Мандарин (2015)

— Эта погода в Эл-Эй не способствует праздничному настроению.

— Без снега нет Рождества.

— Рождество есть Рождество независимо от погоды.

— Похоже на подделку. Лос-Анджелес — это ложь в красивой обёртке.

© Цитата из фильма

Пятая полнометражная картина ранее малоизвестного, а ныне заслужившего Каннскую пальмовую ветвь Шона Бэйкера повествует о неспокойном первом дне на свободе чернокожей транс-проститутки, отсидевшей в местах не столь отдалённых, случившемся в канун Рождества. Помимо традиции брать друзей из предыдущих проектов, повторять стилистику съёмки и не изменять избранной тематике, предполагающей демонстрацию быта и бытия не самых уважаемых представителей социума, и, вдобавок, повторного захода в операторские дебри, Шон любит рассказывать о старом на новый лад. Точнее, показывать, вооружившись тремя айфонами и впоследствии обработав материал в мобильном приложении FiLMIC Pro, что как нельзя кстати актуализирует его работу, поддерживая модные веяния в эпоху технического прогресса.

Пока консерваторы рыдают над предательством плёнки, а прорывные энтузиасты одобрительно кивают головами, чем копаться вместе с ними в особенностях прикладного инструментария, гораздо интереснее проанализировать постоянные и переменные в творческой стратегии режиссёра. Стартовавший со «Старлетки» мотив смещения ракурса с мигрантов и уличных спекулянтов на секс-работников, видимо, показался ему идеальной перспективой, ибо перенёсся и на следующие задумки. Аналогично, никуда не делся уникальный метод изложения, облачённого в латы документального реализма, о чём, в том числе, говорит наличие множества непрофессиональных актёров в кадре и сугубо спонтанное (или кажущееся таковым) построение мизансцен вопреки условности, ставящей рамки. Напротив, финансовый лейтмотив, ранее фигурировавший и как причинный триггер, и как непреходящая величина, уступил трон патетике выяснения отношений между людьми: в этом плане возникает острая перекличка с «Принцем Бродвея», где горе-отец, даже не знающий о существовании сына, вдруг получает его «подарком» в один прекрасный день. Суета, говорливость, темпераментные склоки перекочевали прямиком оттуда и, будто цунами, накрыли других жертв, запутавшихся в лабиринте непрезентабельных улиц Лос-Анджелеса.

Сложно не заметить, как стремительно запускается механизм сюжета, как ядрёно наращивают темп его шестерёнки. Невинный пончик, разделённый между двумя подругами, и неосторожное словцо вмиг устраняют чайные церемонии, пустые расшаркивания и пресные прелюдии, чтобы вывести на кон основную арку разъярённой охотницы на разлучницу. Хулиганский вайб то утопает в скоротечных перебранках, вспыхивающих по пути к цели, то дребезжит клубным трэпом, тут же сглаживающимся бетховенской увертюрой, то отвлекается на побочные линии с армянским таксистом, нестандартно расслабляющимся во время службы, и удравшей восвояси дивой Александрой, что предпочла вместо лишнего стресса раздать флаеры на своё выступление. Для неподготовленной публики всё происходящее предстаёт намеренным трешаком, окрашенным во въедливые оранжевые тона и лавирующим в восприятии, порой больше смахивая на квест с частным расследованием в плохом реалити-шоу или блог бомбилы, нежели на кино в чистом виде. Однако используемые приёмы часто приводят к внезапному катарсису: так, сцена в такси на мойке делает зрителя даже не безвольным свидетелем, а почти соучастником скрытой от прохожих интимной интерлюдии, стиснутой корпусом автомобиля и потерявшейся среди щёток в пенной воде. Бешеный ритм наслаивания разномастной событийности не оставляет выбора: удрать отсюда можно, но вряд ли тебе дадут, если вообще успеешь.

Жёсткая игра на контрастах раздразнивает нетерпеливое ожидание кульминации: взять хоть долгий параллельный монтаж прессинга Син-Ди, спешащей разобраться с обидчиками, и семейного ужина с родственниками, от которых явно есть, что скрывать. Два крайне непохожих мира благочестивых обывателей и своенравных фриков умудряются ютиться на одних угодьях, обречённые не избежать участи столкновения. И вот что творится: мы становимся созерцателями не только того конфликта, на который надеялись, но и того, что разгорелся со стороны, а в результате оказался увлекательнее предшествовавших интриг. Сочельник для героев оборачивается фейерверком сбывшихся опасений и нелицеприятных открытий, безгранично оправдывающим столь продолжительную подводку к нему, длившуюся примерно две трети хронометража. Впрочем, этот период был призван максимально внедрить в исследуемую среду, дать привыкнуть к лицам и характерам, проявить суть грядущего дисбаланса. Саспенс, порождённый адюльтером, постепенно перерос в сущий бардак, но на этом никто не думал останавливаться: спираль скандала, как снежный ком, раскрутилась до геометрических масштабов за счёт увеличения количества вовлечённых в хаос бедняг, а придорожная закусочная, как ни иронично, стала полем боя или, дай бог здоровья хорошим метафорам, истинной прожарки присутствующих.

К финалу уровень абсурда достигает апогея, но всё же выруливает к красноречивой точке: что бы там ни было, какие бы драмы не устраивали обитатели маргинального дна, их базовая потребность заключается в глубоко спрятанном желании обрести понимание, принятие и доверие. Правда, их жизнь устроена так, что приходится бороться за каждый цент, предугадывая скупость или безалаберность очередных клиентов, и за любой шанс доказать свою силу. Потому аморальное поведение, перегруженное ненормативной лексикой, дерзким сарказмом и порхающими жестами, скорее следствие фатальной неуверенности ни в ком и ни в чём вокруг. Потому поиски суженого и его ряженой неизбежны: если не будешь главной на районе, контролирующей территорию, то тебя съедят с потрохами. Потому посторонним вход воспрещён: отбросы общества в порочных кварталах, где примерный семьянин Рамзик находит отдушину, никогда не состыкуются с консервативной частью населения, ибо в зоопарке каждый вольер строит иерархию по своим законам.

За рассыпанной по ветру мишурой дерзости прячутся обычные человеческие слабости: кому-то хочется сбежать от рутины домашних обязанностей; кого-то не так уж бесит соперница и совсем не грех подкрасить её в туалете; кто-то готов заплатить ресторану, чтобы спеть в нём пару нот. Хотя бы так наступит некое подобие праздника — а значит, воспламенится искорка забытого счастья. И если во всех этих маленьких, неловких моментах возвращения к себе из навязанного и закреплённого образа кроется великий секрет достижения гармонии, то кто мы такие, чтобы расхаживать в судейской мантии? Чем мы лучше?

«Мандарин» ещё раз затрагивает тему налаживания контакта, ранее заданную в фильмографии Бэйкера, и препарирует её несколько издалека, наслаивая грязный шик подворотен на сокровенное и искомое. Несмотря на накал страстей, не сулящий скорого примирения, здесь всё обрамлено ситуативным юмором, так что, по заветам жанра трагикомедии, чертовски смешным выглядит то, от чего никому не весело. Но рано или поздно персонажам всё же придётся остаться оголёнными, лишёнными тайн и недомолвок: таковы итоги года, отсекающие прошлое и открывающие глаза на вещи, которые уже не проигнорируешь.

Может, это всего лишь перезагрузка… а может, и очищение.

7 из 10

Иногда приходится ждать, когда же начнется сюжетная линия, 15—20 минут с начала фильма, изнывая от затянутости пролога и предысторий. В этом фильме на это уходит примерно полминуты. Две подруги (трансгендеры MtF) в кафе берут на двоих один рождественский пончик после выхода первой из тюрьмы, и вторая проговаривается, что любимый той, что была за решеткой, изменял ей. Фильм, начавшись со спокойной сцены, погружается в водоворот, который остановится только в конце этого рождественского дня.

Чем цепляет фильм? Первое: единство место и действия. Фильм разворачивается в одном из районов Лос-Анджелеса в течение одного дня. Именно это и позволяет закончить пути всех персонажей картины ранним вечером в пончиковой (одна из петель, конфликт начинается и заканчивается в пончиковой), и тем самым умножить градус конфронтации внутри фильма за счет переплетения двух основных сюжетных линий. Что может быть лучше, чем одна яркая сцена? Верно, сразу две! Зритель предвкушает эту развязку, и режиссер благодушно вознаграждает его ожидания.

Вторая причина — это просто-таки хорошая комедия. Большая часть юмора строится здесь на аутентичности персонажей, всех этих bitches, fishes, ho… И, по-видимому, на двойственности образов главных персонажей (мужчины в женщинах или женщины в мужчинах, кому как больше нравится). Образы трансгендеров, в виду их табуированности, пока что еще не приелись на экране, и вполне достойны своего сериала на независимом телевидении. Даже сам фильм чем-то напоминает пилот, если бы тут же началась вторая серия, то это никого бы не удивило, закончился один день, начался другой. По кварталам Лос-Анджелеса зрителя можно водить еще долго, яркие персонажи социального дна выглядят не депрессивным слоем населения, а актерами своей жизни, теми, кто живет на самом краю, пресловутым одним моментом.

Третья причина — техническая сторона фильма. Да, в фильме есть пара промахов с саундтреком, особенно с затянувшейся вставкой из Бетховена (музыку Бетховен давно уже можно считать общим местом, так что и здесь без него тоже не обошлось), плюс еще пара сомнительных песен. Если же не придираться по мелочам, то музыкальное сопровождение отлично передает настроение каждого из героев, подчас добавляя драйв к вполне бытовым сценам вроде поездки в метро.

Большинство из тех (если не все), кто прочтет эту рецензию, смотрели этот фильм у себя дома на небольшом экране, поэтому технически картинку ругать не за что, а вот похвалить работу оператора наоборот.. По сути работа оператора одна из самых недооцененных работ в процессе производства фильма. Все смотрят на актеров, следят за сюжетом, но оператор он кто-то вроде техника, который следит за тем, чтобы все шло как по маслу и скромно стоит в сторонке. Тут нет живописных кадров или красочных перебивок между сюжетными коллизиями, но та самая динамика и выяснение отношений между героями, на чем и строится весь фильм, крепко держатся на этой самой работе.

Из интересных находок в фильме стоит отметить конечно же сцену с помывкой машины. Это самая оригинальная и одновременно самая смелая сцена в фильме. За минусом же можно вернуться к сцене с песней. Там все вообще мимо губ, но такое у нас каждый день идет по телевизору, вряд ли кого-то этим можно смутить.

Я не буду проходиться отдельно по актерам, все смотрятся вполне себе достойно, скажу только пару слов о продолжительной немой сцене со всеми персонажами по отдельности в концовке фильма. Мне кажется, что тот самый катарсис, который должен был бы наступить у зрителя, в этом фильме наступает у самих героев, когда они оказываются без своих масок, одни перед самими собой. К этому должно отнести и последнюю сцену с париками. Они оказываются уязвимыми и потому заслуживающими сочувствие со стороны зрителя. Зритель не узнает в этом фильме о себе что-то новое, но ощущает приятие чего-то выходящего за рамки в других. Не можем же мы всерьез осуждать маску, которую носит человек? Поговорить же о причинах появлении этих масок фильм с нами так и не решился, поэтому решать будет каждый для себя сам, кто достоин сочувствия, и кто нет.

8 из 10

Весь фильм проходит в активном движении. Сумбурная съемка, хорошо подобранное звуковое сопровождение в некоторых моментах и преобладание ярких оранжевых тонов придают происходящему ярко выраженную агрессию действия. И только под конец, в последние минуты, когда постепенно преобладают голубые тона, можно заявить о спокойствии. Все события происходят в один день, и это завершение в голубых тонах может означать только умиротворение, которое наступает в Рождественский вечер, приносящий главным героиням лишь неприятности и разочарования.

Сюжет не слишком замысловатый, но при наличии таких колоритных персонажей всё играет новыми красками. Постепенно вводя нас в не совсем лицеприятную жизнь города, режиссёр выдаёт нам новых персонажей, показывает сцены из повседневной жизни подполья. Открывая новый мир, новых персонажей с их горем, надеждами и радостями, нам открываются всё те же простые истины о семье, дружбе, отношениях. Это очень старая сказка на совсем новый лад, отметающая все условности и доносящая только основную мысль.

«Мандарин» в целом оставляет приятные ощущения с мыслями, что не всё так плохо, как бы ужасно оно не было. Завтра будет новый день, а этот уже прожит и остаётся только смириться и обдумать произошедшее.

Редко, когда до широкого экрана добирается продукция домашнего творчества, вроде той, что по-компанейски слепили Шон Бэйкер со товарищи, снявшие собственное кино за счет карманных денег, сэкономленных на безбилетном проезде в метро и взятого напрокат у лосанджелесского бомжа модернизированного айфона с донельзя усложнённой цветовой коррекцией, позволяющей извлекать цвет лазури из оставленных на обочине собачьих испражнений, придавая солнечной актуальности стрит-муви, где трансгендер, поддавшись сплетням, в пылу ревности, охотится на коварного изменщика, променявшего его (её) на натуральную гёрлфренд, организуя в погоню, затянувшуюся на целый день.

Тяжелый день, накануне Рождества, когда сексуально озабоченный таксист кружит по городу, зарабатывая для своей армянской семьи, ожидающей кормящего мужа и отца, пока тот, меняя клиентов, ищет с кем бы ему расслабиться самому, так что, естественно, в нужный момент, они пересекутся все вместе, не глубоко уважаемые люди большого города, соединившись в гремуче — бурлящую пёструю смесь национальных, социальных и сексуальных меньшинств, сосуществующих вместе и к взаимному удовольствию и выгоде, если и обижая кого-то, так вовсе не со зла.

Действие, почти целиком, развивается на ходу, пока подруги — трансгендеры, пребывая в поиске, несутся по улицам и переулкам, по знакомству устраивая на перекрёстках перепалки по мелким поводам, превращающие их прогулку в карнавал словесной мути, поднятой гневливым возмущением преданной подруги, которая, в то же время, может быть причислена и к друзьям.

Бурные перебранки не дают угаснуть вниманию наблюдающих за этим экспериментом бюджетного кинопроцесса, если не захватывая его полностью, то вполне уверенно держа на коротком поводке, увлекая во след разбушевавшимся страстям обманутых домашних и уличных жителей, находящихся в неоднозначно близких отношениях и, кажется, вполне довольных собой, строго соблюдая пропорции комедии и драмы, приберегая горькую ягоду напоследок истории, которая всё время держится себе бодрячком, вспоминая, что ЛА — приёмная мать армянского народа, а семья — прагматичное сочетание любви и честного бизнеса, где тело — очередной его элемент, располагающий к большим приключениям, составляющим то, что называют городской средой, живущей в своём укладе и принципах, формирующих живой и вовсе не потусторонний мир.

Проблемой картины, при всём снисхождении к её технологическому аскетизму и аппаратному минимализму, остаётся однообразность съёмки и сумбурный монтаж, вызывающий деградацию темпоритма сентиментальной истории, тем не менее, обнажающей свой нерв и внутреннюю человеческую боль, закономерно накатывающие в конце отнюдь не самого хорошего дня, оттесняя приевшееся актёрское безволие, побуждая каждого из путешественников вспомнить о том хорошем, что, может, исполнит грядущий день.