Синяя Борода (2009)

Во все времена сказочники вдохновлялись настоящими историями из неистощимой на удивительные открытия человеческой жизни. Реальные прототипы наверняка были и у Золушки, и у Красной Шапочки, и у Спящей Красавицы. Могучая народная фантазия, конечно, упростила и до неузнаваемости переделала их слишком обыкновенные жизненные истории, убрав всё лишнее и выделив самую замечательную черту в обрамлении волшебных приключений. Получились рассказы настолько же фантастические, насколько и жизненные, и многие поколения любознательных детей вынесли многозначительные уроки из этих простых, на первый взгляд, выдумок. Но времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Люди становились всё просвещённее, всё больше гордились своим всемогущим разумом и всё меньше ценили милые старые добрые сказки. В двадцатом веке появились сказочники наоборот — психоаналитики постфрейдистского толка, которые с энергией принялись отождествлять бывшие прежде всего лишь занятно-поучительными перипетии сказочных героев со скрытыми в подсознании людей подавленными сексуальными мотивами. Изумлённому миру открылось, что Золушка на самом деле была фаллической дамой, сознательно поймавшей Принца на приманку собственной сексуальности и использовавшей его как способ уйти из опостылевшей семьи с разлюбившей её матерью, ненавистными сёстрами и безвольным папашей. А Красная Шапочка — сексуально созревшая девочка, которая с удовольствием соблазняет мужчину (Волка) своим невинным поведением, после чего с не меньшим удовольствием зовёт охотников. И запрет Синей Бороды своей жене на использование маленького ключика от дальнего чулана — не что иное, как запрет на инфантильную мастурбацию, в котором ключик предстаёт символом клитора.

К счастью, не все одобрили попытку убийства сказки посредством психоаналитического расчленения. Многие творцы использовали в своих произведениях традиционные сказочные сюжеты, авторски переосмысливая их, но не прибегая к радикально-психоаналитическому скальпелю. Так, голливудский режиссёр Эдвард Дмитрык в 1972 году модернистски переиначил в триллере «Синяя Борода» сюжет известной французской народной сказки, записанной в своё время Шарлем Перро, перенеся её действие в первую половину 20 века. Любимый многими американский писатель Курт Воннегут в 1987 году выпустил роман «Синяя Борода», в котором использовал один из основных мотивов этой внешне простенькой фабулы. А сравнительно недавно, в 2008 году, не слишком популярная в своей любимой Франции Катрин Брейя поставила ещё одну экранизацию бессмертной истории о серийном женоубийце. И эту последнюю версию можно уверенно назвать одним из самых интересных и продуктивных современных переложений древнего сюжета.

Картина Брейя построена по принципу «сказки в сказке». Действие разворачивается в двух временных планах. В первом из них две живые и любознательные девочки, сёстры-погодки, забираются на чердак, где среди рухляди отыскивают старинную книгу с волшебными сказками и увлечённо начинают читать. И, естественным образом, второй план, где действуют те же сестрички, но уже выросшие и расцветшие, воспринимается логическим продолжением первого и разыгрывается как бы в девичьем воображении. Такая структура видеоряда позволяет режиссёру, во-первых, довольно свободно трактовать традиционный сюжет, и во-вторых, сделать конец сказки многозначительным и даже двусмысленным. При этом режиссёр бережно сохраняет чудесный аромат народной традиции с её неспешным повествованием, яркой образностью, резко очерченными характерами. Эстетика Брейя контрастирует с неумолимым динамизмом и грузной проблемностью современного кино и напоминает созерцательную манеру Пазолини и других итальянских мастеров. Её персонажами подолгу любуешься, не исключая и самого Синюю Бороду, на роль которого Брейя пригласила весьма представительного и внушительного Доминика Тома. А загадочная юная Мари-Катрин (Лола Кретон) и ослепительно-рыжеволосая Анна (Дафна Байир) способны свести с ума не только любвеобильного Синюю Бороду.

Катрин Брейя, один из самых скандальных французских кинопостановщиков, известна своими феминистскими взглядами и питает постоянный интерес к вопросам сексуальности, гендерных взаимоотношений и насилия. Неудивительно поэтому, что в её версии старой сказки на первый план выходит женщина — юная Мари-Катрин, благодаря любопытству, живому воображению и инициативе которой всё, собственно, и происходит. Эта бесстрашная девушка, по сути, сама напросилась в жёны Синей Бороде, прекрасно зная о всех слухах, связанных с его замком. Она влюбила его в себя, движимая, кажется, исключительно стремлением раскрыть его тайну. Сам же барон, наделённый внушительным видом и бородой интересного цвета, служит здесь не более чем фоном для действий активной молодой особы, наподобие холста в каморке Папы Карло для длинноносого Буратино. Но заканчивается приключение юной эмансипэ далеко не примитивно-феминистским торжеством. Откровенно двусмысленный конец сказки по Брейя символизирует двойственный выбор, стоящий перед любой женщиной, причём ни один из вариантов не приводит женщину к счастью. Лет десять назад наши «Известия» писали, что Катрин Брейя — феминистка, которая в глубине души не верит в феминизм, и режиссер, который в глубине души не верит в кино. С первым утверждением можно согласиться сразу, со вторым — поспорить. Хотя, может быть, и это правда.