Маленькая смерть (1995)

Прекрасная новелла. Прозрачная донельзя во многом благодаря однозначности героев. Мне понравилось.

Не скажу, что прям «нахлынуло», но посмотреть стоит. Это, не говоря о том, что постфрейдистское, посткафкианское (уверена, здесь налицо влияние его «Письма к отцу») произведение раскрывает болезненность отношений отца с сыном и антибуржуазность французской богемы. Модерн, он такой, знаете ли — всегда бунтарь, всегда нетрадицонной ориентации, всегда увлекается чем-то странным, например, коллекционированием смерти, составлением из нее выставок, ищет в пограничности оргазма новое рождение и находит в смерти чужого свою собственную нерождённость, в смерти непринявшего и непринятого отца — свою собственную смерть, в победе над традицией — торжество преемственности. Модерну всегда приходится ходить на цыпочках у смертного ложа отца и красть его душу — а уж потом, после того, как — он сможет рассыпаться в осознании и возвращении к буржуазности. И слышать шум проезжей части в титрах, слышать шум улицы, столь резко и несвоевременно раскрывающей свои грани.

Так мне показалось.

Двадцать четыре минуты мы проживем вместе с главным героем. У Поля резкие движения и глаза раненого оленя, он любит своего парня Мартеля и фотографировать лица людей во время оргазма. Когда-то отец сфотографировал его при рождении и возмутился при виде не самого презентабельного младенца: «это чудовище не может быть моим сыном». И теперь Поль «ловит мгновения» своим фотоаппаратом, чтобы постичь тайну жизни и смерти, преодолеть боль отвержения и найти себя.

Двадцать четыре минуты, наполненные маленькими трагедиями. Сестра Поля Камилла, всю жизнь играющая роль хорошей девочки и в итоге признающая: «Моя жизнь — это одно большое фиаско». Отец, находящийся на грани смерти — который уже никогда не успеет сказать Полю, что же он на самом деле чувствовал к своему странному неправильному невозможному сыну. Сам Поль — то библейский Хам, фотографирующий своего умирающего родителя, то просто несчастный человек, который пытается стать своим отцом, прикладывая к лицу его предсмертную фотографию. Мартель, такой тривиальный в своей необычности. И сильный неожиданный конец. Оставляющий вопрос «что дальше»?

Оргазм — маленькая смерть. Фотография — маленькая смерть. Может, настоящая смерть — тоже маленькая?

Резюме: Смотреть тем, кому нравится пересматривать фильмы, для кого мысль и ощущение важнее динамики… и кто не страдает гомофобией. Это Озон, господа и дамы!

8 из 10

Кажется, Ролан Барт как-то высказывал мысль о том, что ощущения от соприкосновения с прекрасной литературой похожи на оргазм. В этой связи оргазм можно воспринимать, как некоторую форму познания окружающей действительности — все познается в эмоциональном и физиологическом сравнении: близкие к оргазму (высшей точке удовольствия) вещи и явления имеют для нас наибольшее значение. «Хорошесть» книги и или фильма можно, наверное, определять по той же шкале…

В таком случае увлечение главного героя — фотографировать своих друзей/знакомых/любовников в момент достижения оргазма — не кажется мне чем-то диким и непонятным. Может быть, это не совсем нормально, но это вполне понятно — герой, фотографируя людей в этот момент вглядывается в их лица и читает их, как раскрытую книгу. Это способ познания…

Отцу тяжело видеть и принимать сына, не оправдавшего его ожиданий, но еще сложнее отвергнутому своим отцом сыну стать в этой жизни «нормальным» человеком в привычном понимании этого слова, вести «нормальную» и счастливую жизнь.

В очередной раз месье Озон, как внимательный старатель, методично промывает песок, грязь и прочий сор в надежде отыскать золотые крупинки. В этот раз у него получилось нечто большее — наткнуться на целую золотую жилу.

10 из 10

Чуть не забыл. Я впервые вижу такие большие, как у Франсуа Делева, глаза на лице мужчины. Это очень необычно…

Для справки: В старые времена оргазм во Франции называли la petite mort (маленькой смертью), потому что в этот момент испытываешь мощнейшие эмоции, полностью утрачиваешь самоконтроль и, как бы, умираешь психологически. Чтобы возродиться вновь.

Я только что посмотрела короткометражный фильм Франсуа Озона «Маленькая смерть». Вот уже десять минут я сижу без единой мысли в голове, погруженная в эмоции, сменяющие друг друга. Удивление, смятение, нежность, грусть, боль, любовь, — я испытываю все это и не знаю, как перейти от столь четких ощущений к всегда неточным словам.

Герой фильма, молодой человек гомосексуальной ориентации, тот, кого называют enfant terrible, или the black sheep of the family. В общем, в семье не без урода. Когда-то отец нелестно отозвался о фотографии своего новорожденного сына, заявив что-то вроде: «Это чудовище не может быть моим сыном». Фраза предопределила судьбу мальчика, который никак не может жить счастливо, ощущая груз жестокого приговора отца. С первых же минут молодой человек вызывает сочувствие, а самодур-отец, загубивший жизнь сына, негодование. Но неужели фильм об этом?

Ответ на вопрос приходит позже, и я не буду лишать вас удовольствия ответить на него самостоятельно. Кто-то, возможно, вспомнит Фрейда, кто-то Эдипа, а кто-то библейского Хама … А кто-то вообще ничего не вспомнит, а просто будет смотреть на все происходящее со смешанным чувством. Почему я уверена, что так будет? — Потому что Франсуа Озон сделал так, чтобы у нас с первых кадров не было сомнений: здесь есть гомосексуалисты, и если они вам настолько омерзительны, просто не смотрите дальше. Озон не пытается завоевать сомневающихся милыми сценами возвышенной гомосексуальной любви. Нет, он сразу показывает нам все натурально, жизненно, открыто и, тем самым, отсеивает неспособных (т. е. не желающих быть способными) ощутить за гомосексуальным фасадом истинную подоплеку происходящего.

Я вспоминаю последние кадры и снова теряю способность переплавлять эмоции в слова. Единственное слово, приходящее на ум, настолько всеобъемлюще и универсально, что его и произносить сейчас не стоит.

Достаточно просто почувствовать.