Три обезьяны (2008)

Противоречивость впечатления, оставляемого у зрителя картиной Джейлана «Три обезьяны» — в том, что здесь криминальная интрига не несет с собой увлекательности: постоянный оператор Джейлана Гекхан Тирьяки, чье изобразительное мастерство достигнет апофеоза в «Однажды в Анатолии», делает визуальный ряд эстетски-изящным, даже в некотором роде глянцевым (если брать пейзажи), готовым тут же стать основой для рекламного буклета какого-нибудь турагентства, Джейлан же, чтобы зритель ими насладился, делает планы невероятно длинными, статичными, пиктографическими, что ощутимо замедляет повествование.

Снимая в «Трех обезьянах», как всегда, камерную историю (Джейлан вообще тяготеет к лаконичности и минимализму, не любит захламлять фильм второстепенными персонажами) со всего лишь четырьмя героями, постановщик на этот раз невыносимо растягивает время — 110 минут длятся как все 200, так что даже синефил, привыкший к медленному ритму джейлановских картин, здесь не может справиться с зевотой. Однако, несмотря на общую затянутость (как бы банально это слово не звучало) нарратива, он имеет несколько ярких, силовых точек, в которых до этого скрываемая и подавляема героями эмоциональность выплескивается с невиданной для кинематографа Джейлана яростью. Собственно, ради этих ударных моментов эту ленту и стоит смотреть (если вы — конечно, не синефил-эстет, способный разглядывать кадры ради самой их красоты).

Помимо сказанного, еще хочется отметить социально-критическую составляющую «Трех обезьян», чего раньше в кино Джейлана, тяготеющего больше к экзистенциальности, чем к социальности, не было: здесь имеет место конфликт двух миров — местного политика и семьи его шофера. Обладающий властью политик вынуждает своего шофера пойти на жертву во имя общих интересов (любопытно, что в финале уже шофер просит о том же своего друга, благодаря этому осуществляется композиционная и концептуальная симметрия эпизодов), но лучше от этого не становится никому: родственные связи рушатся, взаимное непонимание и отчуждение нарастают, разрешится коллизия может лишь драматически.

Впервые в этой картине в киновселенную Джейлана входит смерть: вроде бы случайно, незапланированно, но следы ее распространяются по всему сюжету. Герои живут будто бы в ожидании какой-то грядущей катастрофы, не идя открыто на конфликт со злом, но сдерживая свой бунт против него, они разрушают сами себя и друг друга. Можно сказать, что «Три обезьяны» — кино морально бескомпромиссное, обнажающее проблему нравственного релятивизма не просто как беду турецкого общества (а для какого общества это не беда?), а как коллизию чисто бытийную, коренящуюся в самой природе человека, часто не желающего во имя правдолюбивого максимализма, который все больше становится уделом одиночек-чудаков, жертвовать своим комфортом.

«Три обезьяны» — кино хорошее, острое, как бы не педалировало оно изысканным видеорядом, порой мешающим понять основной замысел постановщика, для Джейлана, который до этого снимал несколько абстрактные притчи, — это неоспоримый шаг вперед и вместе с тем — художественный тупик, ибо так навязчиво и долго снимать молчание и тишину ради чисто эстетских целей — свидетельство творческого кризиса для режиссера, не способного конкретно в этой ленте увлекательно, без сбоев и провисаний рассказать социально-критическую историю. Для этого нужно больше внимания уделить диалогам, вербально насытить ткань фильма, и тогда крен в сторону чистой изобразительности исчезнет. Эти выводы Джейлан сделал уже в следующем своем фильме «Однажды в Анатолии», знаменующий собой подлинный расцвет его профессионального мастерства, подтвержденный впоследствии в «Зимней спячке» и «Дикой груше».

Мудрая народная пословица гласит, что молчание подобно золоту. Так ли это? В отдельных случаях это губительное молчание, молчание которое разрушает семьи, души и судьбы. Молчание которое равносильно индифферентности или неспособности говорить правду, хотя бы её принять. Если закрыть глаза, мир исчезнет!?

Фильм турецкого режиссера Нури Бильге Джейлан, своеобразного современного Антониони, Бертолуччи восточного типа снял картину «Три Обезьяны» о судьбе семьи в загородном турецком городке.

Понять и чувствовать картину подобного жанра с довольно плавной сюжетной линией, труда и усилий в принципе требует не очень много. Но это обманчивый эффект, который режиссер и создает, резюмирует, заставляет зрителя окунуться в вакуум морального уродства мелких человечков. Мир миниатюрных людишек. Тут все мелкие: душегуб и даже сам Сатана. Дом в котором они живут маленький, комната Исмаила маленькая, форточка поезда, кабинет чиновника, даже машина. Простор тут только в небе и в океане. Желание для простора в фильме выбрана замаскированная жертвенность. Муж тут жертва или сын? Или вообще чиновник? Или Хаджар? В течении просмотра режиссер начинает манипулировать вашими суждениями о героях картины позиционируя их с разных точек ракурса морали и справедливости. Если в начале он показывает, что муж садится в тюрьму ради семьи, ради благополучия сына, то где-то уже в середине, в его отсутсвие вы невольно начинаете обвинять жену в измене. Амбициозность чиновника: вас он заставит видеть только нечто чванное. Как говорится «играя на струнах душ» создатель картины уготовит вам самсару эмоций, спрятанных мотивов и неисполненных желаний.

Режиссерская тактика направленной симпатии и понятия персонажей варьируется как и мораль в фильме, медленными и уверенными шагами к некому придуманному искусственному катарсису.

Молчание и утомительно длинные кадры говорят сами за себя, уводя зрителя в глубинки душ этих людей которые знают, что они в принципе хотят, но просто напросто взаимное существование членов семьи показана как преграда для отдельного счастья индивидов семьи.

Исмаил обнаруживает что его мать изменяет отцу с чиновником. Заметно он об этом говорит, злится. В кадрах где Исмаил дает пощечину маме зрительская симпатия к юноше угасает, как хрупкий огонек в керосиновой лампе со сквозным ветром. А вот взрослые закапывают все это кощунство глубоко, молча, не говоря, а вот только совершая все эти поступки. В скором времени и Исмаил научится жить во взрослом мире. Наивная юность вдребезги сталкиваясь со взрослой жизнью обмана, предательства, низости с адюльтером.

Правда как таковая, в фильме мигает как тот маяк в начале, куда и чиновник смотрит, уговаривая своего водителя взять преступление на себя. Зная правильный курс, видя его мигающим даже сдалека, указывая только на правильный путь, все герои фильма выбирают худший то и есть противоположный. А маяк не перестанет мигать и указывать на правильный путь. Чиновник заворачивает свою вину и грех в деньги и полномочия. Муж и отец в восточном понятии терпит фиаско. Жена изменят не зная при этом причину своих поступков. Сын Исмаил идет по стопам своих родителей в конце убивая этого чиновника.

Эйип как коранический персонаж, символ веры и сверхчеловеческого терпения в этом контексте частично выбран как временный лейтмотив, также успешно и Исмаил и Хаджар. Это сардонический прием от Джейлан, чтобы показать насколько дитя человечества ушло далеко от своих предков в сторону зла. Сервент что с турецкого означает «богатство, благополучие» использовался как антиподный эффект для семьи Эйип что ради благополучия и комфорта готов на такие мерзкие поступки. Отсутствующий внутренний стержень у членов семьи деморализовавшейся личности для которых Necessite fait loi это уже стиль жизни, даже некий девиз и в конце концов оправдание. Да земля тверда, а небо далёко… А они посередине со своими секретами, своими жизнями. Некуда деваться, нежели только терпеть друг друга.

Новаторское творение от Нури Бильге Джейлана, современного наследника классиков кинематографа даёт тот дефицитный глоток воздуха качественной классичности что пронзают высыхающие легкие апологетов авторского синематографа. Фильм однозначно не для массово-коммерческого потребления и это не делает его нежизненным. Современный шедевр!

8 из 10

Отсидев девять месяцев в тюрьме за преступление, которого не совершал, Эюп возвращается домой к жене и бездельнику-сыну. Девять месяцев — срок небольшой, но за это короткое время в семье Эюпа произошли значительные перемены. У сына Исмаила, не заработавшего за свою не столь короткую жизнь ни гроша, вдруг откуда-то появляется дорогой по меркам бедной семьи автомобиль, законная супруга сторонится мужа, ведет себя весьма странно, что дает основания Эюпу подозревать ее в измене. Истина где-то рядом, но хранители правды предпочитают молчать, тщательно скрывая суть тех событий, что произошли в семье, пока муж и отец был в полнейшей изоляции от мира.

Описываемые события, связанные с возвращением Эюпа, происходят в середине фильма. У них есть предисловие и эпилог. Что касается предисловия, с него собственно и начинается это внешне спокойное, неторопливое киноповествование. На проселочной дороге мы видим труп неизвестного мужчины, сбитого случайно или намеренно известным политиком, участвующим в каких-то выборах и естественно не могущим себе позволить быть уличенным в преступлении. Сервет (так зовут политика) за деньги, в которых так нуждается семья Эюпа, уговаривает последнего взять вину на себя и отсидеть за него, Сервета, в тюрьме. О том, что Эюп невиновен, знают его жена и сын, но предпочитают молчать, подчиняясь воле главы семьи. Пока Эюп мотает срок, его сын Исмаил продолжает валять дурака: всё лето где-то болтается, связывается с какой-то нехорошей компанией, либо сидит дома, лоботрясничает. Жена — эта загадочная женщина с повадками аристократки, зарабатывающая на жизнь нехитрой работенкой в столовой, — заводит роман с Серветом (шефом Эюпа и истинным виновником трагедии на дороге). Собственно, поначалу Сервету нужно тело жены Эюпа, а ей, в свою очередь, деньги. Но сама того не желая, супруга заключенного начинает испытывать безумную страсть к Сервету, что в итоге приводит к еще одной трагедии.

Одна ложь, одно зло порождают целую цепь драматических эпизодов, неотвратимо приводящих к распаду, возможно, некогда крепкой семьи. Причины их кроются в каждом из четырех персонажей картины Нури Бильге Джейлана. И хотя поначалу мы всё же больше сочувствуем Эюпу, ради семьи готовому пойти в тюрьму, финал (тот самый условный эпилог) киноленты отвращает нас и от него.

Основанная на японской притче о трех обезьянах эта замечательная турецкая картина снята, как и многие восточные фильмы (взять того же Киаростами), весьма аскетично. Сюжет развивается по строгим законам классической драматургии, каждый кадр максимально содержателен, в том смысле, что в каждом присутствует один из героев, а их эмоциональное состояние (а внутри каждого из персонажей, безусловно, происходят на протяжении всего фильма бурные трансформации) передано немногочисленными деталями, штрихами, коих вполне достаточно, чтобы понять вдумчивому зрителю. Фильм Джейлана очень камерный, в нем нет ничего лишнего: привязки к местности (за исключением важного символа — моря), ко времени (единственная, также немаловажная деталь — мобильный телефон), сколько-нибудь ярко выраженной социальной проблематики. Всё сосредоточено на взаимоотношениях нескольких людей, волею судьбы оказавшихся связанными друг с другом. Минимальными средствами режиссер на свой лад воспроизводит философски осмысленное японское наблюдение за человеческой жизнью, отравленной ложью и глупостью.

Картина Джейлана, несмотря на всю свою простоту и аскетичность (в духе того же Киаростами), тем не менее содержит массу важных деталей и символов. Это и дождь с грозой, с которых начинается и заканчивается фильм; нож, лежащий на столе («ружье», которое обязательно должно выстрелить); бескрайнее море, словно впитавшее в себя бурю чувств и эмоций основных персонажей; внезапное головокружение и рвота Исмаила, вызванные непонятно по какой причине, возможно, самой Судьбой, имеющие важное значение для последующих событий; откровенные, кроваво-красные наряды жены Эюпа и т. д. Все эти детали, символы, метафоры не случайны и ненавязчивы, все «работают на идею», на замысел. От того «простая история» не кажется обычной мелодрамой или чем-то похожим на триллер-детектив, а приобретает свойства той самой притчи, на основе которой и был снят фильм.

Следует отметить, что в последние годы кинематограф южных неевропейских стран (Турцию я к Европе никак не отношу) завоевывает всё большую популярность, получая многочисленные призы на всевозможных киносмотрах. Думается, что это не случайно. Европейский арт-хаус со своими извечными депрессиями и «чернухой» порядком поднадоел. У людей появилась тяга к простым и вечным историям о любви и ненависти, дружбе, измене, вражде и человечности. К таким людям, любящим хорошее кино, могу смело отнести и себя, а потому, с удовольствием посмотрев картину Джейлана, рекомендую его всем киноманам.

На мой вкус, главная черта высокого искусства — сочетание лаконичности и выразительности. Произведения, блещущие нагромождением тщательно отшлифованных деталей, в определенной степени имеют прикладной характер. В лучшем случае у них наблюдается крен в сторону эстетической функции. Но, пленяя нас красотой, они не включают главного — аристотелевский катарсис. Не шевелят извилин мозга и чего-то еще, чего-то эссенциального — того, что в религиях зовется душой. Рецепт ваяния Венеры известен издревле: отсекать все ненужное, оставляя аскетический минимум.

В «Трех обезьянах» характеристики «лаконичный» и «выразительный» можно применить ко всему — к репликам, постановке сцен, актерской игре, работе оператора. Как итог — картина получилась сильная, тяжелая и пронзительная. И, что важно в таких драмах, ни разу не возникает ни вопросов о правдоподобности сюжетных коллизий, ни подозрений о надуманности переживаний и накрученности «азиатских страстей».

Здесь можно говорить о традициях — Тарковского, Гаса ван Сента и далее по списку. Но я бы не акцентировал на этом внимание. Современная Турция — насколько я ее знаю — умеет, охотно заимствуя иноземные веяния, сохранять национальную целостность. Поэтому тут важнее турецкое мироощущение, выпукло изображенное режиссером Нуре Бильге Джейланом. Конечно, восьмилетний опыт общения с турками вовсе не дает мне права делать громкие заявления относительно их национального характера. Но… Белинский, рецензируя «Онегина», мудро заметил, что он — характер — передается не внешней бутафорией, а состоянием духа. Поэтому пусть вас не смущает отсутствие фесок, дервишей и ятаганов. Могу засвидетельствовать — подлинно турецкий привкус здесь присутствует. Как у турецкого кофе.

Помимо этого, в «Трех обезьянах» хватает экзистенциалистской универсальности. Название отсылает к притче, суть которой — шила в мешке не утаишь. Но я как зритель отдаю предпочтение не философской программе Джейлана, а создаваемому им настроению. С первых кадров — тягучая, густая, обволакивающая тоска. Внутреннее неустройство, смятение и безысходность витают в атмосфере душного приморского города, как дым от сигареты протагониста Эйюпа. Рискнете вдохнуть?

В заключение — ремарка о сюжете. Раскручивается он будто по спирали: обман нанизывается на обман, порок — на порок. Но самое интересное — отсутствие традиционных элементов: экспозиции, а также кульминации и развязки. В отношении описанного выше настроения работает подобно ламповому усилителю звука на старом проигрывателе. Финал — нет слов.

10 из 10

Режиссер: Нури Бильге Джейлан

Совершенно балдею от Джейлана. Второй фильм [первым был «Отчуждение»] вновь оставил массу ярчайших впечатлений, эмоций.

Его кино, манера, как воздух, ну или вода — смотреть можно вечно, действие за действием, план за планом. Этот живой звук внутри и снаружи картинки, офигительные статичные планы, реальная, дышащая атмосфера. И снова, как и в «Отчуждении» приморский городок, такое ощущение, что вот-вот налетит мягкий бриз или вальяжно протянется свет маяка.

Момент с появлением маленького мальчика, приходящего сначала к сыну, а затем к отцу — грандиозная находка.

Теперь уж точно могу сказать, Джейлан один из любимейших режиссеров, может и вовсе самый.

Смотреть фильмы Джейлана очень сложно и еще сложнее о них рассказывать. Будучи одним из самых почитаемых режиссеров современности, он продолжает традицию великих кинематографистов показывать через призму частных судеб законы мироздания, и чудесным образом обобщать маленьких героев до персонажей архетипичных и показательных. Выбирая своей художественной формой романтический гиперреализм, Джейлан с помощью цифровой камеры, пары-тройки персонажей и тяжелого стамбульского неба творит настоящее чудо, выходящее за рамки киноискусства.

«Три обезьяны» — очередное высказывание Джейлана на тему семьи, одиночества и внутренних душевных метаний. В центре повествования самая обычная турецкая семья, не самая счастливая, но кто же может похвастаться счастьем? Коротая свои дни в состоянии, когда под крышей дома чаще нависает молчание, чем смех, один из главных героев, отец семейства, шофер Юп, однажды будет вынужден ответить за преступление, которого не совершал. Его начальник, сбив маленького мальчика, попросит Юпа взять вину на себя за высокое вознаграждение, а жена Юпа — Хасер — не дождавшись мужа из тюрьма, сильно и безнадежно влюбится в того, кто принес их семье несчастье. «Маленькие тайны перерастают в искусную ложь».

Как таковой, совсем уж искусной лжи в «Трех обезьянах» нет. Если брать каждого героя за обезьяну, будь то Юп, Хасер или их сын Исмаил, то они не отвечают классической формулировке, что кто-то определенно должен заткнуть уши, а кто-то выколоть себе глаза. Метафоричность Джейлана более тонкая, и имеем мы лишь дело с недоговоренностями, попытками утаить правду, которая все равно лезет наружу, и которую каждый пытается эксгумировать или скрыть. Возможно ли остановить запущенный механизм разрушения семейных уз, стараясь отринуть сам факт разрушения?

Деструктивность подавления конфликта красной нитью проходит через всю драматургию Нури Бильге Джейлана. Его герои раз за разом наступают на одни и те же грабли, предпочитая замолчать свое недовольство, и каждый раз в бесчестном молчании теряются в дебрях своих путанных эмоций. Но не в разрабатываемой Джейланом теме скрыта его гениальность, а в той подаче, которую он для себя определил, и из-за которой его фильмы чаще всего остаются непопулярными, непонятыми и недосмотренными, но неизменно срывающими высшие награды на международных кинофестивалях.

При поверхностном взгляде, кажется, что турецкий режиссер напрочь исключает зрителя из своих картин. Тактика всеобъемлющего реализма выражается в запечатлении хроники жизни своих героев. Чувство вуайеризма преследует зрителя на протяжении полутора часов. Камера, будто невидимая, следует за людьми и транслирует лишь внешние проявления той бури, которая скрывается в каждом из нас. Минимум диалогов и отсутствие всяких пояснений, обо всем придется догадаться самому. «Три обезьяны», как и «Отчуждение», целиком и полностью строится на мощных внутренних течениях. «Мощные внутренние течения» — та фраза, которой давно определили творчество Джейлана. И если не следить за ними, то, возможно, Нури Бильге Джейлан покажется вам самым скучным человеком на земле, не приемлющим даже минимального проявления открытых страстей.

Но во всей этой подспудности, обнаруживается самый настоящий симбиоз со зрителем. Стоит лишь поддаться этому течению, и Джейлан вас утянет в свой глубинный трансцендентный мир. Фильм превращается в умственное упражнение, и чтобы оставаться в курсе событий, мало расслабиться в кресле и ждать, пока герои все сами пояснят. Приходится постоянно анализировать психологию персонажей, по хрестоматийной схеме «стимул-реакция», и таким образом наделять «Трех обезьян» тем смыслом, который вам доступен. В любом случае, это всегда радость открытия, то, ради чего люди идут в психотерапевты. Герои Джейлана не скажут вам, что вы ошибаетесь. Они будут такими, какими вы захотите их увидеть. И в этом таится то чудо, что выходит за рамки киноискусства.

Впечатляющая режиссерская работа Джейлана в очередной утверждает его в статусе современного классика. Кино, видимо, существует ради таких как Джейлан. И Джейлан со всей серьезностью выводит его в ранг высочайшего искусства.

8 из 10

Фильм «Три обезьяны» турецкого режиссера Нури Бильге Джейлана интересен многим людям. Во-первых, это самый что ни на есть махровый арт-хаус: Джейлана называют турецким учеником Тарковского. Отсюда соответствующая манера съемки: многозначительные статичные планы, предельное внимание к цветам, освещению, контрасту, бытовым деталям, оживляющим кадр и придающим ему многозначительности. Сам режиссер говорит, что стремится к «чертежной лаконичности» каждого кадра.

Далее, «Три обезьяны» — драма. Большая ставка в фильме сделана на игру актеров. Крупным планом показаны нюансы взаимоотношений героев, каждый из которых в фильме молчит до последнего о чем-то очень важном. Представьте себе, как сложно изобразить молчание человека, которого раздирают одновременно несколько страстей: любовь и ненависть, страх и стыд, раскаяние в убийстве и… а может и не в убийстве… Все роли в фильме отданы непрофессионалам. С помощью этой рискованной идеи режиссеру удалось добиться особенного эффекта реалистичности психологических событий, разворачивающихся на киноэкране.

Но для меня самым ценным оказалось то, что «Три обезьяны» — фильм о самой обычной турецкой семье. Он очень выпукло, с эстетическим смакованием малейших деталей каждой сцены, рисует быт, настроение, показывает где, как, чем живут обыкновенные турки в обыкновенном турецком городе. Очень захватывающе оказывается узнать, как живут бедные, а как — богатые. Как муж может отнестись к измене жены. О чем мечтает молодежь и так далее. Без фильма Нури Бильге Джейлана я бы этого, может быть, так и не узнала…

Самбики-Сару — фигурки трех обезьян, каждая из которых закрывает себе уши, глаза и рот, соответственно. Эти японские фигурки символизируют вовсе не страх, как может показаться изначально, они символизируют неприятие зла. Отчасти это и буддистский символ. Философия «трех обезьян» спорна, осуждаема любой активной группой, но, имея общие черты со стоицизмом и фатализмом, она учит держаться несмотря ни на что.

Режиссер-турок Джейлан прославился тонкими и медлительными экзистенциальными драмами с элементами притч. И хоть подобного рода направленность у него появилась отчасти благодаря фильмам Андрея Тарковского, которого без устали цитирует турок, его фильмы отличаются от масштабных фильмов-полотен Тарковского большей замкнутостью на внутреннем мире персонажей. Фильмы даже можно отнести в бытовые драмы, однако, для них Джейлан слишком тонко передает эмоции, заставляя актеров не играть, а жить самих себя на экране, из чего получается невероятная убедительность каждого жеста.

Фильм выстроен вокруг семьи из трех человек, на которой и будет спроецирована идея «неприятия зла» буддистской философии. Водитель «Большого человека» берет на себя вину босса и отправляется отсиживать срок за преступление, которое не совершал. Тем временем ему изменяет жена, а сын отказывается от поступления в институт и связывается с плохой компанией. Кажется, пришло время для трагедии, жизнь идет под откос, но несмотря на напряжение действие развивается размеренно и спокойно. И вот через некоторое время одни проблемы проходят и появляются другие, но и их выдержат герои, потому что находят умиротворение друг в друге и прощении. А трудности будут всегда и единственный способ избежать их — не смотреть, не слышать, не кричать. И это не страх и не малодушие, просто реальный способ избавиться от проблем, для начала, примириться с ними.

Сам же Джейлан объяснял метафору «Трех обезьян», как разоблачение лжи: отец делает вид, что не слышал в телефоне жены голоса своего босса, сын — что не видел его выходящего из их дома, а мать никому не сказала об измене. Так, до поры, удавалось поддерживать гармонию этой ложью. А ведь был еще и мертвый мальчик…

С новым фильмом все легче становится выделять общие черты между предыдущими картинами. Так, например, разговор на скамейке у набережной один в один напоминает финальную сцену «Отчуждения», а одинокий человек, отдаленным силуэтом темнеющий на фоне пасмурного горизонта уже стал своего рода визитной карточкой. Одиночество — больная тема Джейлана, в каждом из фильмов, он словно бы ищет ответ на вопрос, как можно его преодолеть, и довольно-таки преуспел на этой нише, если учесть, что в «Отчуждении» герой так и остался без ответа, то в последующих фильмах он все же будет его находить, в той или иной степени. Однако финальная сцена «Трех обезьян» — человек, на крыше у железной дороги, глядящий на горизонт, та самая сцена-визитка, но здесь в кадр удалось поймать даже начало дождя, а потому она по-своему уникальна, невероятно живописна и метафорична.

В «Трех обезьянах» впервые для Джейлана появляется сильный второстепенный образ — начальник главного героя Сервет. Обычно же Джейлан акцентировался только на главных героях, и их число ни в «Отчуждении», ни во «Временах года» не превышало двух, а здесь аж четыре героя (вернее: три героя и антагонист), и уже из этого «Трех обезьян» можно назвать самым масштабным фильмом турецкого режиссера. Но, главное отличие даже не в числе ключевых персонажей, а в атмосфере — в новом фильме практически нет живописных природных съемок. Общая картина предстает повседневной реальностью захолустного городка в серых тонах, нельзя сказать, что из нее пропала поэтика реализма, при всей откровенности, антураж сохранят долю бытового романтизма, однако, ощущение безвыходности здесь присутствует более, чем в прочих картинах. Но, на мой взгляд, отличия пошли на пользу, без них Джейлан был бы слишком однообразен, чем и без того грешит.

Качественные визуальные изменения по сравнению с предыдущими фильмами также бросаются в глаза. Начать стоит того, что для Джейлана это первый фильм, снятый на цифровую камеру, а потому картинка здесь на порядок четче, насыщеннее и, порой, глубже. Помимо этого он изначально решил акцентировать фильм на трех главных героях при помощи специальной стилизации, без чего успешно обходился ранее, однако, и с новым приемом справился блестяще. Уж кто-кто, а Джейлан знает множество способов достижение реализма. Так, например, в «Трех обезьянах» музыки нет вообще, за исключением той романтичной мелодии на мобильном телефоне.

Итог: экзистенциальная бытовая драма в духе Джейлана, чуть мрачнее ранних фильмов, но по-прежнему жизнеутверждающая и продолжающая находить светлые моменты в серых буднях повседневности.

Этот фильм мы с подругой смотрели минувшей осенью на нашем киевском международном кинофестивале «Молодость». Фильмов было много, глаза разбегались, программа постоянно менялась, поэтому выбирали по названиям: очень хотелось чего-то веселого и неглупого. Но рок судьбы был против нас: нам все время попадали на тяжелые, жизненные, оставляющие горькое послевкусие драмы.

«Три обезьяны» тоже не стали исключением.

Турция. Дом с видом на железнодорожное полотно. Грязный, обрисованный граффити, обшарпанный подземный переход. Заросший бурьяном пустырь, закиданный битым кирпичом. Такой дорогой каждый день ходят главные герои. В общем, ничего нового, все, как у нас, на наших полузаброшенных окраинах, где тоже, между прочим, живут люди. Разве что люди у них другие. Да и то, только внешне.

С первого до последнего кадра фильм заявляет о своей приближенности к жизни. Тут нет музыки (ну вообще нет!), нет многозначительных, правильно прописанных диалогов. Тут все, как в жизни, где каждый крутится, как может. Глава семьи за вознаграждение садится в тюрьму, чтобы прикрыть своего босса, сбившего человека и сбежавшего с места преступления. Его сын околачивается без работы: валяется на диване перед телевизором, чем выводит из себя мать, которой хочется, чтобы юноша наконец-то стал мужчиной и занялся каким-то делом. Сын предлагает вариант: купить за вознаграждение отца подержанное авто и начать на нем свой бизнес. Женщина отпирается, но стремление сделать из сына человека берет верх: пока муж досиживает свой девятимесячный срок, она идет за деньгами к его боссу и… попадает под его мужские чары.

Три обезьяны — это такие фигурки: одна закрывает себе глаза, другая уши, третья рот. Типа: «ничего не вижу», «ничего не слышу», «не болтаю лишнего». Эта обезьянья тактика в фильме не прокатывает: ответить придется всем троим (и папе, и маме, и сыну), и все трое могут считать, что еще легко отделались…

Хотя, «легко» — это вообще не про этот фильм. Тут все тяжело, напряженнно, драматично и буднично.

В общем, как в жизни.

Смотреть в такое зеркало нелегко, но полезно.

8 из 10