же минуту за спиной незримо появился сам Бен Риверс, радостно потирая руки. Такая зрительская реакция оказалась частью его стратегии. Редчайший случай, когда впечатление от фильма изменилось даже не на 180 градусов. Ведь зрительскую ярость первой части Риверс не отменял - он кардинально изменил позицию: и зрительскую, и свою. То, что казалось субъектом, внезапно стало объектом, свое оказалось чужим, недовольство авторской позицией обернулось тонко-рассчитанным режиссерским ходом. Как он это сделал и что это было?

Европейская съемочная группа снимает фильм где-то на задворках страны Марокко. Из признаков цивилизации- спутниковые антенны на крышах халуп серо-песчаного цвета. Все. Дальше – мир добиблейской поры - безнадежные пейзажи, одежды из дерюги, крашенной блеклыми самодельными красками, горные речушки, край ледника. Визуальный эффект от конфликта этой природной первозданности с высокими технологиями в виде цифровых камер, сверхчувствительных микрофонов, диалог домотканых рубищ с удобными европейскими куртками и ботинками поначалу поглощает все внимание. Забавно как дорогущую аппаратуру перетаскивают через бурную речку покорные ослики, как в условиях « офф цивилизация» строят трюковые съемки, как из подручных (а что может быть под рукой в пустыне?) материалов ваяют манекен для сплава по реке. Этого материала хватает минут на 10 зрительского внимания. Дальше нужно развивать тему, а она упорно не развивается.

Роли в фильме, который европейцы снимают в Африке, исполняют местные жители. У них грубые крестьянские лица, совсем плохо дело с зубами, вряд ли кто знает грамоту- во всяком случае, признаков даже начального образования на лицах не наблюдается. В большом кино это не новость. Примерно так же выглядели главные герои в фильмах братьев Тавиани «Отец-хозяин» и « Хаос». Так же подбирал лица для массовки для «Евангелия от Матфея» Пазолини. Там крестьяне сицилийские и иудейские, тут - марокканские. Вот и вся разница. Про что кино снимают? Этого понять никак нельзя. Реплики одна безумнее другой. «Шейх приехал!», «Шейх уехал!», « Он забрал с собой мула!»- всем этим словам абсолютно нейтрального смысла придает особый шарм арабская горлово-распевная манера произносить их как манифест откровения. Вот на этом месте у меня и случился первый приступ бешенства. Сейчас уже все знают, что 90 процентов информации современный человек получает глазами. «Картинка - наше все» - стало главным лозунгом не только телевидения, но и кино. Захватить внимание зрителя, который скачет по каналам как блоха, можно только нестандартным, необычным, шоковым изображением. Тьмутаракань в Марокко для этой цели идеальна. Уж такой экзотИк, что кушать не могу. И он длится, длится и длится. Вот тут то от тоски и возникает желание обречь режиссера на муки ада.

В реальности фильм с длиннющим названием – это матрешка. Его режиссер Бен Риверс остается за кадром. Но в кадре его реальный коллега Оливье Лакс, который и работает над своим восточным опусом. Поскольку в кадре реальный режиссер с реальной биографией и реальным опытом съемок в Марокко, сомнений в том, что мы наблюдаем репортаж с экзотической съемочной площадки, нет никаких. Поскольку даже самый невероятный антураж все-таки приедается, очень хочется развития сюжета. А его нет как нет. Вот Оливье Лакс очень долго едет на своем джипе сначала по бездуховной пустыне, потом по не менее богооставленному марокканскому городку. Едет и едет. Бесконечно долго. Тут то и вспоминаются слова советского киноклассика Александра Петровича Довженко, что мы должны быть особо внимательными к последним минутам жизни. Но Оливье Лакс–то до наших дней жив и здоров! Он точно не умер. Зачем мы тогда все эти минуты сопровождаем его в этом бессмысленном путешествии по пустыне? Уже через минуту Бен Риверс ответит на этот вопрос самым радикальным образом. Пойдя вслед за каким-то бедуином, Оливье Лакс получит удар камнем по голове в темном арабском тупике. Его бросят на землю, отрежут язык и скормят собаке. Впечатление шоковое. Камнем получит не только Лакс, но и зрители. Что-то я ничего не слышал о том, что концептуальный режиссер остался без языка. И значит, все увиденное в первой половине фильма - не документальный репортаж, а игровая картина, где один режиссер выступает в фильме другого не в качестве самого себя, а как актер. Вся ткань фильма перестраивается кардинально. Оказывается, что вся псевдоэкзотика первой части была не предметом восхищения неустанным трудом европейского концептуалиста по освоению художественного пространства малоцивилизованных земель, а всего лишь образом тотального помешательства современного общества на остреньком, необычненьком, странноватеньком.

Роли поменялись. Европеец (теперь уже не знатный режиссер Ольвье Лакс, а просто европеец) оказывается в руках у арабов. В глуши, в пустыне. Малограмотные марокканцы убеждены, что появление европейской съемочной группы в их краях принесло местным жителям одни несчастья. Потому надо избавиться от их лидера. Но не просто так избавиться, а с выгодой. Рыночная экономика-то ведь аккурат из этих мест в Европу и пришла. Европейский режиссер превращается в товар, который можно выгодно продать. Его обряжают в серый дерюжный балахон, на который нашиты десятки, если не сотни железных крышек от консервных банок. В этом фантастическом наряде он должен плясать арабские пляски. Он не умеет. Ему стреляют под ноги. Он научился. Европеец в костюме страшенного пугала теперь пляшет под арабскую музыку. Теперь не он командует арабами, а они им. Знания концепта, философии, литературы - теперь ничто. Восточная музыка, восточные танцы - все. Оборотная сторона тотального увлечения экзотикой: необычное торжествует. Теперь вся эта арабская фантасмагория оказывается рутиной. Европейские правила и обычаи обернулись экзотикой. Бен Риверс развернул взгляд цивилизованного человека на дикий мир. Получилось страшное - бесформенный мешок, позвякивающие железки, заунывные мелодии - почувствуйте себя туземцем. Мертвая инсталляция, которую создавали европейцы в Африке, превратилась в живой перформанс, где один из элементов- отрезанный язык белого человека. Отговорили…. Жуть!

Железные крышки консервных банок, нашитые на балахон европейского танцора, подозрительно напоминают диски всех возможных форматов- DVD,CD,RV. Их жалкий тусклый звон на фоне пыльного серого мешка- как образ миллионов фильмов, картин, песен и симфоний, выкинутых на помойку за ненадобностью. Думаю, неспроста. Бен Риверс не только кинорежиссер, он еще и художник-концептуалист. В образах он толк знает. Режиссер даст своему герою шанс на свободу. Европеец сможет убежать от похитителей. Только вот куда он побежит в своем фантастическом наряде? Вместо слов у него осталось только архаичная музыка звенящих крышек под палящими лучами африканского солнца в пустыне, которая теперь уже не экзотика, а весь мир.