Безумие (2005)

Сюрреалистическая притча, в которой сочетаются психоанализ Фрейда, французская революция, рассказ Эдгара Аллана По «Заживо погребенный» и философия Маркиза де Сада.

Где заканчивается нормальность и начинается безумие? Все мы заключены в определенные границы, которые указывают нам, какое поведение будет принято обществом, а какое станет причиной для отправки нас в сумасшедший дом. Эти границы установлены культурой. Они направлены на усмирение наших желаний, природных инстинктов. Нам вручают лживые иллюзии, внушают существование чего-то высшего, что имеет какую-то власть над нами. Любое отрицание и неповиновение приведет к применению негативных, часто несправедливых, санкций.

Шванкмайер предлагает нам поучаствовать в занимательной дискуссии, предлагает представить мир без ограничений. Мир, в котором каждый может выражать себя, как он хочет, даже если это подвергает опасности свободу других, окружающих его людей. В мире Шванкмайера нету культурных преград, доминирующих над нашими чувствами и инстинктами. Все они далеко, заперты в подвале старой, то ли чешской, то ли французской психбольницы. Вам позволено все. Можете забить сотню гвоздей в распятого Христа, можете насладиться оральными ласками нимфоманки, нарядившись в обличие папы римского или, например, проявить свой художественный талант на оголенном теле музы, привязанной веревками к кушетке. То есть воплотить все то, что было у Вас в голове, назойливо, как муха, забравшаяся летом в открытую форточку Вашей комнаты, жужжало, не давало покоя. Все это предлагает Вам Ян Шванкмайер.

Но, к превеликому сожалению автора, в итоге оказывается, что люди в принципе не готовы отдаться всему тому, что будоражит их, волнует сознание. Они могут с легкостью довериться банальным любовным уловкам или даже наивно полагать, что какой-то там бог огорчиться, узнав какие гадости они вытворяют тут на земле. А им еще в рай потом нужно как-то попасть. Нет, так не положено, а значит, невозможно.

Итак, перед нами грустный фильм ужасов о том, что люди не являются жертвами культурных и моральных ограничений. Они их создатели и готовы пожертвовать всем, даже Свободой, ради того чтобы эти ограничения поддерживать. Наш выбор — быть куском мяса на полке универмага.

Мрачновато-серое загадочно-атмосферное явление кинематографа, вглядывающееся прямо внутрь поддавшемуся желанию с ним ознакомиться. Кто есть сумасшедший? Что есть страдание и подавленные страхи? Не стимул ли к жизни и не благодаря ли осознанию собственной порочности человек стремится все глубже постигнуть первостепенную причинность существования? Сюжет и фабула не важны, ибо то, что сокрыто под нагромождением действия, прямиком выстреливает сознанием к извечному томлению искушенных чресел первобытной сущности человека, будто спороносный перитеций в пик своего созревания, не способный более томится наполненностью вызревших спор его аскусы. Апологетом истины выступают как ни странно сам Маркиз де Сад со своей трактовкой телесности и его верная спутница под кротким волевым именем liberte. Маркиз вторичен благодаря удивительной аллюзии на героя произведения Э. А. По «Заживо погребенный», с его истинно оригинальным методом балансирования между безумием и, собственно, относительно безмятежным существованием при помощи подражания персонажу рассказа классика (который, в свою очередь, впадая в каталепсию, заблокировал памяти доступ к воспоминанию об акте укрывательства от ненастной погоды на барже, тем самым открыв для себя способ компенсирующего стрессового избавления от душевных мук), однако, эта вторичность лишь возвращает нас к главному посылу, преследуемому Шванкмайером — конечны ли ступени самокопирования творца или это вневременное явление, наслаивающееся во всех отражениях проявленной деятельности мыслящего создания. В контексте выбора Маркиза — только такое потакание своим страстям способно обезопасить нашу психику от дальнейших увечий, само собой действие переносится непосредственно в место, где данный метод требуется возвести на уже идеологический уровень, предоставив каждому поселенцу сумасшедшего дома (общечеловеческого масштаба) погрузится в пучину так называемой «абсолютной свободы». Благодаря Маркизу и доктору Марлопу происходит невольное конституирование сумасшедшего дома как места уютного и даже условные ужасы навязчивых состояний его «постояльцев» не способны испугать Берло (протагонист) в конгломерате расхождения временных контекстов репрезентаций интерьеров, облачений персонажей, их поведенческих особенностей. Именно поэтому, а не в силу его самообмана относительно влюбленности в Шарлотту, Жан остается в клинике.

Соединение некоторой загадочности, фантасмагоричности происходящего и хаоса предметности будто перетекает одно в другое; на экране наблюдаются атрибуты современности (целлофановые пакеты, клавиатура компьютера, настольные лампы, холодильник), проникшие в довольно цельную составляющую интерьера начала 19 века, идентификация времени превращается в фарс при попытке углубится в определенности. Подача информации настолько систематизировано-продумана, что по истечению получаса после начала просмотра картины уже просто принимаешь на веру безумие суммы миров, присутствующих в ней. И мы с упоением способны наблюдать, как вынужденная стагнация Шванкмайера, выстрадавшего носимую в сознании 30 лет идею облачить настолько гармоничный сценарий в форму удачно проэкспонированной пленки не менее удачно выбранным знатоком своего дела Юраем Галванеком, принимает очертания шедеврально многоуровневого произведения.

И тут на помост такого искренно театрального действа выступают твердолобое поколение эскулапов со всей их скрупулезно изобличительной сущностью. Мерзких, лишенных чести возводить свое право судей над несчастными обывателями рушащегося на их глазах мира, со своей терапевтической методикой «контроля и наказания тела во благо души». Шванкмайер сталкивает лбами две школы узкого верования в собственные апологетические истины (характеристики их особенностей также несут сумму некоторых отсылок на институты управления и контроля не только медицинской среды), и свидетели этого столкновения однозначно постигают тот самый ужас обреченности, обещанный нам в начале картины.

А лицезрение копошащихся, аллегорично близких человеческой суете живых фрагментов изрубленных останков животных напоминает игру симфонического оркестра высочайшего класса исполнения, и так хочется, чтобы все сорвалось, чтобы возникла фальшивость, хоть на миг, и растворила страх, возникающий от обреченного знания, что нас всех ожидает свой собственный мясной прилавок, без разницы какова идейность нашего пути. Однако танец продолжается, действие и не думает замедлиться, а тем более нарушить свой порядок, творческая форма «коллектива» поражает синхронностью и уверенностью анимации маэстро. Зерно сомнения в благодатной почве. Браво! Бис!

Отец всегда мне говорил, что угодив рожей в лужу дерьма человек ни в коем случае не должен потерять собственное достоинство. Этот вечный облик человека мыслящего и способного из раза в раз поднимать свою тушку и не обращать даже тени внимания на разбитые колени. Как же холодно в этом забытом всеми месте! Безумные люди, прыгающие, кричащие и пожирающие самих себя в отчаянной попытке укротить собственные воспоминания и мысли… Где это я? И почему этот странный человек так пристально смотрит мне прямо в лицо?

- Мы все вас очень долго ждали, господин Жан! И почему это вы так сразу начинаете пятиться назад? Наверное, уже желаете сказать, что заглянули к нам совершенно случайно? — сказал он мне с мерзкой и несколько настороженной улыбкой.

Я ошибся. Это не человек, а цельная карикатура на де Сада со всеми милыми пороками, которые, скорее всего, присущи им обоим. Только сейчас я начинаю понимать, что заперт в небольшой камере и более того — прикован ржавой цепью к сырой, местами и вовсе покрывшейся серым мхом стене. В самом грязном и отдаленном углу отчетливо виден силуэт еще одного пленника. Всего лишь жалкая тень, грязные ноги с фиолетовыми синяками и кровавой коркой около ступней. И целая груда гнилого мяса в нескольких сантиметрах от бедняги. Забавная и одновременно ужасная картина предстала перед моими глазами. А вместо привычной памяти у меня в голове густой туман из всевозможных мыслей…

- Где это я? — спрашиваю я копию Де Сада с нескрываемым недоумением.

- А вы уже ничего толком и не помните? Как это печально для меня и наших многочисленных друзей, с которыми, вы молодой человек, познакомились совсем недавно! Хотя теперь и я смогу на несколько мгновений почувствовать длань теплого дождя и запах недавно запеченной индейки! А все ваши вопросы… Они как куски гнилого мяса, которые сумели обрести возможность к передвижению… Обрели жизнь и стали отражением мнимой реальности. Как мраморная статуя, которую так сильно желаешь облизать и почувствовать единение с прекрасным…

- Этот дом…

- Не перебивайте меня! — внезапно закричал мой собеседник и бросил в меня кусок гнилого мяса. — Неужели не видите, что каждое новое слово злит нашего создателя? Вы, наверное, уже заметили его? — спросил он и указал пальцем на второго пленника. — Это режиссер нашего небольшого мира. Я искренне люблю глупые и наводящие вопросы, но он их ненавидит еще сильнее!

Достав из кармана старый портсигар, он неспешно вытащил из него сигарету. Едва ощутимый запах едкого дыма смешался с общей вонью, привнося в нашу паузу ноту вынужденного ожидания. Странный человек продолжал пристально на меня смотреть, и не спеша выкуривал маленьких солдатиков смерти. Всего лишь марионетка, фигура мысли и чужие слова, с силой вложенные в уста моего тюремщика… Или нечто иное, но похожее на этот удивительный образ?

- Вы следили за всеми нами! — наконец сказал он, — Были крайне дотошным наблюдателем. И даже не подумали о том, что своими глупыми действиями способны разрушить чужой, прекрасный мир. Безумие! Кресты из черного шоколада и образ бога с сотнями гвоздей и клиньев. Фантазия, а порой и самая простая оргия людей, избавленных от человеческих иллюзий. Мы — это осколки, сбежавшие от потребительских устоев. Мы — это очень гротескный, но все же чистый свет! И вы, мой друг, хотели это все испортить… Не верили словам и отчаянно сомневались, чувствовали холодный и липкий страх в тот момент, когда мы воплощали в жизнь собственные желания. Хотя зачем я это говорю? К черту вас и моего создателя! Вы должны сами все вспомнить, а не тратить мое драгоценное время. Глупый, ничтожный человек морали!

После чего копия де Сада плюнула в мою сторону и стремительно выбежала за пределы моего же нового дома. Этот каменный мешок и водопад из мыслей, которые сами по себе даже не способны открыть простую дверь. Режиссер реальности, наверное, улыбается, и я понимаю, что сумею вспомнить все, о чем не захотел сказать своенравный старик. Может быть, это всего лишь сон? Или странный фильм, обличающий устои общества? Хотя не может такого быть. Нет смысла в фильмах, которые пожелали обнажить суть всякого человека. Только пение птицы Гермеса, которая пожирает свои крылья и тем самым укрощает банальную правду.

Человек — это зверь, который ходит в странных подтяжках…

Сюрреалистический фильм, предлагающий релятивистскую концепцию действительности как сумасшедшего дома. Психбольница репрезентирует общество, оба возглавляющих ее психа-директора — формы управления им, и, собственно, уже понятно, кто есть обитающие там душевнобольные, покорные воле вышестоящих. И герой, распутывающий узел загадок, не может ничего изменить, ибо он и сам болен.

Фильм можно разделить на две части — первая вне больницы, где главный герой Жан встречает некоего Маркиза и тот приглашает его погостить у себя, и вторая часть в самой психбольнице, куда Жан попадает по совету Маркиза, дабы излечиться от лунатизма+кошмарных галлюцинаций. Первая часть непосредственно отсылает нас к идеям маркиза де Сада, который и становится прообразом героя Маркиза, а также к творчеству Эдгара По, в частности идеи захоронения заживо, неоднократно повторявшейся в его рассказах. Жан становится случайным свидетелем богохульных оргий под руководством его нового знакомого, приведших его в ужас, и насильно втянутым участником устрашающего ритуала «излечения» Маркиза от его навязчивых страхов о погребении заживо, излечения подобного подобным. Выбравшись утром из заколоченного гроба, довольный Маркиз рассказывает Жану о своем методе, при этом рассматривая себя в качестве двойника гостя в плане схожести заболеваний и уговаривая его попробовать такой же способ, и поселиться в сумасшедшем доме под присмотром его друга.

Они прибывают в лечебницу, которая поражает царящим там свободным нравом. Здесь можно найти много прямых отсылок к «системе доктора Смоля и профессора Перро» Эдгара По, по сюжету оказывается так же, что бывший психиатр, придерживающийся «мягкой системы», т. е. полной свободы пациентов, сошел с ума, но затем поднял бунт, и всех врачей сумасшедшие заточили в подвале, после чего стали безраздельно править больницей, занимаясь чем душа пожелает. Но когда Жан, узнав правду, освобождает узников, дело оборачивается еще хуже. Бывший главврач больницы оказывается еще большим психом, чем предыдущий, настоящим садистом, и его система — это «терапии», представляющие собой телесные наказания, в том числе удары кнутом, отрезание языка, выкалывание глаз. Доктор убежден, что только с помощью такой методики можно добиться выздоровления. Пациентов, скандирующих «Да здравствует свобода», после смены власти ждет еще больший ужас, как и самого Жана, к которому после очередного приступа приходят ожившие воплощения ночного кошмара — санитары со смирительной рубашкой и ведут его на «терапию».

В фильме смешиваются атрибуты разного времени — костюмы, здания, предметы, принадлежащие к разным эпохам, например, Маркиз и Жан едут в гужевом экипаже, а мимо проезжают современные автомобили, полное смешение художественного времени и пространства.

Кроме этой сюжетной линии, присутствует серийная череда сюрреалистичных вкраплений со сверхсюжетной линией, «историей» свиньи, начиная с подвешенного трупа и заканчивая упакованным куском в магазине. При этом эти натуралистичные «детали» своеобразно дублируют первичный сюжет, подыгрывая героям. Это такая же аллегория современного мира как и психбольница, символизирующая бессмысленность и суетливость броуновского движения толпы, бездумной, проходящей через мясорубку, и вновь в нее попадающей. Вообще замысел Шванкмайера предполагает бесконечное множество интерпретаций.

Аллюзий и реминисценций достаточно большое количество, таким образом фильм почти целиком интертекстуален. Вполне подходит определение шедевральный сюр, кстати, к Дали Шванкмайер тоже отсылает — сцена примерки усов из коллекции директором лечебницы весьма красноречива. Как и к современному искусству — обкидывание сумасшедших шариками с краской другими сумасшедшими — чем не перфоманс в духе экспрессивного авангарда. Фильм полон зашифрованных идей и отсылок, он не может оставить зрителя в апатичном состоянии и встряхнет его, сведя с безумием воочию. Аллегоричный, многозначный, шокирующий фильм Яна Шванкмаейра бесспорно заслуживает внимания.

У господина Шванкмайера есть разные фильмы — кукольные интерпретации в «Дон Жуане», предметный мир обрел реальность в ленте «Сон Аленки», есть персонифицированная драма про беременность, инквизиция пиршествует в свободной интерпретации Э. По, и, конечно же, Фауст. Недоставало одного — ну конечно же — безумие!

Весьма аллегорически режиссер показал век происходящего — такое себе вневременное пространство — маркизы в каретах и вдруг — трассы с автомобилями. Но в этом нет ни грамма путаницы, все как и должно быть, так было решено. Как ни странно, в этом фильме Шванкмайер намного меньше пользовался своими постоянными методами кинематографии: элементарной подмены практически не было, колющийся мир не показан (острые предметы, ножницы). Неизменно одно — сюрреалистическая анимация. И опять показная чувственность — крупным планом приоткрытые губы, руки ладонями вверх. И мясо. Оно везде, оно ест, оно пьёт, живет. Оно — люди.

Вы заметили, что ни в одном из своих фильмов Шванкмайер не дает ясные ответы на вопросы? Да что там ясные, ответов нет вообще. В этом-то и вся соль, чтобы зритель самостоятельно додумал и додумался, чем же все закончится.

А тем временем сюжет развивается по двум направлениям — абсолютная свобода граничит с кошмарными мерами пресечения. И выбеленное безумие, его последняя стадия захлестнула всех «обитателей» весёлого дома. Но конец додумывает каждый сам, не забывайте об этом.

Безумие — это действительно страшно.

P.S. Сюрприз!

Любимый Ян Шванкмайер. Если бы у меня был свой собственный мир, я поставила бы ему огромный памятник за вклад в кинематограф, поломку стереотипов, оригинальность и гениальность! Ни на кого не похожий, самобытный режиссер, снимающий шедевры себе под стать. режиссер-кукольник, режиссер-мультипликатор, как хорошо ты умеешь сочетать то, что у других получается бездарно и просто откровенно абсурдно!

Бедняжка главный герой, мучается от приступов душевного расстройства, он такой несчастный, и себе на беду встречает нечто безудержное во плоти — самого Маркиза Де Сада. Тот, как истинный хитрец, заманивает добротой наивного героя и тут начинается… Сумасшедший дом на экране, сумасшедший дом в головах! И тут никакая терапия не поможет, ни либеральная… ни кардинальная. Вы такого больше нигде не увидите, и знайте — это искусство высшей пробы!

Признаюсь, это лучшая актёрская игра, какую мне доводилось видеть! гениально зашуганный Жан Мерло! гениальный смех Маркиза Де Сада — само Безумие во плоти!

Настоящая театральная феерия, представление, фарс. Вы попадете в сумасшедший дом раньше, чем главные герои переступят его порог.

Поистине безумие! Я без ума от этого!

Спасибо!

10 из 10

Есть что-то в фильмах Шванкмайера такое, что наводит нестерпимый ужас. Возможно это от того, что режиссер сочетает несочетаемое- абсурдизм с неисправимой логикой реальности. От этого просто не отмахнуться-от сырого мыса, гниющего в полиэтилене, смрадного образа плохой эпохи.

Фильм -кавардак, сумасшедший дом, страшный набросок нашей реальности, где каждый должен сделать выбор-или свободу ценой безумия или несвободу ценой совести ;хотя каждый из персонажей ненормален по своему.

Фильм тяжел, Шванкмайер специально нагнетает обстановку, для него это вообще характерно — антиэстетика чуть ли не до тошноты льется с экрана, попытка пробудить что-то у мяса по ту сторону экрана и, кажется, сам режиссер понимает, что это невозможно.

Это искусство постмодерна чистой воды, но постмодерн вымученный, Шванкмейер как бы и хочет творить что-то более светлое да не может. Главный герой романтичен и, гм, светел что ли, и вот это светлый рыцарь погружается в мир абсурда, замкнутое пространство сумасшедшего дома, где он просто не способен на сохранение своего рассудка; да он свободен, но он жертвует ради нее своим душевным здоровьем и он все равно остается в рамках системы.

Все же Шванкмейер максималист: или абсолютное рабство, или абсолютная свобода (свобода и от греха). По фильму становится ясно, что режиссер выбирает последнее.

Собственно «Безумие» фильм про нас, и фильм неутешителен, Шванкмейер воообще в своих прогнозах пессимистичен. Худший из миров воплотился в убогой больнице, где одни тираны, а другие чересчур(если можно так сказать) свободны и выхода из этого нет.

Факт — люди со здоровой психикой не смотрят такие фильмы. Их психика настолько «здорова» что не пропускает даже мысли, о подсознательных фобиях, комплексах и безумии. Зрители же с более подвижной системой нервов находят много сходного в с собой в таких картинах. Общество учит нас затаптывать эмоции поглубже, требует от нас невозмутимости, уверенности в себе, наверное в чем-то стерильности. В случае неповиновения, как и в фильме, сначала отрезает «зараженную» (в данном случае любую) часть нас и вешает ярлык — ценник.

Безумие имеет странный эффект на меня. Я не перестаю его пересматривать, выискивая детали, новые трактовки, для меня это очень живая тема, но смотрю я его в состоянии беспокойства, тревоги. Меня что-то пугает в нем, не откровенные сцены, не мясо, а специфическая иррациональность экранного мира. Такие картины призваны будить нечто в подсознании, подсвечивать самые мерзкие и темные углы во мне.

Эклектическое смешение эпох в кадре, анимация и актеры — это то что на поверхности, форма, использованная с настоящим режиссерским мастерством, безусловно, но это лишь язык на котором он ведет рассказ. Гораздо красноречивее крупные планы лиц, детали вроде пилочек, инструментов, жестов. Очень хорошо поставлен свет, мягкие полутени на лицах, неровный свет коридоров, палат. Плывущая камера, а какой хороший монтаж, с точными переходами между сценами, говорящий порой больше чем диалоги персонажей. Безусловно анимация выразительна, если можно так сказать, харизматичные куски мяса, кривляясь передразнивают героев, сделано блестяще, пластично, остроумно. Еще мне хорошо запомнились коридоры и палаты лечебницы, никто до этого момента никогда не передавал эмоционального фона психушки, как Шванкмайер. Эти перья, простыни, хаос, истерия.

Про актеров только положительное, Павла Лишку я заметила впервые в клипе Милен Фармер, за коротенький трехминутный ролик он просто влюбил в себя, этот тонкий нервный профиль, провалы глаз. Ян Тришка безумен, прекрасен, феерическая роль получилась. Вообще давно не видела, чтобы весь актерский состав играл так слаженно не вываливаясь из контекста. Это безусловно заслуга маэстро Шванкмайера, настоящего режиссера, правдивого, гениального, стремящегося к экспериментам.

Таких фильмов не бывает много, сюрреалистические ленты и не должны появляться часто, зато когда они возникают в моей жизни, то обязательно что-то меняют. Это долгий процесс, требующий неоднократных просмотров, внутреннего анализа. Пусть вас не пугают устрашающие картины, которые порой разворачиваются на экране, это просто способ подачи информации, напрямую, разрушая на своем пути внутренние зажимы, стены, которые люди воздвигают, чтобы не дай Бог, не увидеть себя в настоящем, том самом неприглядном, порой мерзком виде. Это кино — некий вид психотерапии, режущий по живому, но крайне эффективный. Развивайтесь, открывайте в себе новое.

10 из 10

Стоит признаться, что этот фильм есть мое первое знакомство с творчеством Шванкмайера. Что ж… возможно в будущем мы продолжим ознакомление. Наткнулась я на этот фильм, когда искала экранизации Эдгара Аллана По, конечно, это совсем не экранизация, а произведение по мотивам рассказов, да с примесью философии небезызвестного французского Маркиза… но, фильм впечатляющий, сильный. Его характеризовали как «философский фильм ужасов», что вполне соответствует содержанию и воплощению.

Эпоха времени в фильме не оговаривается, и совершенно непонятно, место действия, то ли Франция, то ли Чехия, то ли наше время, то ли 19 век. Присутствуют элементы обоих реалий, современно одетый главный герой и помпезно разряженный Маркиз, занюханная гостиница и нечто вроде полузаброшенного замка, фырчащий автобус и карета, запряженная двойкой лошадей. Все смешалось и соединилось в одно целое. «Безумие» насквозь пронизано серой, безрадостной и совершенно неэстетичной атмосферой, обыденность, безысходность, затхлость, к которой примешивается яркая сатира и сумасбродность, мелькнувшая вседозволенность, которая так или иначе будет придушена тяжеловесным контролем и жестким диктатом.

Сюжет вертится вокруг молодого человека по имени Жан Берло. Ему не дает покоя один кошмарный сон, где два жутчайших на вид санитара приходят за ним со смирительной рубашкой наперевес. Этот сон вполне логично имеет предпосылку — мать Берло прожила и скончалась в дурдоме, из-за чего он сам страшиться подобной участи. Столь необычный молодой человек попадается на глаза некоему Маркизу, он то и быстро прибирает его к рукам и зовет к себе в гости. Позже Берло становится свидетелем богохульного ритуала — вбивание гвоздей в образ Христа, безбожные речи, оргии и подобные прелести, которые как оказывается, любит устраивать Маркиз. Затем в образе Маркиза, из его философских речей, и взглядов мы явственно узнаем другого известного Маркиза, а именно де Сада. В его речах на тему Бога, религии и природы отчетливо проскальзывают параллели с максимами де Сада (взять хотя бы тирады сластолюбцев из «Жюстины» и «Жюльетты»). Но, это только одна грань — Берло предстоит ознакомиться с «замещающей терапией», дабы излечится от своих кошмаров, а именно — посетить необычный сумасшедший дом, где пациенты свободно разгуливают на свободе, медицинского персонала не видать, а куриц там пруд пруди.

Назвать фильм странным и сюрреалистичным, значит не сказать ничего, если в него углубиться, можно накопать многое, об искусстве, о нашей цивилизации, о крайностях, в которые постоянно ударяется человек, о неумении держаться в равновесии с миром… да мало ли еще. Сначала я недоумевала насчет обозначения «Безумия» как фильма ужасов, пусть и интеллектуального — но когда пошли перечисления так называемых терапий, все встало на свои места — это действительно страшно, не смотря на форму подачи.

«Безумие» очень аллегорично во многих аспектах, взять хотя бы то, что наравне с обыденным повествованием идут анимированные вставки, первоначально вызвавшие изумление. Ярчайшая параллель как с происходящим в фильме, так и аллегория на жизнь в весьма безумном исполнении — бегающие куски мяса, пляшущие, живущие, спаривающиеся, погибающие в мясорубке под веселенький перезвон… мозги, глаза, языки, выполняющие аналогичные действия. Это поражает, особенно концовка, где кусок мяса тяжело задыхается в вакуумной упаковке на полке супермаркета — чем не сатира на наш мир?…

9,5 из 10

Если бы от этого фильма остались лишь последние несколько минут, его все равно нужно было бы признать гениальным. Финальный эпизод: бесконечные полки супермаркета, бесконечные же стандартные вакуумные упаковки с мясом на каждой из них — мы наблюдаем все это под звуки революционного траурного марша «Вы жертвою пали». Стерильное, унифицированное, однообразное кладбище мяса. Камера показывает крупным планом одну из упаковок: мясо в ней еще шевелится. Тяжело, агонизируя, со сдавленным сипом вздымает прилипающий целлофан, пытаясь дышать в беспощадном вакууме. Марш погибших революционеров прокручивается то от начала до конца, то от конца до начала, одинаково прекрасный и безысходный. Можно ли лучше изобразить цивилизацию, разложившую нас по полкам, каждого в индивидуальной, стандартной упаковке? Эта цивилизация недостойна жалости, сказал некогда Шванкмайер. Тот, чье мясо еще делает упрямые попытки дышать под плотной герметичной упаковкой, согласится с этими словами.

С обычными для него бескомпромиссностью и антиэстетизмом Шванкмайер ставит проблему свободы и несвободы — казалось бы, безнадежно замусоленную философскими языками. Что характерно: проблема эта, столь популярная в начале и середине прошлого века, сегодня как будто бы и не так часто поминается в искусстве. Но чешский нонконформист никогда не гонялся за модой: верный своим принципам, он говорит о вечном. Фильм основывается на произведениях Эдгара По и маркиза де Сада, правильнее было бы сказать, снят по мотивам этих произведений (точный баланс макабрического начала По и сатирически-глумливого Сада, заметил один из комментаторов). Маркиз сам появляется в фильме как один из главных персонажей, в потрясающем актерском исполнении. Бегство от свободы наяву и бегство от несвободы во сне, заканчивающемся спасительной внешней затрещиной, карета де Сада, едущая по автомобильной трассе, ведомая кучером с отрезанным языком, взбунтовавшийся сумасшедший дом, доверху набитый курицами, одичавшие санитары, запертые в подвале и ждущие там своего часа, мнимая смерть, не так страшная, как подлинная жизнь, беззаботные куски мяса, исполняющие свой шаловливый танец — танец смерти духа, которая давно уже случилась.

«Дамы и господа, фильм, который вы сейчас увидите — фильм ужаса, со всем упадничеством, присущим этому жанру. Это не произведение искусства. Сегодня искусство почти мертво, его заменило некое рекламное отображение лица Нарцисса в зеркале воды. Можно воспринимать этот фильм как посвящение Эдгару По, у которого я позаимствовал некоторые мотивы, и Mаркизу Де Саду, которому этот фильм обязан богохульством и всеми ниспровергающими идеями. В сущности, фильм предлагает идеологическую дискуссию о том, как управлять сумасшедшим домом. В принципе, существует два способа это делать. Оба в равной степени экстремальны. Один поощряет абсолютную свободу, другой, старый и опробованный, — абсолютный надзор и наказание. Но есть и третий метод, который комбинирует и обобщает худшие стороны двух первых. Это сумасшедший дом, в котором мы живём».

10 из 10

Личность Шванкмайера не нуждается в представлении — это культовый чешский режиссер, получавший неоднократно награды на Каннском и Берлинском кинофестивалях. Его фильмы сложно представить в массовом прокате, но, на мой взгляд, именно подобные фильмы характеризуют кино как искусство. «Безумие» — это фильм, над котором можно долго размышлять, каждый сможет увидеть там нечто свое, но некая общность мысли все равно существует.

Сюжет не особо сложен, но удивляют именно контрасты и повороты событий. Не очень понятно, где и когда происходит действие — где-то 18 век, вероятно во Франции. Фильм начинается со знакомства двух людей — молодого человека Жана Берло, который возвращается с похорон матери, и Маркиза. Жан страдает расстройством души — во сне к нему приходят санитары из сумасшедшего дома и пытаются его связать и забрать с собой…

Абсурд, гротеск! Две стороны медали — абсолютная ужасающая свобода и еще более пугающая тирания. Нормальный человек находится между двух огней безумия. И что такое безумие? Шванкмайер ставит под вопрос вообще это понятие. Кто же на самом деле безумен?

Это фильм про сумасшедших. Но не про «ненормальных». Вообще, где грань между сумасшедшим домом и нашей «обыденностью»? Её практически нет, а тем более нет, если все мы — куски сырого ростбифа.

Это сложный фильм. Это «интеллектуальный» фильм. Но не думайте что вам предлагается увидеть тяжелый и неудобоваримый фильм. Вам так не покажется на протяжении первых полутора часов этого 2-часового фильма. Уж точно вам не будет скучно.

Это кино про молодого человека, романтика, верующего в «настоящую любовь с первого взгляда», к тому же подверженного галюцинациям, в ходе которых он крушит все вокруг. По ходу сюжета он попадает в сумасшедший дом, которым управляют двое свободолюбивых психов, которые еще недавно сами были пациентами сего заведения. Миловидная жертва этих сумасшеших — забитая медсестра — рассказывает главному герою, что на самом деле нормальные хозяева психбольницы заперты в подземелье нынешними хозяевами-сумасшедшими.

Рассказывать развязку не буду, но приведу слова самого Шванкмаера, открывающие фильм:

»… Фильм представляет собой дискуссию. Дискуссию по поводу методов управления сумасшедшим домом. Существует два радикальных метода: первый — метод абсолютной свободы и вседозволенности, и второй — метод абсолютного контроля и наказаний. Но существует еще и третий метод. Он комбинирует самые плохие черты от обоих методов. И именно так управляется тот сумасшедший дом, где мы все живем».

Актерская игра выше всех похвал, монтаж, операторская работа, работа художников — тоже.

10 из 10