Урга: Территория любви (1991)

Просто по времени: премьера прошла в 1991 году уже после августа. Если захочется оспорить, что великий последний, не оспорите, что прощальный. Сейчас кажется, что это не просто кино, а кинопоэзия с таким богатыми метафорами и скрытыми смыслами, что до сих пор эти скрытые вдруг открываются.

В названии весь сюжет: в степи нет стен, уединиться можно с любимой для зачатия и просто для любви только тогда, когд редкие в степи люди проявляют деликатность и не подходят и на километр к тем, кто обозначил территрию занятой, воткнув в планету всего-то шест — укрюк (монг. уурга). Просто, чтобы издалека было видно любому, что в степи есть временно занятое место.

Как всегда бывает с поэзией, не все всё понимают одинаково, есть желающие спорить. Любит ли Мхалков выпячиваться, умеет ли или любит, но не умеет, вообще не относится к этому фильму. Кинофильм прекрасен, замечен в стране и в мире, отмечен номинациями и наградами, но дело-то не в этом.

Дело в том, что это кинопоэзия, стало быть, никогда не устареет, потому что настоящая. Если вам осторчертела пальба и беготня, если вы набили оскомину из-за суеты на экране и в жизни, а в кино больше не хотите получать киножвачку — максимум тарарама при минимуме смысла, то это кино для вас.

И когда Гостюхин будет играть поющего шофёра, у вас на глазах превращающегося в апатрида, когда история о поездке за презервативами перестанет казаться вам смешной, когда вспомните, что «Урга» нечайно стала чем-то, что напоминает реквием Союзу, окажется что и у вас есть своё понимание.

И не важно, из какой вы этнической группы, не важно, можно ли успешно поскрести вас, чтобы под европейским налётом найти чингизханову родню. Вообще очень многое не важно, если вы поймёте, почему о главном в «Урге» невозможно сказать словами.

9 из 10

Данный фильм великого режиссера Никиты Михалкова достаточно необычен.

Действие фильма происходит в степях Внутренней Монголии. Сюжет достаточно личный.

Супруга степного монгола Гомо, отца троих детей, Пагма направляет своего мужа в город для определенной цели, достаточно личной. Взяв в попутчики человека из России Сергея, оказавшегося в этих достаточно далеких для России местах, Гомо отправляется в путь.

Вот из этого события получился фильм высокого класса с глубоким смыслом. Почему?

В фильме достоверно показана жизнь монголов.

Во-первых сама степь. Та бескрайняя, пустынная степь, под облачным, но на самом деле достаточно жарким степным солнцем. Рек в этих местах мало. Как раз в одну из таких рек врезался грузовик россиянина Сергея (Владимир Гостюхин). Что, возможно, может нести определенный смысл. Когда сын степи — монгол танцует на земле, а орел парит в воздухе, как они взаимосвязаны. Человек и природа.

Во-вторых труд монголов. Они разводят овец и лошадей. Лошади служат средством передвижения в степи и с детства ребенка уже приучают к тому, чтобы хорошо ездить на лошади, держаться в седле. Поскольку это — основа жизни в этих местах.

В-третьих — жилище монголов — юрта. Это небольшое сооружение, в котором можно есть, спать. Но при этом, оно легко собирается. Поскольку монголы — народ кочевой, постоянно в пути, в степи, в пустыни. И юрта очень уютное жилище. По мнению одного профессора, очень экологичное.

Вот таков он край бесконечных азиатских песков, который сформулировал определенный образ жизни, культуру, быт этого народа.

Далее Гомо и Сергей приходят в город. Показан город. Здесь нет многоэтажных зданий, в небольшой комнатке группа маленьких ребятишек смотрит телевизор. И телевизор в те годы считался чем-то очень великим, прекрасным и странным, встречаясь вот так вот редко.

Затем Сергей оказывается ночью в клубе. Подвыпив, он выходит на сцену и начинает петь песню. Здесь может прийти параллель выступления Семена Горбункова с песней про зайцев из «Бриллиантовой руки». И допоет ли Сергей свою песню?

И вот у Сергея возникает видение православной церкви, покрытой снегом. Как она сейчас далеко отсюда! Как необычна будет для этих мест.

И показан местный буддийский храм в пустыни. Здесь тоже есть вера, вера в Будду.

Но сумеют ли герои вернутся обратно, привезти цель путешествия?

Никита Михалков — великий режиссер. Он очень много сделал в своих работах для раскрытия русской культуры, показав ее глубину, загадку, тайну, душу в таких фильмах, как «Сибирский цирюльник», а также экранизациях Антона Чехова («Неоконченная пьеса для механического пианино»), Ивана Бунина («Солнечный удар») и других работах.

Но вот в этой работе у него была несколько иная задача: показать культуру, быт, мировоззрение, образ жизни другого народа — монголов. Путь у к пониманию этого был для режиссера более длинным. Насколько он сумел пройти до конца, осмыслить и показать все это — решит каждый зритель сам.

Но эта работа важна своим глубоким созидательным, миротворческим смыслом еще и теми деталями, когда в начале фильма зрителю показывают как Сергея гостеприимно зовут в юрту, дают путнику еды, как хорошо принимают. О чем сам Сергей потом скажет: «Он меня, как человека принял» И в более поздние кадры фильма, когда Сергей поет русскую песню, а монгольская девочка играет на музыкальном инструменте. О чем это говорит? О диалоге культур, дружбе народов, единстве всех живущих людей в мире, независимо от места рождения, условий жизни. Все едины, равны, все сестры и братья. С этой задачей режиссер справился великолепно.

10 из 10

«Урга: Территория любви» — особая кинолента в творчестве Никиты Михалкова. Множество номинаций и престижных премий зарубежных и отечественных кинофестивалей подтверждают то, что режиссер снял достойный и сильный фильм. Сюжет может показаться наивным и даже смешным: главный герой Гомбо, многодетный отец, едет в город по просьбе жены, чтобы купить в аптеке средства предохранения от нежелательной беременности. Супруга Пагма выносила троих детей, китайская политика запрещает рожать еще. В фильме показаны 80-е годы прошлого столетия. С тех пор законы, связанные с естественным приростом населения в Китае, ужесточились. Гомбо — монгол, живущий в степи. Его род хранит генетическую память о завоеваниях народа и о великом Чингисхане, являющемся главным героем сказок, которые добрый отец рассказывает своему любимому сыну.

Интересно, как чувствуют себя люди на родной земле, принадлежащей теперь другому, исторически враждебному народу? Михалков показывает независимое существование семьи Гомбо, следование народным традициям, мирное соседство с другими монголами. Вокруг суховей, ширь, красота… Как не разгуляться на таком раздолье тем, кто рожден в степи, рожден на коне, рожден быть победителем. Но приход цивилизации неизбежен: Гомбо привозит из города велосипед, телевизор. Именно эти вещи станут проводниками в современную жизнь, символом разрушения родного и сакрального.

Наравне с монгольской семьей зрительское внимание привлекает русский водитель Сергей, которого сыграл Владимир Гостюхин. Этот герой тоскует по родине, он работает в чужой стране. Прекрасно снята сцена, в которой Сергей платит китайским музыкантам, чтобы те сыграли знаменитую песню «На сопках Маньчжурии». Потерянный русский человек с болью, ностальгией поет своей земле на родном языке. Пожалуй, это один из самых трогательных и сильных моментов в кинокартине Михалкова. Гомбо и Сергей похожи в своей любви к народу, отечеству несмотря на большие различия в культуре, вере.

«Урга: Территория любви» — фильм-предсказание о распаде великой страны СССР, о том, что китайцы займут значительное место на мировой арене и своеобразно вторгнутся в пределы России. Это кино — притча о том, что не стоит забывать свои корни. Встреча Гомбо с войском Чингисхана смотрится вполне реалистично: великий завоеватель порицает своего потомка в том, что он не следует монгольским традициям и обменял коня на велосипед. Отличный фильм, с глубинными смыслами, прекрасными степными видами под струящуюся музыку Эдуарда Артемьева.

9 из 10

Давно, не доходили руки посмотреть этот фильм, и сейчас даже немного стыдно за себя, потому что я отчасти тоже являюсь монголом. Наверное, вы знаете сколько сейчас проходит споров, ругани, прений насчет Никиты Сергеевича, но за этот фильм я благодарен ему.

Во-первых, он очень правдив, особенно монгольские актеры, я бывал в таких степях и видел как живут там люди, все так и есть, как показано в фильме, душа находила в этом, что-то свое родное, герой Гостюхина тоже сыграл правдиво и смешно, благодаря ему, появлялся хоть какое-то движение в кадре. Во-вторых, сама история очень трогательна и комична, монгол поехал покупать презервативы, потому что по закону ему нельзя иметь больше 3 детей. Можно было почувствовать тут какую-то пошлость, но история на удивление показана домашней, милой, приятной. В чем-то она напомнила мне прекрасный советский фильм «Мимино», примерно тот же персонаж попал в не то время, в не ту среду, где он не очень уютно чувствует себя и в итоге возвращается в свои края. Тут та же ситуация, только в чужой среде здесь оказываются два разных человека, два разных мира. И этим людям не можешь не симпатизировать. В-третьих, конечно, же шикарные кадры монгольской степи, которые не могли не тронуть моего бурятского сердца.

10 из 10

После рождения третьего ребёнка монголка Палма перестаёт допускать к себе супруга — пастуха Гомбо, поскольку закон запрещает иметь местным жителям больше трёх детей. Вместо этого она предлагает ему съездить в город, чтобы купить презервативы. Гомбо отправляется туда на пару с новым другом — русским шофёром Сергеем, которому он перед тем помог вытащить съехавший в речку грузовик.

В городе они посещают ресторан, где Сергей со слезами на глазах исполняет песню «На сопках Манчжурии», ноты которой выколоты у него прямо на спине. Полуобнажённого русского забирают в участок, а застенчивый Гомбо так и не отваживается приобрести презервативы, а вместо них покупает телевизор. На обратном пути он встречается в степи с самим Чингиз-ханом, а по возвращению домой занимается любовью с женой без контрацептивов…

История о духовном сближении монгольского пастуха и водителя из России, а равно и каждого из них со своим прошлым, нет-нет да сбивается в плохо маскируемую назидательность, например, когда Михалков начинает рассуждать о национальных корнях своей страны. Однако многое, если не всё, искупает тут страстное объяснение в любви великолепию и мощи бескрайней степи, чья чувственная и иррациональная энергия становится почти осязаемой.

В противовес оплаканному могуществу бывшей империи Чингиз-хана символами наступающей цивилизации становятся тут презервативы, телевизор и плакат с Сильвестром Сталлоне. Присущая Михалкову «чувственность» выглядела бы чрезмерной, если бы не удивительно естественные в своём внутреннем величии монгольские исполнители, и всё та же степь, которая в силу своего природного феномена не может быть избыточной по определению.

Режиссёр находит интересные образы, показывая, как естественные вещи подменяются искусственными «симулякрами». Гомбо, вернувшись домой, ставит у себя в юрте телевизор и начинает смотреть на степь через этот маленький экран. А урга (палка с петлёй на конце, которой кочевники ловят животных, но когда втыкают в землю, то она уже служит предупреждением о том, что в этом месте занимаются любовью) теперь превращается в стояк для антенны…

Неискоренимый пантеизм, почвеннические настроения и ориентальные наклонности создателя предполагали серьёзный, почти трагический разговор о пагубном влиянии цивилизации на природного человека, однако постановщик избегает пафосного надрыва с помощью юмора. А в постскриптуме даже несколько перегибает палку: с некоторых пор вместо урги, символа любви и новой жизни, над степью возвышается фаллос заводской трубы, извергающей густой чёрный дым. И уже повзрослевший четвёртый ребёнок Гомбо и Палмы рассказывает, что больше всего на свете любит путешествовать и скоро собирается в Лос-Анджелес — посмотреть на японцев…

Несколько студий и лично Никита Михалков представляют фильм Никиты Михалкова по сценарию Никиты Михалкова и Венецианской премией Никиты Михалкова. Его много, да, но в основном за кадром. А в кадре царствует степь: широкая, молчаливая, свободная, простирающаяся до самого горизонта, перекатывающаяся сухими волнами ковылей, невыносимо прекрасная в своём первозданном покое. Тут и жить просторно: разводить скот, ловить стрекоз для сына, любоваться улыбкой дочери, дышать и любить под открытым небом. Как древние. И не нужно многих слов, чтобы передать полноту жизни, ведь вот она, прямо перед глазами: в солнце, в радуге, в блестящих раскосых глазах, что горят напротив. И дышать бы полной грудью, тонуть в травах, бежать, как на маяк, на тонкий силуэт урги — палки с петлёй на конце, означающей, что здесь начинается территория любви, и она только для двоих… Нельзя, сказала Пагма, уже трое детей у нас, по закону нельзя больше. Нет любви для Гомбо.

Как известно, самым массовым производством в Китае является производство китайцев. И политика контроля за рождаемостью — не жестокость, а вынужденная мера, ибо волна народная в силу необъятности (два миллиарда как-никак) способна затопить не только КНР, а весь земной шар. О чём-то подобном толкует Никита Сергеевич в финале. Со столь горькими нотками в голосе, с таким назойливым звоночком в качестве фонового шума, словно откровение о конце света читает. Мол, и покорится земля российская нашествию китайскому, и расселятся монголоиды по планете, и прорастут сорняками на всех континентах, вытесняя иную растительность… Другими словами, конечно. Но лёгкий привкус фирменной михалковской назидательности чувствуется и в «Урге», одной из хороших, гармоничных его работ. И такое неожиданное патетическое отступление диссонирует с основной частью картины. А ведь сказу о том, как многодетный монгол за презервативами ездил, несказанно идут поэтичные полутона, недосказанность и недообъяснённость, многозначительные пустоты в действии, завораживающий аутентичный саундтрек от Эдуарда Артемьева и здорово переданное ощущение полусна-полуяви. Это притча, и каждый вправе понимать её по-своему.

Как и жизнь. Разную настолько, насколько различны герои. Вот Гомбо и Пагма, незамысловатые на первый взгляд люди, с трудными заботами, примитивным бытом, но мудрым взглядом на вещи. А вот Сергей, русский водитель, прихотью судьбы занесённый в эту далёкую страну, в сонную, однообразную до отупения степь. То, что естественно для кочевников Внутренней Монголии, для него, пришлого, дико и чуждо: язык, еда, обычаи, слишком смуглые, скупые на мимику лица. А им непонятен он, с диковинной татуировкой на всю спину, с непривычной манерой всё время говорить, смеяться невпопад, пить без меры — то ли от неуверенности, то ли от внутренней пустоты. А вот город. По-китайски шумный, многолюдный, в котором и Сергею, и Гомбо одинаково неуютно. До потери ориентации, до смущённого «нет» в аптеке (как же можно обсуждать свои интимные проблемы с незнакомой женщиной), до пьяного вальса в ресторане, — потому что сердце требует песни, именно здесь, именно сейчас, именно этой. Но одинаково нелепы для местных аборигенов оба заезжих чудака. Свои среди своих — чужие среди чужих. И остаётся либо нести этот крест потерянного, никому не нужного человека, либо возвращаться домой.

Только где он? Хорошо Гомбо, его ждёт земля, привольная, бескрайняя; и Пагма, тоскуя, уже скачет навстречу, надев парадный убор, как дева на свадьбу. А Сергею, вечному незваному гостю, родина является лишь видом одинокого храма, забытого в грязном снегу в окружении галдящих ворон, да врывается в кадр чёрно-белым изображением разрушенной дедовской избы. И песня не спасает — в ней, непрошенной, исполненной под кабацкий оркестр, как в пустом доме, души нет. Порвалась дней связующая нить; утеряна связь поколений. О крушении ли СССР ностальгирует Михалков или, глубоко внутри, о той, прежней России, деревянной, блоковской — так просто и не поймёшь. А, может быть, это просто досада на нас, пропивших, забывших себя, неустроенных, бегущих на заработки за границу вместо того, чтобы беречь и восстанавливать своё, родное. Потому и крепки они, смуглые и раскосые, потому и готовы править миром, что кровь предков в них сильнее. И бродит ещё по восточным просторам неприкаянный призрак Тэмуджина, пугающий, готовый возродиться в любом из своих потомков. Ох, не зря в коридор, где русская девочка читает революционные стихи, сюрреалистическим видением вплывает всадник с тоскливой монгольской песней на устах. Красиво поёт, душевно. Искренне.

Как бы далеко ни шагнула цивилизация, она неспособна до конца изжить в нас дух диких, беспокойных наших пращуров. И простой поначалу конфликт деревенского и городского мировоззрений («Говорила тебе — не женись на городской», — ворчит престарелая мать Гомбо) внезапно перерождается в глобальные рассуждения о генетической памяти, о человеческой природе и близости её к природе окружающей, о продолжении рода как потребности не отдельно взятого человека, а целого народа. Русскому — русское, монголу — монголово. Жить надо на своей земле, там, где корни. И любить — без оглядки на законы, а лишь потому, что хочется. Забыть про всё, застолбить территорию и упасть в степь, огромную, тёплую, оглушающую музыкой сверчков, открытую всем ветрам, высушенную зноем настолько, что не осталось ничего лишнего. Только небо, только вечность. Как и сотни лет до этого.

«Урга: Территория любви» Никиты Сергеевича, фильм 1991 года, созданный в копродукции с Францией — пример хоть и неокупившегося, но, тем не менее, цельного и талантливого киноописания. Не считая «Цирюльника» и первых «Утомленных», по мне — это последний аутентичный фильм Никиты Сергеевича.

Завязка («монгол поехал в город за средствами предохранения, так как по закону он не имел права иметь больше трех детей») к середине фильма оправдывает себя тем, что и монгол, и русский находят общие для разных культур точки соприкосновения. В особенности, отрыв от родных мест — это серьезное препятствие для любого менталитета — рождает непередаваемую тоску по дому, которой пропитан весь фильм.

Также, ценнейшим примером выхолащивания презрительного отношения к русской истории и культуре с помощью режиссерского мастерства является настойчивые просьбы мужика сыграть вальс по нотам, вытатуированным у него на спине — настолько это абсурдно и, в тоже время, обыденно для сознания русского человека. После просмотра, с оглядкой на эпилог «Ургы», зритель побужден в ближайшее десятилетие съездить на Байкал, а то ведь засохнет, чего доброго!

Своим простецким, буквально, одомашненным отношением к человеку и людским недостаткам фильм оставляет светлое, просторное, как степь Внутренней Монголии, чувство грусти по раздольным полям и дремучим лесам, которые, я думаю, в фильме подразумевались. Но в свете происходивших в конце 80-х — начале 90-х событий опираться на разрозненную исторической действительностью культуру режиссер не стал. Ему достаточно было углубиться в корни русского менталитета, потому фильм получился не только аутентичным, но и печальным, что нисколько не уменьшает его благотворное воздействие, а лишь увеличивает.

9 из 10

Действие фильма проходит в Китае в средине восьмидесятых годов прошлого века, что не случайно. Главные герои фильма: русский шофер Сергей и монгольский скотовод Гомбо. Эти люди в широком смысле символизируют два народа, потому в фильме стоит рассматривать две сюжетных линии, которые сплетаются при встрече русского с семьей монголов.

Монголы в средние века были могущественной нацией, покорившей многочисленные страны. Они были свободны как ветер, кочуя по бескрайним просторам долин. Но в современности на примере Гомбо и его семьи иллюстрируется утрата свободы, регресс самосознания и ассимиляция некогда великого народа, его упадок. Семья проживает в Китае, она оторвана от родной земли, супругам запрещается иметь более 3 детей, и навязывается мнение будто они «темные» люди, живущие пережитками прошлого. Гомбо даже начинает верить в это, потому отправляется с Сергеем в город, чтобы купить телевизор для просвещения и презервативы для контроля рождаемости. Он покупает телевизор и велосипед. В качестве антенны Гомбо использует ургу, которая традиционно отмечала территорию любви. Происходит подмена ценностей, но Гомбо понимает, что и телевизор и велосипед чужды для монгола и абсолютно бесполезны. Он видит в нем лишь глупые бессмысленные картинки, которые ничего для него не значат. Это понимает и его жена. В них пробуждается монгольская свобода, самосознание и они пускаются в степь на конях и совершают обряд любви. Урга в фильме является символом любви и немыслимо использовать ее как антенну. Понять это помогает герою сон, в котором к нему является Чингисхан. Михалков показывает отрицательное влияние западной культуры, разрушающей традиции стран.

Россия имеет с Монголией нечто общее — она деградирует и некогда великая держава, которой гордились граждане, превращается в отсталое и раздробленное государство и автор фильма понимает это сразу же после развала СССР. Не зря в фильме показывается Горбачов, который стал предтечей развала. Граждане страны стремятся уехать за границу, чтобы заработать денег или купить что-то. Людям навязали культуру потребления, внушили, что счастье в обладании и преобретении вещей. Быть заменили на иметь. Герой Гостюхина старой закалки, он любит Россию всем сердцем, грустит по ней на чужбине, вспоминает времена героев войны, величие родины. Он вспоминает ее, послевоенное запустение, но тем не менее он не может найти счастья негде кроме России.

Важна также идея о встрече культур, на примере Гомбо и Сергея. Они находят общий язык, не зная при этом языка собеседника. Между ними завязывается искренняя дружба, они открывают душу друг другу при этом, не говорят ни слова. Дружба эта доказывается поступками, а не словами и базируется не на лингвистическом уровне а на душевном.

В конце фильма Михалков делает предсказание будущего, по-моему, очень близкое к правде. Россия уже начала отдавать Земли Китаю, а на ее территории скоро будет больше иностранцев, чем коренного населения. Автор размышляет о глобализации и индустриализации, смешивании культур и народов, что конечно же носит скорее отрицательный характер.

Великолепная притча с моралью и смыслом, оригинальными режиссерскими приемами и хорошей игрой актеров. Фильм, скорее всего не понравится людям, которые любят сюжетные перипетии, стремительность событий или страсти и интриги. Вдумчивому и зрелому зрителю же картина обязательно понравится.

10 из 10

Он замучил меня своими вопросами. И ответами тоже. Наяву и во сне. Впору пить бром… О чем этот фильм?

Казалось бы, абсолютно незатейливая история о простых людях, которые живут себе в монгольской степи, вдали от цивилизации — то в зное, то в холоде: тяжело работают, растят детей, любят друг друга, заботятся о стариках, уважают соседей. Не общий, приватный стиль. Кому-то, наверное, безразличный.

Однако есть в этой картине то редкое, пропитанное высоким чувством настроение, которое никого не оставит равнодушным. Я надеюсь…

По своей художественной ценности и средствам эмоционального воздействия лента Никиты Михалкова стоит особняком, на особой высоте, и определяется, как знаковая.

Это — фильм о любви, о высокой, всеобъемлющей и разделенной; о генетической памяти, о вечной и кровной; о человеческих ценностях, неизменных в любых испытаниях; о национальном характере и о проникновении в него чуждой ментальности; о проблеме продолжения рода, что созвучна проблеме продолжения жизни. Наконец, это фильм о конце советской эпохи и о человеке того времени, который сегодня встречается всё реже и реже.

Иногда жанр УРГИ определяют, как притчу, что, на мой взгляд, весьма сомнительно и неточно: в нем нет ни капли дидактики, ни йоты поучения и уж совсем ничего — для любителей «поржать». Это все же драма, драма кристально чистой души.

Великолепная режиссерская и операторская работы. Эффект наблюдения, удивительная глубина фокуса: не в смысле хорошей оптики, а в смысле умения видеть. Замечательные актерские работы: Владимир Гостюхин, Бадема, Баярту, Вуринил, Йонгян Бао.

Драматическая линия Владимира Гостюхина — одна из самых важных и значимых. А пятисекундный, почти статичный черно-белый кадр в живом ритме сердечного цикла, когда Сергей выходит на крыльцо ресторана — просто отдельно взятый шедевр, в нужное время и в нужном месте вставленный в общее повествование.

Даже эпизодические персонажи фильма сделаны мастерски: роль матери Гомбо, которая во всех описаниях именуется Бабушкой, в образе Вечной Матери… или крошечная роль жены Сергея, в исполнении Ларисы Кузнецовой.

Музыка Эдуарда Артемьева — в тему, в заданный тон и ритм. Что касается вальса «На сопках Маньчжурии» Ильи Алексеевича Шатрова, который лейтмотивом проходит через весь фильм — звучит он в довоенном своем, третьем варианте. Наша вечная боль и короткая память — о тех, кто лежит под Мукденом и Ляояном.

Отдельно хотелось бы сказать об авторском переводе Никиты Михалкова: с чувством и с толком, без лишнего пафоса, актерства и неправдоподобных эмоций, без единой фальшивой ноты, на высочайшем уровне профессионального мастерства.

Для меня до сих пор остается загадкой, почему же «Урга» уступил ОСКАРА 1993 года «Индокитаю» Режиса Варнье?