Манипуляция (2010)

Этот фильм, который кажется неторопливо разрешающимся саспенсом о махинациях военных, на деле необычайно сложная изысканная головоломка, как дает понять арестованный пропагандист Гарри Винд (Кох) следователю Рапольту (Брандауэр), описывая в мельчайших деталях свое детство вместо ожидаемых от него насущных показаний. Насущных показаний о том, почему он, как предполагается, передал секрет о развитии в Швейцарии военной ядерной программы советскому шпиону, что вызвало разоблачительную статью в «Правде».

Чтобы указать пути, по которым зритель может восстановить все недосказанное и придти к выводу, нужно описать зачины трех сюжетных линий:

Швейцарский радиоведущий Айзелин арестован Рапольтом как советский агент, поскольку Винд передает Рапольту фотографию, где Айзелину на Красной площади некий человек, опознаваемый как офицер советской разведки, передает некий конверт. По словам Айзелина, этот «офицер» был швейцарцем и подарил ему конверт с советскими открытками. В ходе допроса Айзелин гибнет, по-видимому — стреляется. От Айзелина у Рапольта остаются часы, разбившиеся во время ареста.

В детстве Гарри Винд донес на себя в полицию, утверждая, что это он, а не его брат Виталий, обвиненный отцом, украл у отца 50 франков. Гарри не верят. Когда Гарри показывает матери украденные им деньги, она говорит, что он их взял из своей копилки, и показывает ему пустую копилку. Но у матери полупрозрачный карман на фартуке и сквозь ткань Гарри видит деньги из опорожненной копилки. Эту историю Гарри и рассказывает в своих показаниях Рапольту, которого меньше всего интересует полупрозрачный кармана на фартуке покойной матушки, а больше всего — почему Гарри передал тому самому офицеру с Красной площади другой конверт, побольше, со сведеньями о работах по созданию в Швейцарии ядерного оружия. С этого и начинается основное действие фильма, через год после гибели Айзелина.

Третье. Винд на допросе легко признается Рапольту, что вся история с конвертом на Красной площади была инсценирована его агентством пропаганды, чтобы сделать из невинного Айзелина «врага» и тем самым создать иллюзию угрозы для Швейцарии, что заставит мирных швейцарцев принять безропотно затраты правительства на разработку ядерного оружия.

Как эти три истории соотносятся и переплетаются друг с другом, зрителю и предстоит узнать. Поверхностный ответ будет дан, однако главное — мотивы поведения Винда останутся загадкой, если не придать значения рифме двух передач конверта и позабыть изначально поставленный вопрос: каким образом в «Правду» попал материал о планах швейцарских военных и если его передал Винд, старый сотрудник этих самых военных и спецслужб, то почему?

С самого начала Себастьян Кох дает понять, что его герой Винд манипулирует персонажем Брандауэра. Но харизматичный Брандауэр, конечно, догадается, что пытается внушить ему Кох, персонаж которого не может говорить напрямую. Сама роль Брандауэра напоминает о его же полковнике Редле в одноименном фильме Иштвана Сабо. Но только ли Рапольтом манипулирует Винд, только ли нами? Кажется, следователь по делам шпионажа, сколь угодно заслуженный, все же не слишком важная мишень для большой игры главы пропагандистского агентства, работающего на военных и спецслужбы.

Мы наверное отвыкли от такого старомодно тонкого европейского кино, с поверхностной понятностью и одновременно недосказанностью, необъяснимостью, с ненавязчивыми деталями, которые дадут ответы на все вопросы, если только мы потрудимся их задать. Поэтому фильм и порождает вопросы достоверности и сомнения в умелости авторов. Что ж это за шпион, который получает секретные инструкции от бородатого офицера разведки прямо на Красной площади? Укажем, однако, на несколько символических мотивов, не связывая их меж собой, дабы не мешать зрителю самому разобраться сколь угодно глубоко, если он того пожелает. Пусть мотивов тоже будет три.

Остановившееся время. При аресте журналиста Айзелина разбиваются его часы, в конце фильма Брандауэр-Рапольт возвращает их вдове Айзелина, сказав, что он их починил. Это не просто сентиментальный жест. Время идет не от половины третьего к четверти шестого, не от 5 апреля к 2 мая, а от завершившегося события к другому завершившемуся событию. Но чтобы событие завершилось, оно должно быть понято, только тогда можно с определенностью очертить, что, собственно, к этому событию относится, а что не относится. На этом основан саспенс, «подвешивание» и времени, и подозрений. Хронометраж потихоньку себе расходуется, а событие никак не может завершиться, принять отчетливый, понятный облик.

Пустое сообщение. В фильме есть сцена, где Рапольт читает Айзелину письмо от его жены, в котором она отказывается от встречи с мужем-изменником и говорит, что стыдится его. Ракурс меняется, и мы видим, что Рапольт «читает» по чистому листу. Так и конверта, в котором Айзелин послал из СССР своей жене открытки, подаренные-дескать ему на Красной площади, все не приходит. Что делать, почта России! А если нет конверта с открытками, то нет и доказательства, что все дело лишь в открытках. Письмо придет в финале, когда для кого-то из персонажей будет уже поздно, вопрос, что же в нем окажется. Когда Брандауэр-Рапольт скажет, что манипулятор Винд сам передал ему папку с фотографией с Красной площади, его помощник соврет, что не видел этого. Псевдопустота, лживая пустота. Все это напоминает пустую копилку, служащую подтверждением тому, что Гарри всё выдумал насчет тех самых 50 франков.

Борода. Этот окладистый русский атрибут будет то появляться, то исчезать у того человека, который передал Айзелину конверт на Красной площади. Ее боярская карикатурность может навести на мысль о цитате из дикарских шпионских фильмов середины прошлого столетия, где русские награждались самыми гротескными принадлежностями своей национальности. Но на самом деле лицо, изменяемое почти до неузнаваемости бородой почти от скул, — что как не маска?

Просмотр будет приятен в особенности тем, кто пожелает докопаться до истины, которую узнает в конце Рапольт. Узнает и не скажет. Ведь все уже будет сказано внимательному любителю головоломок.