Эдвард II (1991)

Маг, чародей, художник, проклятый поэт, пророк, демиург, Дерек Джармен знал о магии кино, кажется, всё. Каждый из его немногочисленных фильмов — квинтэссенция нового искусства, иллюзия, альтернативный мир, сообщающийся с действительностью, но подчеркнуто нереальный. Разделение его творчества на картины современные и исторические условно, как относительны сами время и пространство, спрессованные в его фильмах в точку, вынесенную из системы координат привычного хронотопа. В то же время боление Джармена социальными и нравственными проблемами современного ему мира неуклонно проводит в его картинах касательную к актуальной действительности, а рефлексия о своих в ней месте и возможностях придает его работам сокровенный характер и выводит их в пространство вечного.

Вышесказанное справедливо и для условно исторического фильма «Эдвард II». Его часто называют вершиной творчества режиссера, что ошибочно, ибо путь и пребывание Джармена в кино невозможно представить в виде некоего графика со взлетами и падениями, поступательного — восходящего или нисходящего — движения. Все его фильмы, так часто похожие на арт-видео или клип, равноценны для понимания Джармена как художника и человека, каждый из них суть его плоть, кровь и дух.

Взяв за основу сценария пьесу Кристофера Марло и убрав из неё все суетное, лишнее (побеги, погони, битвы), Джармен растворяет фабулу истории в ярких, полных эстетизма, эротизма и безумия визуальных сценах в духе фильмов Рассела и Гринуэя, смешивая воедино искусство перформанса, кино, театра, живописи и поэзии. При этом он любовно относится к языковой красоте источника, сохраняя в фильме стихотворную форму речи героев. Вырывая события пьесы из исторической определенности, он не то чтобы переносит их в наши дни, но, наделяя прошлое кричащими признаками современности (так, сражение двух королевских армий у Джармена превращается в конфликт ЛГБТ-сообщества с радикально настроенными гомофобами), выносит действие фильма за пределы какой-либо временной детерминированности, словно вычеркивая из крылатого « O tempora! O mores!» время как что-то несущественное.

Жажда власти, злоба, алчность, жестокость, похоть, тщеславие — этими бесами одержимы буквально все персонажи джарменовского «Эдварда». Возведенные в абсолют, они становятся главными действующими героями фильма, а люди, королевское гнездо, пэры, все эти эдварды, елизаветы, кенты, мортимеры, гевестоны — лишь вместилища, сосуды, тела. Джармен вообще проповедует античный культ телесной красоты и любуется красотой мужского тела, змеиного тела, тела Тильды Суинтон. И чем красивее и совершеннее, по Джармену, эта оболочка, тем в более обнаженном виде предстает она в его фильме. Наряженные в диковинные одежды женщины и дети, полуобнаженные мужчины, первозданная нагота животных. А пляска бесов тем временем правит балом истории, змеиным клубком запутывает любовные и политические интриги, свергая одни и устанавливая другие правительства. Пороки ослепляют и сводят с ума, жестокость карается большей жестокостью, кровь оплачивается кровью. Меняются имена и оболочки, нравы остаются прежними. Смена правителей не может пошатнуть царства бесов. Играй, музыкант! Крутись, колесо! В мире людей всё давно решено. Он никогда не освободится от разрушительных страстей. Он никогда не будет добрым.

Фильм связал воедино судьбы трёх великих английских геев — короля Эдварда II (1284—1327), драматурга Кристофера Марло (1564—1593), пьесу которого «Беспокойное царствование и прискорбная смерть Эдварда II» (1592) экранизировал режиссёр Дерек Джармен (1942—1994). Кроме гомосексуальности, три этих имени объединяет бросающаяся в глаза непродолжительность жизней, каждая из которых была прервана далеко не по собственному желанию…

Бескомпромиссное исследование гомосексуальных желаний Эдварда II, предпринятое Марло, имело непреходящее значение для утверждения гей-сознания. Новаторская по форме и языку пьеса живописует трагедию монарха, не желавшего и неспособного вести государственные дела, что усугублялось ещё и опасными эротическими пристрастиями, уравниваемыми с содомским грехом. Это рано или поздно должно было привести его к полному политическому краху.

Сохраняя перипетии дворцовых интриг, подогреваемых женской уязвлённостью Изабеллы, супруги Эдварда, Джармен сосредотачивает главное внимание на драме о самоотверженности гей-любви. В итоге люди отвергнутой Эдвардом Изабеллы нападают на 43-летнего короля и подвергают пытке: вводят ему в задний проход раскалённый докрасна железный прут. Правда, в картине эта жуткая процедура явлена как сон Эдварда накануне убийства. Садистская казнь должна была ознаменовать не столько необходимость устранения уже и без того отрекшегося от престола монарха, сколько наказание за его гомосексуализм.

Марло, оказавший заметное влияние на развитие мировой драматургии, в том числе и на молодого Шекспира, был убит и того раньше — в 29 лет. Во время сомнительной пьяной драки в таверне ему вонзили нож в голову по основание рукоятки. На таком впечатляющем фоне смерть самого Джармена после почти восьмилетней борьбы со СПИДом выглядит едва ли не благостной. Фильм являет собой пример уникального сопряжения поэтического текста и смелой модернистской трактовки: почти провокационной отваги в использовании музыки, шумов, интерьеров, предметов, костюмов и причесок героев, детали которых принадлежат самым различным эпохам.

При бросающемся в глаза аскетизме формы, граничащей с бедностью (благодаря чему Джармен всякий раз без особых проблем находил средства на реализацию довольно амбициозных замыслов), режиссёр добивается редкостной идентификации слова и изображения. В его пространство вполне органично вписываются: поющая Энни Ленокс, шум работающего за кадром телевизора со сводками текущих новостей или униформа современного морского пехотинца на Роберте Монтимере, фаворите Изабеллы.

«Эдвард II» стал одним из вершинных достижений Джармена как постановщика. Его обращение к тексту, выдержавшему испытание временем, позволило не только признаться в очередной раз в солидарности с «жертвами собственной кармы» и подчеркнуть тем самым актуальность их дискриминации, но ещё и дало возможность высказаться о вещах более глобальных, как то — любовь, власть, жертвенность, жизнь и смерть…

Именно так прозвали супругу Эдуарда II Изабеллу, дочь Франции. Логичен вопрос, почему именно ее фигура начинает партию — всё предельно просто: королева Изабелла, эта Французская Волчица, именно она, можно сказать, дала толчок для старта Столетней войны. И повод совсем не претензии ее сына на престол Французского королевства, все куда проще и началось куда раньше — это ревность.

Эдуард II же, этот слабый духом и волей человек, абсолютно не подходил для такой великой роли, как управление Англией (впрочем, таких королей было не мало в истории той же Франции — Людовик X и Карл IV, прозванный в народе Красавчиком (не «Красивым», а «Красавчиком» — разница весомая) — братья супруги принца Уэльского). И мало того, что как управитель Эдуард был бесхарактерным, так еще и с ярко выраженным женственным поведением. Слабохарактерность короля проявляется сплошь и рядом, в фильме по меньшей мере две сцены, где Эдуард твердо говорит о дальнейшем проявлении своей воли, но вот следующий эпизод — и ничего.

На протяжении всего хронометража фильма борются две силы — Французская волчица со своей свитой и английский безвольный король, и преимущество постепенно оказывается у первых. Замечательно то, что режиссер отбросил мелкие детали — громоздкие декорации, великолепные никому не нужные костюмы начала XIV века, а оставил главное — диалоги. Взаимодействия движений и жестов, чувственные голоса, а главное — слова — производят неизгладимое впечатление камерной английской театральной постановки.

И опять Изабелла Французская победила. Уничтожив недругов, эта несчастная в браке женщина обрела недолгий покой и трон Англии в придачу. Эдуард II же был низложен и потерпел унизительное поражение от рук собственной супружницы, что довольно колоритно показано в завершении фильма Джармена. А Тильда Суинтон, Тильда Великолепная заслуженно получила Венецианскую награду. Через года она сыграет в «Орландо», где состоялся практически бенефис актрисы, однако самая яркая ее роль — Изабелла, королева Англии и сестра французского престола, Изабелла — Французская Волчица.

P.S. Король умер! Да здравствует королева…

Рецензировать картины Дерека Джармена для меня всегда крайне трудно, мне настолько много хочется выразить и это настолько невыразимо… так, что все, что я могу выдать это «восхитительно», «прекрасно» и все в этом роде. Промямлить, как снова и опять хорош этот режиссер, как он самобытен, тонок, чувствителен и силен одновременно… Да, он снимает всегда о себе, да, он снимает всегда только так, как ему хочется, как он ощущает, да, он совсем не ищет славы и каждый раз готов страдать за то, как трудно жить в социуме «нетрадиционным» человеком.

Дерек Джармен, что бы он ни снимал и как бы он ни снимал, всегда проецирует свое личное мнение, отношение, чувство в свое творение так, что оно обретает какой-то неуловимый уникальный шарм. Невозможно объяснить, что притягивает к экрану… Эти яркие краски, этот минимализм, выстроенный по принципу «показать только то, что нужно и ничего лишнего» или эта смелость, эта дышащая жизнью новизна, которую он внес в кино?

К 1991 году Дерек Джармен уже давно был инфицирован СПИДом, примерно через год он снимет свое последнее Слово «Блю» и умрет… Сколько он понял за время своего творчества и время своего умирания… И что же мы слышим в конце?

«Я знаю лишь одно: что смерть конец всему, и умереть способны мы всего однажды. Так приди же, смерть, закрой мои глаза своими добрыми руками или, коль останусь жить, пусть я забуду о тебе…»

И тут что-то щелкает, переворачивается, и весь смысл фильма становится с ног на голову. Неужели это ты, умирающий Художник, сказал голосом главного героя это? Ты, творец, который работал до самого последнего дня, пока тело твое еще тебе повиновалось, и мысли могли рисовать. Неужели Эдуард II здесь это ты, проклятый обществом за свою любовь и наказанный жизнью за нее же. Весь этот фильм ТЫ говорил со мной, ты не показывал мне историю короля, ты показал мне такую историю, в которой жил кто-то, жил ты, и, возможно, будет жить кто-то другой. Неважно какое время, это случилось века назад (пьеса, по которой был снят фильм отсылает зрителя в 16 век) или пару лет назад (однако, герои фильма одеты по моде 20 века). Неважно, что за место выбрано, комнаты, палаты, улицы — они все Безлики, есть только герои пьесы с их страстями и жизнями. Так, перемешав все ты оставил только человека, вне времени, но все с теми же бедами и проблемами. Женщины все так же жаждут мести. Мужчины все так же хотят играть во взрослые игры. А кто-то, кто между, кто не хочет ни того ни другого, точно так же не находит покоя. И вот уже ребенок, выросший на почве микровойн людских, восходит на Трон…

И, да, Тильда Суинтон только у Джармена так по-женски тонка и прекрасна!

10 из 10

Прикольно так!

Убеждаюсь, что мне однозначно нравится перенос действия в современность при сохранении классического текста. Подобный приём явно открывает перед создателями широчайшие горизонты для реализации порой очень причудливых фантазий — и результат оказывается хорош!

Эта безумная экранизация пьесы современника Шекспира Кристофера Марлоу рассказывает об Эдварде II — вы не могли не слышать о нём, если смотрели «Храброе сердце» или читали «Проклятых королей» Мориса Дрюона. Совершенно безбашенная манера изложения и без того скандально-трагической истории.

7 из 10