Роялистка (2001)

Исторический жанр никак нельзя назвать тем, что Ромеру удается, ведь по меньшей мере две его ленты («Парсеваль Галльский» и «Любовь Астреи и Селадона») смотреть невозможно не только из-за невыносимого занудства сюжета и диалогов, но и потому, что актеры выглядят в них ряжеными и совершенно неаутентичными. Другое дело — фильм «Англичанка и герцог», шедший в российском прокате под заглавием «Роялистка», — здесь даже смелый эксперимент по компьютерной реконструкции прошлого не вредит, а помогает раскрытию основной интриги. Визуально фильм изящен, хоть и несколько искусственен (все-таки можно было снять несколько эпизодов и на натуре), концептуально же он программно и шокирующе для французов ревизионистичен в отношении их «национального достояния» — Великой Французской революции.

Для нас, русских, не понаслышке знакомых с сентенцией «революция пожирает своих детей», не вопроса в том, кто прав — чернь или аристократия, ведь социальные грехи второй перевешиваются литрами крови, пролитой первой. «Англичанка и герцог» — фильм разговорный, как всегда у Ромера, и даже камерный: о революции говорят, но сама она проходит фоном, лишь несколько раз вторгаясь в дом главной героини, угрожая ей гибелью. Ромер снял парадоксальный фильм, где единственным истинным патриотом Франции и защитницей короля становится англичанка, в то время как сами французы то и дело отрекаются от своих национальных корней.

Из фильма следует, что аристократы, оставшиеся верными своему сословию, а не переметнувшиеся на сторону черни, как герцог Орлеанский (антипод Грейс Эллиот), заслуживают того, чтобы им служили, ибо эти люди — люди чести, образцы такта и вкуса, подлинные хранители культуры и этикета. В двадцать первом веке, в эпоху массовизации и цифрового обезличивания Ромер снял фильм во славу прошлого — монархии и аристократии, того, что когда-то обладало индивидуальными чертами, было глубоко самобытно и уникально, в защиту именно того меньшинства, которое любые революции обычно уничтожают в первую очередь во имя смутно понимаемого блага большинства. Блистательная, изящная Люси Рассел смотрится здесь антиподом внешне и внутренне неприятному персонажу Жана-Клода Дрейфуса, потому их противопоставление — главная оппозиция фильма.

«Англичанка и герцог» — лента, всецело принадлежащая ромеровской вселенной и не только потому, что диалоги, текстуальность играют в ней доминирующую, основную роль, но главным образом из-за того, что это этоцентичный фильм, нравственная проблематика в нем доминирует, более того предстает выпуклой, как никогда ранее. По Ромеру, невозможно оставаться моральным человеком, идя на компромиссы с бесчеловечной властью, как это делает герцог Орлеанский: уступив раз, ты уже увяз в болоте, и рано или поздно будешь съеден революцией. Тот же, кто остался не запятнан и более того своими слабыми силами боролся с окружающей бесчеловечностью, если и не уцелеет физически, то спасется духовно — вот вывод католика Ромера.

Что же касается темы национального злодейства — крови августейшей особы, то нам ли — нации, казнившей царскую семью, не понимать масштабов этого преступления, и честь, и хвала Ромеру, который пошел против течения и переосмыслил типично французское отношение к революции, как ко благу, и к подлому убийству монарха, как к необходимости. «Англичанка и герцог» — простой и ясный в своем нравственном послании фильм, что в нашу эпоху постправды и тотальности морального релятивизма, — подлинно мужественный шаг для пожилого режиссера.

Новаторская историческая драма «Роялистка» (L`anglaise et le duc) — это вольная экранизация мемуаров английской аристократки Грейс Эллиотт, которой пришлось пережить все кошмарные годы Французской революции в Париже. Любопытно стильное изобразительное решение картины — компьютерные декорации фильма напоминают старые гравюры. Интерьерные сцены строго стилизованы под французскую бытовую живопись конца XVIII века. Экстерьерные — под пейзаж. То есть это и есть живописный пейзаж XVIII века, только живой. «Живые» кареты въезжают в нарисованные ворота, по неподвижно-лазурному небу летят графические птицы — в противовес кино, которое убивает жизнь, запечатлевая ее на пластмассовой пленке, цифровое видео словно бы вдыхает жизнь в мертвую натуру.

Удивительно точен выбор актрисы: превосходный типаж англичанки Люси Рассел и ее великолепная игра создают впечатление художественной правды и погружают зрителя в атмосферу Парижа 90-х годов XVIII века. Мягкая, изнеженная женщина, несмотря на сумасшедшее давление обстоятельств и общественное мнение, сумела даже в революционных застенках сохранить верность своим идеалам. 21 января 1793 г. в Париже казнили обвиненного в измене короля Людовика XVI, а Грейс Эллиот продолжала рисковать жизнью, спасая «врагов французского народа». Она видела вокруг трусость и предательство, она видела головы своих подруг и знакомых на пиках пьяных санкюлотов, она подвергалась унижениям от «лягушачьих швондеров» парижских революционных секций, но ничто не сломило ее дух, ее веру в Бога и Короля. Английская аристократка так и осталась «неисправимой роялисткой» и описала в своих дневниках кровавые события революции, происходившие под лживыми масонским лозунгом «Свобода, равенство, братство»…

Сама Французская революция показана в фильме безо всякой романтизации, такой какой она и была на самом деле — делом окровавленных рук расхристанных фанатиков и честолюбивых проходимцев. Картина, несмотря на довольно ровное течение событий, смотрится на одном дыхании, заставляет сопереживать и дает почувствовать подлинный вкус той эпохи. Лента Ромера, беспощадно разоблачает французскую революцию как разгул черни, террора и беззакония. Фильм был отвергнут Каннским МКФ за консервативную точку зрения на Французскую революцию, но был показан на Венецианском фестивале, где Э. Ромер был удостоен «Золотого льва за карьеру». Фильм кажется сном наяву, причудливой фантазией. Использующийся в нем прием «инкрустации» позволил воссоздать атмосферу Парижа XVIII века и тем самым добиться невиданного эффекта. В результате получился фильм, наполовину нарисованный, наполовину снятый традиционными методами, в котором перед глазами зрителей предстает «старый новый» Париж, Париж прошлого, воссозданный с помощью новаторских приемов. Главной темой являются неоднозначные отношения между Грэйс и Филиппом Эгалите, Герцогом Орлеанским, двоюродным братом Людовика XVI. Грэйс и Герцог когда-то были любовниками. Теперь же их связывают узы дружбы. Чувства эти оказываются под угрозой ввиду трагических событий, где оба они одновременно выступают в роли свидетелей и действующих лиц. Грэйс, будучи яростной монархисткой, не может смириться с тем, что Филипп Эгалите голосует за казнь короля. В ее душе борются противоречивые чувства: любовь и политические убеждения…

В русском прокате фильм почему-то переименовали в «Роялистку» (а я бы назвал «Анти-адмиралъ»). Он являет собой пример того, как нужно в принципе снимать «реакционные» фильмы про революцию.

1. Никаких апелляций к инстинктам, к каким-то грубым и резким эмоциям (типа сцены с отрезанием ног Каппелю или потоплением вражеского корабля раненым матросом). Ведь крайне непоследовательно снимать реакционный фильм о революции в эстетике, которая возникла именно как следствие революции. В эстетике, которая собственно в искусстве является следствием тех же самых явлений, которые в политике мы собирательно можем обозначить как «восстание масс». Старое искусство «эпохи королей и рыцарей» гораздо тоньше. Оно сознательно избегало, простите за каламбур, эффектов от воздействия на аффекты. Оно затрагивало в людях совсем другие струнки, непосредственно связанные с гораздо более высокими сферами души и духа.

2. Понравилась идея погрузить действие в нарисованный старый Париж. Собственно, авторы изначально декларировали экранизацию мемуаров Грейс Эллиот. То есть, мы, как бы, не смотрим кино, а читаем ее воспоминания (периодически вместо картинки на черном экране появляется просто текст). И тут же перед глазами появляются яркие документальные иллюстрации к этим воспоминаниям. Картинка оживает, но остается нарисованной. Именно поэтому появление на экране опьяненной зверством черни с головой принцессы де Ламбаль на шесте не приводит к чисто животной реакции отвращения или ужаса, а скорее воспринимается как один из ярких образов с картин художников эпохи классицизма.

3. Герои выписаны достаточно схематично, как оно и бывает в мемуарах, а не в художественных произведениях профессиональных литераторов. «Сильные» сцены, демонстрирующие бесконечно верную любовь и героический энтузиазм, все эти типичные оперные ходы, умышленно изъяты из обращения.

4. Не показана сцена казни Короля Людовика ХVI. Вместо этого мы видим Грейс Эллиот и ее служанку, которая смотрит на страшную сцену в подзорную трубу. Это нас как бы погружает в атмосферу древнегреческой трагедии, где все убийства и ужасы сознательно выведены за пределы сцены. Типичный современный постреволюционный художник никогда не отказался бы здесь от такой «эффектной» сцены, как «отрубание головы королю».

5. Революционная толпа показана вовсе не карикатурно. Скорее эти люди сделаны похожими на ту старушку, которая добродушно принесла вязанку хвороста на костер для Яна Гуса, думая, что творит нечто полезное, даже возвышенное и богоугодное. Та старушка, по легенде, вызвала у умирающего Гуса восклицание: «О, святая простота!».

6. Очень четко, рельефно прописаны как бы два мира, или два града Парижа. Один мир, где провозглашается строгая иерархия и дисциплина, в том числе самодисциплина, в другом — равенство и свобода. В одном апеллируют к прошлому, к «потерянному раю», который вновь необходимо обрести, к религии. В другом — к будущему, к прогрессу, который якобы вершится в смене исторических картинок, к Верховному Существу, несущему свет прогресса. В одном мире во главу ставятся идеалы духа и чести, во втором — потребности тела (одеть, накормить, наделить равными правами тех, кто не вправе претендовать вообще ни на какие права и т. д.)

7. Фильм ненавязчиво демонстрирует, как подпадение страстям и греху приводит человека к тому, что он начинает соучаствовать в самых неблаговидных делах, хотя в силу рождения и воспитания, в том числе самовоспитания, преисполнен разных благородных качеств. В этом трагедия одного из главных героев герцога Орлеанского по прозвищу Эгалите. Зависть и ненависть к королю, двоюродному брату, сперва приводят к тому, что он, оправдываясь любовью к народу и нации, начинает служить республике, а потом голосует за смертную казнь Людовика XVI. Навечно запятнав тем самым свое имя гнусным предательством. И после сам гибнет точно таким же образом, как его кузен. Очень четко показана эта дьявольская логическая ловушка, в которую попали многие французские патриоты: «Мы должны служить нации, народу, для его пользы…» Однако весьма сомнительно, что польза народа состоит преимущественно в том, чтобы больше есть и меньше работать. Да и всякому ли «своему народу» нужно служить? А если народ неизлечимо болен?

8. Параллелью образу герцога служит молодой офицер, который после известия о казни короля сорвал мундир и бросил его в печь со словами: «Пусть этот народ ищет себе таких защитников, которых он достоин». Вскоре он найдет таких защитников в очень большом количестве. В том числе самого главного из них по фамилии Бонапарт, который втянет французов в хаос мировой войны и зальет Европу реками крови.

9. Очень важно, что мы видим взгляд на события не со стороны какого-нибудь отъявленного легитимиста, иезуита и приверженца ультрамонтанства вроде Жозефа де Местра, а смотрим на все как бы глазами обычной женщины, куртизанки, бывшей любовницы герцогов и принцев. Режиссер как будто специально выбрал героиню, которая похожа на обычную современную среднестатистическую французскую или английскую, или русскую белую барышню. Это хороший ход, позволивший сделать картину не только более объективной, но и более близкой и понятной простому зрителю. А с другой стороны Грейс Эллиот опять же являет собой антипод образу герцога Орлеанского. Того ненависть к королю приводит к падению, а шотландской аристократке верность королю и монархии помогает расти духовно на пути к спасению.

10. Едва ли не единственный современный фильм, где режиссер не торгует телом своих актрис. Столь популярная тема «сексуальности» вообще не эксплуатируется.

11. И опять же редчайший пример в кинематографе, когда прогрессисты являются сплошь отрицательными персонажами, а реакционеры — положительными.

10 из 10

Экскурс в историю Французской революции с Эриком Ромером. Здесь нет батальных сцен, уличных беспорядков и прочей внешней динамики, несмотря на то, что событийная канва того периода представляет богатый материал для подобных картин. Редкие уличные эпизоды происходят в достаточно условном, визуальном пространстве Парижа конца 18 века, воссозданном с помощью компьютерной графики, но носящем показательно декорационный характер. Остался за кадром и самый цвет той эпохи — безудержные дебаты в конвенте, которыми можно было упиваться в «Дантоне» Анджея Вайды.

Но здесь мы увидим не менее острую и напряженную психологическую динамику главных героев, формализующуюся в острых диалогах посвященных как текущему политическому моменту, так и всему ходу истории. Слова, которые будут актуальны до тех пор, пока существуют политическая борьба, революция и контрреволюция. Редкий пример действительно интеллектуального историко-политического фильма, а не попсы на архаичный сюжет.

«Слово «любовь» звучит пошло, в жизни оно встречается редко», — говорил Робеспьер. Безвкусной романтики здесь нет. Быт присутствует лишь для подчеркивания социальной действительности.

Злой перехлест якобинца Шабо и жирондиста Верньо на т. н. «суде» — очарование подобных сцен доступно далеко не каждому.

8 из 10