В подвале (2014)

Вот оно, современное мещанское счастье. Уровень жизни набирает обороты, самые насущные желания удовлетворяются, и люди начинают чувствовать другие, ранее незаметные голоса в общем хоре потребностей. А что касается морали, которую можно вынести из просмотра этого кино: человек волен делать что угодно, если не ущемляет права других. Посему между добровольным мазохизмом и бытовым насилием лежит бездонная пропасть.

Все респонденты — люди простые, однако дома у них с подвалами как у средней удачливости бизнесменов в бывшем соцлагере. Хочется лишь пожелать, чтобы у каждого нуждающегося в подобном было не менее крутое подполье, но только чтобы оно использовалось разумно!

… Янтарная комната наверняка в каком-нибудь подвале хранится, а хозяин отдыхает в ней под местное пивко.

Андеграунд духа

Тень — символический термин, выведенный Юнгом для психоанализа, как нельзя лучше подходит для интерпретации этого статического творения. Австрийский режиссёр Ульрих Зайдль обращает свой беспристрастный взгляд именно на теневую жизнедеятельность своих соплеменником, которые не блокируют, а проявляют скрытые и подавляемые аспекты личности, спускаясь в собственные подвалы. Фигура Тени, как нижняя часть айсберга, занимает гораздо больший объём, нежели та — социально приемлемая, что находится на поверхности. Зайдль уверяет, что австрийцы чуть ли не живут в своих подвалах. Из подвалов их жилищ он вытаскивает на свет божий не скелеты, а главным образом то, что его реальные герои прячут в нижнем белье и своём бессознательном. И это — настоящее пиршество для анализа эскулапов, специализирующихся на душевных недугах. Доктор Фройд был бы в восторге. И рейхсканцлер Гитлер, надо полагать, тоже.

Герои фильма — по большей части символизируют собой нравственное вырождение, одновременно отражая то, что наплодил за последние десятилетия западный либерализм. Зайдль всегда поражал творческим методом, ухитряясь выставлять своих исполнителей в совершенно неприглядном виде. По сути, всё, чем он занимается в своих документальных опусах — есть не что иное, как «саморазоблачение» персонажей. У меня есть серьёзное подозрение, что на съёмках он неизменно делает вид, что снимает игровое (художественное) кино, нейтрализуя тем самым естественные защиты своих натурщиков, которые уже без стыда открывают перед камерой исподнее. Иначе кто в здравом уме и твёрдой памяти согласится демонстрировать всему миру свои тайны, однозначно не приветствуемые обществом и табуируемые, как пороки. В противном случае Зайдлю пришлось бы иметь дело разве что с клиническими больными.

Судя по фотографиям со съёмок, Зайдль не просто включает камеру и говорит «мотор», он именно режиссирует процесс: выстраивает мизансцены и руководит перемещениями в кадре. То есть эффект нейтральности и безучастия возникает исключительно благодаря методу, за которым скрывается чёткое командование и манипуляции. Видимо, этот режиссёр обладает каким-то тайным знанием, а не просто способностью убалтывать тех, кого ангажирует в проекты. В противном случае, его бы уже давно забросали судебными исками, как эксплуататора, порочащего честь и достоинство человека. Опять, либо у австрийцев с честью и достоинством проблемы или же они уже настолько раскрепощены, что им всё фиолетово. Но все эти версии являются только домыслами. Думаю, что Зайдль просто водит всех своих «актёров» за нос. Ну, в конце концов, это их проблема. На экране мы имеем дело с безжалостным коллективным портретом нации, которую, с учётом картин Михаэля Ханеке, можно назвать «самой эмоционально-подавленной».

Не выраженные вовне чувства, обретают у австрийцев форму духовных инверсий и телесных перверсий. Зайдль проводит инвентаризацию отнюдь не подвального имущества, а тайных желаний, которые мирные бюргеры реализуют в своих подземных казематах. Кто-то преобразует их в стрелковый тир, кто-то в музей нацизма, кто-то в садомазохистскую пыточную. Последние Зайдлю обычно больше всего интересны. Ещё и потому, что приоткрывают тело. А здесь приоткрывают особенно щедро. И элементы порнографии тут представлены уже не в гомеопатических дозах, а в дозах, какими даже Карлсон постеснялся бы выписывать себе варенье от простуды. Именно тело делает видимым эфемерные состояния души и духа. Именно через тело лучше всего проявляются подавленные чувства и томление ума. И понятие «духовный кризис» будет самым мягким определением для той кунсткамеры, по которой Зайдль хладнокровно проходится с кинокамерой.

Два с лишним десятка сцен, где заняты вполне реальные Фрицы, Альфреды и Манфреды, выступающие под собственными фамилиями, не оставляют ощущения самоуничижения. Фирменный зайдлевский метод — «нейтральной антропологии» — может разделить его немногочисленных зрителей на два лагеря: одни будут ухмыляться, другие — раздражаться. Зайдль и раньше не прятал свою мизантропию, за которой почти всегда был виден его авторский сарказм. Но как бы не был безжалостен жанр сатиры, пушкинское «…и милость к падшим призывал» не даёт покоя. Играющие самих себя австрийские обыватели вроде бы выставлены здесь исключительно извращенцами и дегенератами, но каким-то неуместным образом они вызывают к себе симпатии. И потешаться над их девиантным поведением примерно то же самое, что собрать уже порезанный лук обратно в луковицу в надежде перестать плакать. Короче, у меня не получилось поржать. Хотя, подозреваю, автор тайно надеялся на такую реакцию. Ну, не Пушкин он, не Пушкин. Но каждая нация/генерация сама плодит своих пиитов. И, по всей видимости, для современной Австрии именно Зайдль является лучшим.

Пожалуй, лучшим аргументом в пользу понимания работ немецкого режиссёра-документалиста Ульриха Зайдля послужат его собственные слова о том, что он не принимает и не делает разницы между документальным и художественным кино. Даже в самых динамичных своих фильмах этот немец предельно скуп не только со зрителями, но и с самим инструментарием для съёмок: место действия, камера, герои. Всё остальное должно воспроизвестись само по себе, благо темы и творческие решения, выбираемые Зайдлем, и впрямь необычны. А острота и скрытый крик отчаяния, заложенные в его фильмах, вряд ли уступят по воздействию беспомощно-злому в своей генерации насилия миру кино Михаэля Ханеке, дополняя его многочисленными свидетельствами странностей повседневной жизни среднего класса.

В последней своей картине «В подвале» Зайдль целиком и полностью фокусируется на указанном месте, декларируя его в качестве особой среды, упорядочивающей внутренний мир добропорядочных австрийских граждан, которые и являются обобщённым образом фильма. Стилизованные, лаконичные зарисовки подвального времяпрепровождения призваны рассказать о хозяевах значительно больше, нежели заурядное знакомство с видимой частью их домов. Зайдль, как прожжённый экстремал, с клинической точностью стандартизирует самые грязные во всех смыслах примеры нетрадиционных людских потребностей, находя достаточно времени на каждый отдельный. Частью подземного бытия оказываются также политические и исторические беды Европы, выливающиеся в не менее острые националистические рассуждения.

Большинство этих людей являются представителями старшей возрастной группы, то есть теми, кто повидал на своём веку всякое. Зайдль снова бросает критический взгляд на своё поколение, оценивая его с проблемной точки зрения и конечный вывод вряд ли будет положительным. Ведь всё, так или иначе, основано на опыте, который бывает и разрушительным, а смена поколений никогда не была стопроцентным гарантом его полноценной замены, не говоря об искоренении. Поэтому, даже редкие кадры с участием курящей и пьющей молодёжи и вовсе кажутся почти невинными на фоне умопомрачительных деяний взрослых, но если кому и впору делать выводы, то лишь ей.

Оценивать картину не менее сложно, чем смотреть её. Это — и социальный репортаж из известной страны, слагающий о ней очередное чистосердечное признание, и бесстрастный врачебный анализ, исследующий родного пациента с целой массой побочных эффектов в анамнезе, и крайне любопытный очерк человека, для которого жизненно важно оказаться в ключевом месте, дабы подсмотреть и познать на практике очередную теорию псевдоценностей, забирающую у приличных людей остатки морально-этической составляющей и ставящей их, как минимум, на уровень ниже тех, кого они сами презирают. Например, мусульманских женщин, которых в фильме буквально смешивают с грязью.

Высокие рейтинги и дифирамбы критиков, конечно же, обойдут фильм стороной, но вряд ли Зайдль создавал его для этого. «В подвале», в первую очередь, для тех, кто способен оценивать само значение жизни и признавать любые её проявления, достойные или недостойные, засунув скептицизм куда-нибудь подальше. Всем остальным фильм ничего особенного не расскажет, за исключением того, что фантазии человека столь же бесконечны, как и Вселенная.

Фильм был показан на 37 ММКФ. Перед началом показа к публике вышел автор программы и сказал: «Я надеюсь, вы знаете на что пришли». Эти слова вызвали ощущение тесной причастности к некоему тайному обществу, по всей видимости — западно-европейскому. Спустя мгновение именно такое общество и появилось на экране.

Среднестатистические благополучные австрийцы, повседневная жизнь которых протекает в подвалах. Ну как здесь обойтись без главного австрийца со своим скрытым бессознательным. Тут и фанат Гитлера, который обставил свой подвал предметами в духе третьего рейха, и чуть не сошел с ума от радости, когда ему на свадьбу подарили портрет Фюрера. И госпожа, которая держит своего мужа-охранника за раба. И стрелок с невостребованным талантом оперного певца, оттачивающий свое мастерство в хорошо оборудованном подвальном тире. И подземные разговоры о том, что мусульмане уже всех достали своими паранджами, и от них постоянно воняет. Полный калейдоскоп архетипов современного европейского общества. Все меньше пространства для проявления собственного «Я», которое в силу социо-культурных обстоятельств все больше загоняется вовнутрь, уходит вниз. И вот уже на «отжившее себя» английское «Мой дом — моя крепость», можно смело возразить современное «Мой подвал — моя крепость». Этот фильм не пытается поднять проблему общества, как к этому обычно стремятся современные документалисты-интроверты, а лишь пытается исследовать ее. Исследовать крайне отстраненно, как бы со стороны. Совсем в духе постмодерна. И в этом методе вся прелесть. А то бывает — набирают факты из жизни, скажем, бедноты, и делают попытку подогнать их под определения какой-нибудь постмарксистской теории, которая, возможно, отчасти и верна, однако всегда неуместна. И это именуется шедевром социального, документального кино. Любопытно, что фильм снят только статичными планами, в которых положение людей и вещей вариативно. Всего в одном эпизоде используется ручная камера. И это гениально. Итог: взрывной хохот в зале.

Добавлю, что фильм Зайдля — это настоящая сатира в самом современном ее значении. А хорошая сатира, по существу, гораздо правдивей и полезнее, чем хорошая трагедия.