Ниагара (1991)

Живет на свете 'девушка' тридцати веселых лет. Эталон вульгарности 90-х. Старательно имитирующая поведение безмозглого мотылька. Но это плохо у нее получается. Потому что живет Ниагара одновременно в двух мирах.

Мир подруг- ровесниц и возрастных ухажеров ей льстит, восхищаясь ее молодостью, красотой и детской непосредственностью. Но ей среди них неуютно. Там нет куража, а дружеская ночная попойка внезапно перерастает в семейную склоку с внезапно ввалившимся похмельным мужем подружки.

И хочется Ниагаре набрать побольше бонусов в мире молодых 20-летних художников, для которых она, увы, лишь натурщица и для некоторых манекен для оттачивания сексуальных навыков.

Сюжет фильма не лишен занимательности, но качество пленки отвратное, ощущение репортажа из подвала не покидает весь фильм.

В мутных водах перестроечного кино временами попадаются не перлы, нет, но любопытные образчики, располагающиеся «выше плинтуса», однако не настолько выше, чтобы можно было говорить о принципиальной стилистической оригинальности. Тем не менее они любопытны тем, что (воспользуюсь штампом) отражают дух времени. В чем же дух времени примерно 91 года?

Про «большую историю» мы все и всё знаем: деградация экономической системы, путч, распад СССР и т. п. Но данный фильм большую историю игнорирует, потому что учитывает комедийно-мелодраматическую традицию, для которой историзм вовсе необязателен. Поэтому мир истории малой представлен в ней гораздо богаче: коопкафе с убогим, но тогда претендующим на роскошь интерьером, которому конгениальны звучащие из магнитофона песни Токарева; претендующая на богемность, но такая же пустовато-пошловатая арт-среда, где играет не Токарев, а гипермодные тогда London Boys, но никакой четкой оппозиции богемы и плебса в фильме тем не менее нет. Все топосы в «Ниагаре» (река такая в Африке, по версии заглавной героини) примерно уравнены, и по ним легко и с присвистом перемещается персонаж Германовой, одинаково уместный и одновременно выпадающий из любой среды и т. д.

Сущность духа переходного времени, если рассуждать семиотически, в том, что старые знаки еще ощутимы, но более не актуальны, а знаки новые уже актуальны, но не осмыслены. Натурщица в худучилище — профессия более чем легкомысленная десятилетием ранее, но здесь она не более чем маркер «сладкой жизни» как пародии на нее. Жизнь героини этого фильма как жизнь журналиста, героя фильма Феллини, только прожигают ее по-разному и с разной степенью претензий. Но в обоих случаях это герой-медиатор, функция которого (им самим неотрефлексированная) не просто попадать в разные среды, но демонстрировать их мнимые претензии на «избранность». В фильме отсутствует всякий намек на морализаторство, но не потому, что он связан со смакованием аморальности, хотя образ жизни героини мог бы послужить для этого прекрасным поводом. Скорее это фильм о действительном желании, не сладкой жизни, но истинного бытия, препятствием которому служат переходные и неполноценные формы действительности. При этом такое желание слабо отрефлексировано, идеализации в фильме нет, и вряд ли героиня что-то осознает по-настоящему, кроме того, что молодость уходит. Остается лишь смех сквозь слезы как более-менее понятная по классике реакция на невоплощенные мечты при всем мнимом богатстве мнимого выбора для героини.

7 из 10