Я бы не хотел умереть в воскресенье (1998)

Имя французского режиссёра Дидье ле Пешора едва ли что-то скажет даже самым заядлым франкофилам, и нет в этом факте ничего удивительного. Положительного, впрочем, тоже. Вплоть до дня сегодняшнего Дидье ле Пешор крепко завяз в телепроизводстве, эффективно и в целом незаметно (по киноязыку) стоя у руля многосерийных криминальных и полуисторических гиньолей, будь это 'Комиссар Кордье', 'Командор', 'Невинные', 'Идеальные преступления', 'Расследования Элоизы Ром', 'Дуэль под солнцем', 'Закон Барбары' etc. В большом кино с полным метром Дидье ле Пешор относительно успешно дебютировал в 1996 году с антиклерикальной комедией 'Новости от бога' с Мари Трентиньян, Матье Кассовицем и Жаном Янном, только вот его картина была все же минимально остра и язвительна, по сравнению с работами Клода Зиди или Франсиса Вебера, потому быстро канула в Лету. В 1998 году Дидье ле Пешор выпускает как самый свой неоднозначный, так и в общем-то лучший до сих пор фильм - психологическую драму 'Я бы не хотел умереть в воскресенье', которую едва ли вспоминают в контексте зарождения Французского экстрима, при том что одним из наглядных его примеров картина ле Пешора все же является, адекватно сочетая в себе в целом умную провокацию и откровенно нездоровые патологии, которыми наслаждаются два центральных героя картины - мужчина и женщина в постлелушевском, постсекулярном и постпатриархальном французском обществе эпохи 'конца истории', когда умирать было не только можно, но и нужно, и желательно с блеском, треском и хардкором. Однако фильму 'Я бы не хотел умереть в воскресенье' с Жан-Марком Барром и Элоди Буше отчаянно не повезло с премьерой (и в каком-то смысле и с режиссёром, который вздумал сеять хаос как-то чересчур скромно), ведь в том же 1998 году шума навели и Гаспар Ноэ с трансгрессией 'Одного против всех', и Ян Кунен с гротескным брутализмом 'Добермана'. Тогда как 'Я бы не хотел умереть в воскресенье' - кино оглушающе тихое, а потому ещё более моментами вызывающее.

Стартует фильм ле Пешора с кислотного рейва. На танцполе что есть мочи сжигает свою молодость худая особа с сумасшедшим взглядом в глазах. От передоза различными веществами девушка, которую зовут Тереза, внезапно падает замертво и отправляется прямиком в парижский морг, где пребывает в перманентном ангсте один из его сотрудников - сумрачный Бен, который даже во время рабочих будней умудряется смотреть жесткое порно, а по ночам душевно развлекаться на БДСМ-сессиях с выкрученной до нуля похотью у его участников из разных классов общества. Ничто так не помогает борьбе с капитализмом, как легитимные отношения безо всякой 'ванили' и с легким привкусом анонимности. Мужчина в самом расцвете собственного кризиса среднего возраста решает заняться сексом с прекрасным (еще потому что свежим) обнаженным трупом Терезы в рабочее время, Тереза, к счастью, оживает, так и не дождавшись целительного оргазма, а жизнь Бена после этого не то чтоб капитально изменится, но обретет чуть больше смысла, чем было в ней до этого.

Если Йорг Буттгерайт на излете существования двух Германий снимал кино о некрофилии как акте сугубо ист(е)орическом и экзистенциальном, равняясь в том числе на Райнера Вернера Фассбиндера, а Евгений Юфит в своих некрореалистических драмах уравнивал смерть отдельного индивидуума со смертью советской империи, то Дидье ле Пешор в своем фильме 'Я бы не хотел умереть в воскресенье' придает попытке протагониста заняться сексом с трупом привкус нигилистический и, кажется, слегонца антибуржуазный, что вполне укладывается в извечную левую логику французской киномысли последних лет пятидесяти. Этакий бунт низов нижними же частями тела. Люби меня по-французски, ведь это так неизбежно.

То что смерть это ещё и в первую очередь частная трагедия, которая причиняет травмы буквально всем, режиссёр напомнит в одной из побочных сюжетных линий фильма, в которой Бен и его многочисленная свора друзей (сплошь мужчины около тридцати лет или же далеко за бортом этого нежного юношеского возраста) готовятся принять неизбежность кончины одного из их товарищей, инвалидизированного в результате довольно идиотского несчастного случая. Собственно, его кончина становится для Бена неким примиряющим с объективно гнусной реальностью фактом что идеи 'жить своей жизнью' и 'существовать в виде растения' мало того что полярно не близки, так и имеют совершенно разные последствия при всяких попытках самоидентификации. Радикализм фильма ле Пешора отнюдь не в обилии экстремальных сцен; 'Я бы не хотел умереть в воскресенье' поражает в первую очередь своей интонационной безысходностью, которая достигает своего пика в третьем акте ленты, в котором Бен и Тереза уходят в разнос, видимо, ради того чтобы почувствовать себя живыми. Или ещё более мертвыми среди таких же живых мертвецов, заточенных в собственные рамки и тюрьмы тел.

Пешору, впрочем, не хватает на полшишечки совсем уж дикой бескомпромиссности в финале, впрочем, обладать чувством меры всяко лучше чем не обладать им вовсе. Фильм удачно рифмует либидо с деструдо, оператор Дени Руден преимущественно кутает кадр в мертвецкую синюшность и пованивающую бледность при любом удобном случае, то есть где-то в 70% общего хронометража, не превышающего и полутора часов. Между делом ле Пешор вполуха проговаривает что если мы мертвы внутри, то смерть снаружи никак не должна мешать удовлетворению любых патологических желаний, и в целом преднамеренный шок-контент фильма уравновешен мощной фактурой Жан-Марка Барра, в исполнении которого Бен предстает фигурой совершенно обреченной.

„Первый моральный монстр был монстром политическим.“, говорил Мишель Фуко; 'личное это политическое', вторила ему Кэрол Ханиш. Для Дидье Ле Пешора некрофилия Бена и его последующие шаги в бездну мортидо это акты личной трансгрессии в отношении всей политики тела, в том числе и своего, как подчиняемого, так и сугубо подчиняющегося. Политический по сути жест для парадоксального обретения своей истинной субъектности, тем более что все дураки умирают по пятницам, а воскресенье - самый неудачный день вообще. Ну а то что Париж - город зомби Пешору было известно ещё в далёком 1998 году.