Корчак (1990)

Я был на Умшлагплаце, когда появился Корчак с Домом сирот. Люди замерли, точно перед ними предстал ангел смерти… Так, строем, по четыре человека в ряд, со знаменем, с руководством впереди, сюда еще никто не приходил. «Что это?!» — крикнул комендант. «Корчак с детьми», сказали ему, и тот задумался, стал вспоминать, но вспомнил лишь тогда, когда дети были уже в вагонах. Комендант спросил Доктора, не он ли написал «Банкротство маленького Джека». «Да, а разве это в какой-то мере связано с отправкой эшелона?» — «Нет, просто я читал вашу книжку в детстве, хорошая книжка, вы можете остаться, Доктор…» — «А дети?» — «Невозможно, дети поедут». — Вы ошибаетесь, — крикнул Доктор, — вы ошибаетесь, дети прежде всего!» — и захлопнул за собой дверь вагона.

Я с детства читала книги Януша Корчака. Я люблю его «Короля Матиуша», люблю «Правила жизни», «Лето в Михалувке», «Слава» и собираюсь читать еще его книги, потому что они удивительно честные и удивительно добрые. Но говорить я буду о фильме.

Фильм снят в 1990, но в это трудно поверить — происходящее напоминает документальные съемки сороковых годов. Качественные, но тем не менее документальные. Черно-белые цвета, идеальная обстановка — в общем, впечатление остается как от документального фильма. И мне кажется, что это хороший ход, потому что снятые в картине события происходили на самом деле. Был Януш Корчак, были дети, были фашисты, были гетто, были газовые камеры…

Фильм тяжелый. Особенно тяжелый он для тех, кто смотрит, не зная судьбы Корчака. Нет, конечно, в аннотации сказано, что там случится, неожиданности в его гибели нет, но все равно… Тяжело, когда все это происходит, так сказать, у тебя на глазах.

Мне очень понравилось, что в фильм ввели романтическую линию между Юзеком и Эвой. Очень понравилось, что в фильме использовали цитаты из книг Корчака. Понравилась сцена, где Доктор поливает цветы, а напротив окна стоит немецкий солдат, и не стреляет, потому что нет приказа — потому что немцы тоже были людьми. Не все они были негодяями. И это надо помнить, надо помнить всем — нет только плохих или только хороших наций. Не все немцы были жестокими. Не все поляки были добрыми. Не все евреи были ангелами. И не только нации можно упомянуть! Да что угодно! Не все мужчины — плохие. Не все женщины — хорошие. Не все дети — непослушные. Не все старики — брюзжащие. Все люди разные, и характер человека не зависит от его пола, возраста, нации, расы, социального статуса, уровня достатка, и прочая, и прочая. Главное — все мы люди, и надо поступать по-человечески…

Светлая память Доктору.

10 из 10

«Не хочу быть евреем!», в отчаянии крикнет Юзек, безнадёжно влюблённый в девушку, которая только что попросила его больше не подходить к ней «чтобы не было неприятностей». И на эти слова у Януша Корчака не найдётся ответа. Он расскажет своему воспитаннику о любви и ненависти, отговорит от самоубийства и отыщет лучик надежды даже в тёмном, мрачном мире гетто. Но наедине с собой он, конечно, не может не признавать: быть евреем всегда было непросто, а на данном отрезке истории просто невыносимо. Особенно если ты старый еврей. Тем более, если ты старый больной еврей. Не говоря уже о старом больном еврее, на попечении которого двести детей. К сожалению или к счастью, Юзек, в силу молодости, юношеского романтизма и воспитания, данного Старым Доктором, не осознаёт всего безумия происходящего, а взрослые сделают всё возможное, чтобы их воспитанники, от мала до велика, как можно позже пришли к этому пониманию, создавая свой маленький мирок. Место, где существуют справедливость и демократия в истинном, гуманистическом смысле слова. Островок покоя, где есть забота, участие и настоящая любовь. Надёжный тыл, который дети будут чувствовать до самого конца. Даже в газовой камере.

Говоря о «Корчаке» Анджея Вайды легко отвлечься от фильма в угоду главному герою, и это неудивительно. Чёрно-белая плёнка, умелый монтаж, вплетающий в игровое кино кадры кинохроники, удивительное сходство Войцеха Пшоняка со Старым Доктором делают своё дело, в результате чего лента выглядит практически документальной. А рассказываемая история, начинающаяся для многих зрителей с конца, со знания о поступке директора сиротского приюта, отказавшегося бросить своих детей и пошедшего вместе с ними на смерть, кажется, не оставляет возможности не восхищаться героизмом пана Корчака, урождённого Хенрика Гольдшмидта. Между тем, несмотря на очевидный финал, фильм сосредоточивается не на Корчаке-герое, а на Корчаке-индивидуальности, выдающейся личности, лишённой, однако, какого-либо ореола святости.

«Я люблю детей, но я не жертвую собой ради них. Я делаю это для себя. Не верьте речам о самопожертвовании. Они лживы и лицемерны». С первых слов главного героя становится понятно, что режиссёр далёк от вознесения и возвеличивания Старого Доктора. Подобно тому, как когда-то Корчак организовал в сиротском приюте самоуправление, предложив детям самостоятельно судить тех, кто оступился или сознательно совершил что-то противоречащее законам совести, Анджей Вайда сознательно отстраняется от декларирования собственного мнения. Если учитель — худший тиран для ребёнка, то режиссёр является таковым для зрителя, так что достаточно лишь максимально честно, без выведения какой-либо морали, рассказать историю, предоставив смотрящему возможность сделать выводы самому. Поэтому рассказ о жизни Корчака начинается не с сентября 1939 года. Ведь до этого было несколько десятилетий работы с детьми, и не все они были довольны полученным воспитанием, обвиняя своего наставника в том, что идеализм и вера в лучшее делают выпускников беззащитными и неприспособленными к настоящей жизни, полной войн и революций. Однако не его вина, что зерно, брошенное Гитлером, упало на благодатную почву мелкого бытового антисемитизма, господствующего в Польше практически повсеместно, и отнюдь не война сделала существование евреев невыносимым.

Обозначив предпосылки появления принципов Старого Доктора, которыми тот не поступился до самого конца, Вайда, однако, старается описать его характер максимально объективно, отдавая себе отчёт в том, что далеко не все поступки пана директора могут вызвать полное приятие и понимание. «Человек без чести», по его собственному выражению, пошедший на поклон к предателям, в надежде любой ценой раздобыть деньги на еду для воспитанников, наотрез отказывается от того, чтобы отдать хотя бы некоторых детей в семьи, где они с большей вероятностью выживут. Переживший несколько войн и повидавший всякое, он наивно верит в лживые лицемерные обещания «сильных мира сего», сулящие неприкосновенность приютов. Умеющий находить нужные слова в любой ситуации, способный, кажется, развести любую беду, он сознательно готовит детей к принятию неизбежного конца, настаивая на праве ребёнка не только на полноценную, человеческую, жизнь, но и в равной степени на человеческую смерть.

Неоднозначность образа Корчака в сочетании с метафоричным финалом не могла не сказаться на судьбе картины. Несмотря на тёплый зрительский приём в Каннах, фильм никогда не был в широком прокате из-за обвинений режиссёра в антисемитизме — по мнению критиков, Вайда целенаправленно избегал упоминания участия поляков в геноциде евреев, а смерть детей в Треблинке представил как своеобразное спасение. Однако обличители предпочли не заметить того, что антагонистом главного героя является не война как таковая, а жизнь, в которой несправедливости, жестокости и предательства становится слишком много. При этом совсем неважно, на каком языке разговаривают люди-носители нового порядка. Немецкий язык звучит только в разговорах Корчака с гестаповцами. Молча, но с видимым удовольствием, человек снимает на камеру горы трупов на улицах. Молчит солдат, охраняющий стену, окружающую гетто. Молчат санитары, раздевающие мёртвую женщину и бросающие её в груду точно таких же голых и беззащитных покойников, не дав маленькому сыну попрощаться с матерью. Именно от нарастающего безумия этого мира и пытается укрыть Корчак своих воспитанников. В своём мини-государстве, в доме с заколоченными окнами и строгим запретом выходить на улицу. В иллюзии увеселительной прогулки во время последнего шествия по городу из гетто на вокзал. В тёмном страшном вагоне поезда. Порядочность по Корчаку — защита тех, кто тебе доверяет, до самого конца. И в этом нет никакого героизма. Он сделал это для себя. Просто потому что не смог иначе.

Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю, как это делается». Януш Корчак. Дневник

О судьбе польского педагога, врача и писателя, автора «Короля Матиуша I», наверное, все знают. Когда немцы оккупировали Варшаву, он руководил в гетто детским домом для еврейских сирот. Когда в августе 1942 года фашисты вывезли воспитанников «дома сирот» в концлагерь Треблинку, Корчак отправился с ними, несмотря на то, что ему неоднократно предлагали остаться. 6 августа он погиб вместе с двумястами своими воспитанниками в газовой камере концлагеря.

Фильм Анджея Вайды сильный, проникновенный, печальный и, как ни странно, вопреки описываемым событиям, очень добрый. Вайда поставил на одну чашу весов весь ужас, творившийся во время войны в гетто, всю скорбь и страх стоящих на краю гибели людей, а на другую — Корчака с его любовью к детям, отзывчивостью к чужой беде и добросердечностью. И свет у него побеждает тьму, это особенно явственно в финальных кадрах картины, когда дети спускаются из вагона и отправляются, развернув знамя с клевером и шестиконечной звездой, не к газовым камерам, не к баракам, не к стенам из колючей проволоки — а в облако света.

Картина, кстати, снята на чёрно-белую плёнку, что приближает её к документальному стилю повествования. Это помогает схватить суть, глубже осознать показанное, и услышать слова Корчака, как если бы он говорил их сам, ведь в сценарии использовано немало цитат из его дневника и педагогических работ.

Оператор — Роби Мюллер, один из сильнейших мастеров своего дела, как цветного, так и черно-белого кино, известный такими картинами, как «Алиса в городах», «Американский друг» и «Париж, Техас» Вима Вендерса, «Пьянь» Барбета Шрёдера, «Таинственный поезд», «Мертвец» и «Пёс-призрак. Путь самурая» Джима Джармуша, «Танцующая в темноте» Ларса фон Триера. Его камера явственно передаёт атмосферу места действия и словно подтверждает достоверность происходящего.

Войцех Пшоняк в роли Корчака — сама доброта. Временами походкой, сутулостью, взглядом и улыбкой невольно напоминает героев Робина Уильямса. Но прежде всего его Корчак — мужественный человек. Он ходит по территории гетто в форме польского офицера и демонстративно отказывается носить жёлтую повязку с шестиконечной звездой. Казалось бы, безрассудная отвага и безответственность, когда на тебе столько детских судеб, но это всякий раз сходит ему с рук. И, конечно, он чрезвычайно озабочен благополучием детей, он ищет продукты и деньги для «дома сирот» и у сопротивления, и у руководителя гетто, и у совсем уж неприятных людей — спекулянтов-коллаборационистов. Когда за последнее его упрекают, где, мол, доктор, ваше достоинство, Корчак просто отвечает: «У меня нет достоинства, у меня есть двести детей». А по вечерам он рассказывает детям сказки, ставит с ними спектакль о смерти, пытаясь приучить их к мысли о ней, учит молиться Богу и успокаивает, когда им страшно.

А затем — как в «Кадише» Галича:

Мы проходим по-трое, рядами,

Сквозь кордон эсэсовских ворон…

Дальше начинается преданье,

Дальше мы выходим на перрон.

И бежит за мною переводчик,

Робко прикасается к плечу, -

«Вам разрешено остаться, Корчак»,-

Если верить сказке, я молчу.

К поезду, к чугунному парому,

Я веду детей, как на урок,

Надо вдоль вагонов по перрону,

Вдоль, а мы шагаем поперек.

Рваными ботинками бряцая,

Мы идем не вдоль, а поперек,

И берут, смешавшись, полицаи

Кожаной рукой под козырек.

И стихает плач в аду вагонном,

И над всей прощальной маетой -

Пламенем на знамени зеленом -

Клевер, клевер, клевер золотой.

Может, в жизни было по-другому,

Только эта сказка вам не врет,

К своему последнему вагону,

К своему чистилищу-вагону,

К пахнущему хлоркою вагону

С песнею подходит «Дом сирот».

… И тут кто-то, не выдержав, дал сигнал к отправлению — и эшелон Варшава — Треблинка задолго до назначенного срока (случай совершенно невероятный) тронулся в путь…

Смотреть однозначно, для совести.

10 из 10

История человечества знает множество примеров ксенофобии и национализма. Примеров войн и геноцидов известно не меньше. А чем всегда сопровождаются перемены в истории? Известно чем: появлением недюжинных умов, провозглашающих с трибун новые нормы и новые порядки. Активные меньшинства всегда сдвигали мир с мёртвой точки, и к хорошим сторонам, и к плохим. И как тут не вспомнить классическое «Узок круг их, страшно далеки они от народа». В большей мере это касается политиков, которым часто уготована судьба свалиться в свою же яму. В меньшей — деятелей искусства. Однако и тех, и других роднит характерная черта: будучи движимы высоким гуманизмом, разумными идеалами или жаждой сделать всех счастливыми (на свой лад), они являются теоретиками. Ни одно учение не принесло бы беды, если бы не последователи. Казалось бы, где бы было древо жизни без той сухой теории, но благородные намерения частенько компенсируют таким людям здравый смысл. Тем ценнее для человечества становятся те люди, которые готовы идти до конца за то, во что верят.

Анджей Вайда снял фильм об одном из таких людей. О Януше Корчаке в периоде гитлеровской оккупации Польши — обрётшем известность враче и педагоге, подвижнически держащем сиротский дом и с трогательным неравнодушием относившемся к своим подопечным. Спокойными кадрами Вайда показывает мирную, довоенную жизнь, в которой Европа сладострастно игралась в попытки умиротворить абсолютное зло и… И совершенно не гнушалась мелкого бытового антисемитизма. Не приходится удивляться тому, что порвалось именно там, где тонко. А Старый Доктор учил своих воспитанников добру и справедливости, вещам, которые были мало заточены под реальный мир, что ему и высказывают его уже подросшие бывшие подопечные.

Что же должен сделать человек из подобного теста, варшавский еврей, когда в его страну пришли люди с намерениями навести на ней свой порядок, в котором нет места евреям-сиротам, тяжелобольным и прочим, не вписывающимся в стандарт линейки и штангенциркуля? Зная природу прекраснодушных теоретиков, можно подумать о поверхностном ответе — умыть руки. Или попробовать подстроить свою практику под новых теоретиков и их новый порядок. Но Корчак был не таким. Он отчаянно сражался за свой приют везде, где можно, и не забывал главного — заботиться о детях, смягчать стресс, упавший на их детские души, был, по сути, костылём для внезапно покалечившихся маленьких существ…

Как сказал о себе сам Корчак, он пойдёт на сделку хоть с дьяволом, если это поможет его сиротам. Стоп! А вот здесь нужно задаться вопросом — а чем был нацизм? Наверное, здесь даже не нужно с показушной религиозностью говорить про ад. Потому что декларативному аду Данте, которого никто не видел, остаётся только померкнуть на фоне зверств в гетто. Потому что ад нацизма не только в палаческой жестокости карательных подразделений. Сатана в малозначительных деталях: нужно вспомнить понятие «юденрат». Кто они с их расчётами на компромиссы? И как во все времена относились к коллаборационистам? Нежелание стирать еврейские экскременты органически вписывается в историю польского антисемитизма и диалог Корчака с выросшими воспитанниками. Европа в 1936 году с раскрытым ртом слушала фюрера, кричавшего с трибуны о Рейнской области. Не хотите познакомиться поближе с последствиями недальновидных умиротворений? Корчаку пришлось лицезреть ублюдков, которые в пьяном угаре возомнили себя ровнёй нацистам, думая, что они имеют на них некие рычаги влияния, главное — кричать погромче об инвалидах, подлежащих уничтожению. Апокалипсис свершился ещё в 1938 году, когда ущемлениям начали подвергаться австрийские евреи. Но мир был слишком занят, чтобы обратить на то внимание раньше, чем это коснулось его непосредственно. И тем, кто считал, что с абсолютным злом можно найти компромисс и извлечь пользу, прилетело в лицо бумерангом. Боль Вайды, свидетеля тех событий, находит отражение в трагической фигуре Адама Чернякова, не смогшего жить с осознанием того, что его позиция практичного приспособленчества разгромлена. Кроме блестящего исполнения, актер приносит в свою работу и личные нотки: Александер Бардини во время войны бежал из Львовского гетто. Режиссёр задаёт вечные вопросы. Нет, не о том, почему на десятки Адамов Черняковых и сотни выпивших болванов находятся единицы таких, как Корчак. А о первопричинах подобных событий.

Ответ на вопрос «Почему случаются нацизм и ксенофобия?» находится там же, где ответ на вопрос «Почему люди отказываются говорить о причинах?». Нацизм ничем нельзя оправдать, но он не появился на пустом месте. Если оглянуться, то не наткнётся ли глаз опытного СМИ-аналитика на шлаковый текст про то, как инвалиды объели сытых и здоровых? А квасные патриоты не обвиняют во всём евреев с аккуратной поправкой на запрет дегероизации нацизма? А люди, простые люди, воспитывающие детей, не культивируют шаблона «дети жестоки» и не пропускают мимо себя гонений на тех, кто обладает неким характерным отличием, равноценным знаку изгоя? Воистину, тем, кто доблестно сражается со следствием, стоит подойти к зеркалу и поискать причину там.

Поступок Януша Корчака роднит его с другим гуманистом, Альбертом Швейцером, написавшим Йозефу Геббельсу категорический отказ служить нацизму и подписавший его «С центральноафриканским приветом». Последнему повезло больше, он умер в почтенном возрасте, успев заклеймить многие проявления людской жестокости. Оба пережили своё время и остались в памяти теми, кто не побоялся дать нацизму отпор. Судьба-злодейка не оставила выбора ни приспособленцам, ни боровшимся — многих из обеих категорий ждала газовая камера. И единственная милость от рока — это выбор меж тем, чтобы остаться человеком, и тем, чтобы оскотиниться. Два великих врача остались людьми. Однако, видя польских крестьян, мародёрствующих на месте уничтоженной Треблинки, и натыкаясь в русских городах на деятелей, жарящих шашлыки на Вечном Огне, понимаешь, что умозрительный пример человечности в годы жестокости совсем не впрок. Ибо теоретиков, не знакомых с предметом, всегда больше и в системе они всегда на шаг впереди…

Со школы надо доносить детям, что в войне страдают не нации, а ЛЮДИ. Скольким ЛЮДЯМ всех стран она принесла горя… Во все времена… Про Януша Корчака, к счастью, мне было известно со школы.

Фильм не стал для меня откровением, поскольку до него я смотрела несколько на эту тему, в том числе «Пианиста», в котором события разворачиваются так же в Варшавском гетто. Даже, кажется, проскользнули знакомые имена. Но этот фильм о потрясающем человеке, посвятившем свою жизнь детям. Надо сказать, смотрится фильм с большим интересом, от него трудно оторваться. Интересно наблюдать за отношениями детей, которые, несмотря на лишения, продолжают жить и испытывать разные детские радости и тревоги.

Больше всего врезался в память немец, снимающий на камеру измученных, а то и мертвых людей. Этот момент длится довольно долго для такого ужасного эпизода, режиссер явно хотел сделать на нем особый акцент. И сделал. Получилось жутко. Так, что леденеет в душе.

Здесь мне хочется процитировать фрагмент из воспоминаний Владислава Шпильмана, того самого «Пианиста», который был лично знаком с Корчаком и назвал его одним из самых благороднейший людей, которых ему довелось встретить в жизни. Он видел, как эти невинные дети во главе со своим верным предводителем и защитником отправлялись на смерть. Прошу прощения, если будет длинно, но мне не хочется убрать ни одного слова. Итак:

«В то утро Януш Корчак должен был выполнить приказ о выселении Дома сирот, которым руководил. Детей собирались вывозить одних, у него же была возможность спастись. Он с трудом упросил немцев, чтобы они позволили ему сопровождать детей. Посвятив детям-сиротам долгие годы своей жизни, он хотел остаться с ними, чтобы облегчить им последний путь. Он объяснил сиротам, что их ждет приятное событие — поездка в деревню. Наконец-то они смогут покинуть стены отвратительных душных комнат, чтобы отправиться на луга, поросшие цветами, к источникам, где можно купаться, в леса, где много ягод и грибов. Он велел детям получше одеться, и вот, радостные, нарядные, они выстроились парами во дворе.

Маленькую колонну сопровождал эсэсовец, который, как каждый немец, очень любил детей, а особенно тех, кого собирался отправить на тот свет. Больше всех ему понравился двенадцатилетний мальчик-скрипач с инструментом под мышкой. Немец приказал ему встать впереди колонны и играть. И так они тронулись в путь.

Когда я встретил их на Гусиной улице, дети шли весело, с песней, маленький музыкант им аккомпанировал, Корчак нес на руках двоих — самых младших, они тоже сияли, а Корчак рассказывал им что-то смешное. Наверное, в газовой камере, когда газ уже сдавил детские гортани, а вместо радости и надежды пришел страх, Старый Доктор из последних сил шептал им:

- Это ничего, дети! Это ничего… — чтобы хоть как-то смягчить страх своих маленьких подопечных перед пересечением черты между жизнью и смертью.»

Даже этот маленьких фрагмент может заставить зарыдать. Возможно, даже больше, чем фильм. Хотя картина, безусловно, прекрасна и пронзительна, и заслуживает внимания.

1939 год. Земля инфицирована страшной, доселе не известной болезнью. Она отхаркивает кровью и дает обильный гноеток. А на область Европы приходится всевозрастающий некроз. Опытные медики диагностируют ужасный в своих симптомах и последствиях фашизм. Вакцина? Есть ли она? Будет ли? Минуя рукомарание, «великое молчаливое большинство» пускает болезнь на самотек. И тут неисповедимые пути истории рождают титанов добра и гуманизма, подобных доктору Янушу Корчаку.

Скорбные гимны еврейского гетто звучат пронизывающими ветрами во многих фильмах, но в этой ленте они поются устами изъязвленных войною детей и поэтому столь колко отдаются моросью в душе. Зачастую кинематографические ленты, дающие крен в сторону извечного «еврейского вопроса» да еще и обрамленные трагедией Холокоста становятся мишенью «праведного гнева» якобы противников махрового сионизма. Вайда же разумно миновал скользкую дипломатию национальных вопросов.. Наш Корчак несет добро универсальное, а не чисто еврейского толка. И знаменательна в этом контексте фраза, что после войны он открыл бы приют и для немецких сирот. Апостол добра не избирателен в юной пастве, а любовь не знает «своих» и «чужих».

Фильм напоен неизбывно-гнетущей атмосферой ожидания страшной развязки; отдаёт в глазах тяжелыми, нищими на свет кадрами. Они будто прорисованы смолой и дегтем. Это утяжеляет взор и будто бы в разы удлиняет ленту. Картина не щадит зрителя, психологически плющит и душит его. Это сродни кислородному голоданию, когда пауза становится неминуемым спутником просмотра и живительным вдохом. Для меня двухчасовая ретроспектива в обгладываемую фашизмом Польшу вылилась в дни глухих стенаний, сухих слез и тупого отчаяния. После просмотра фильма мысль и эмоциональное восприятие ширятся- ведь думаешь уже о миллионах голодных и мученических смертей, о ненавистной стали пуль, прошивших тысячи невинных людей. Мощные волны эмпатии к экранным героям захлестывают по голову, и ты обретаешь себя в опасливо таящемся за углом, неприкаянном, прохожем. Стыдно, до отчаяния стыдно за свое бессилие! Хочется подбежать, вырвать оружие из фашистских клешней, расстрелять, затоптать, изничтожить! Сотворить еще большее зло со злом, вочеловеченным в «высшей расе». «Корчак» даёт остро ощутить себя обращаемым в кровотоке мировой истории, сопричаствовать этой казни здравого смысла, человечности, сострадания. Но мы не более, чем будущее этого прошлого. Изменить его уже не вольны, но предупредить рецидив обязаны!

Януш Корчак — это живая энциклопедия человеческой доброты, мужества и в то же время глуповатой ребяческой наивности (сцены с мешками картошки, шатающимся зубом). А. Вайда намеренно не героизирует экранный образ. В своей простоте и непритязательности, любви к детям, глубины и размаха которой не знавала земля, он готов сменить гневную неприязнь на тихое покорство к разожравшимся у фашистской кормушки смотрителям гетто.

Доподлинно известно, что, даже находясь в газовой камере, Корчак весело сказительствовал и ободрял своих питомцев. Дети оставили страдающий мир с сердцами, удобренными любовью и покоем. И я точно знаю, что минутами спустя польский Оле-Лукойе и его юные друзья пробудились, будто от векового свинцового сна, в стране молока и меда, добрых глаз и ласковых рук.

Чтобы мир не забывал своих истинных героев. Чтобы каждому запомнилось, до чего может доходить человеческая жестокость. И чтобы знать, что оставаться Человеком имеет смысл, даже если конец заранее безнадежный.

Конечно, кино всегда оставалось светским развлечением. И было бы в корне неверно претендовать на его принадлежность исключительно к высокому искусству, рассказывающему только об избранных. Комедии, типично-голливудские боевики, слезливые мелодрамы — без них наша жизнь, согласитесь, была бы скучнее. Но без таких людей, как Януш Корчак, она осталась бы просто бессмысленной — и тем более грустно, что о таком человеке сняли всего пару фильмов.

Мне довелось узнать о пане Докторе еще до просмотра этого фильма. Но история Януша Корчака воспринимается одинаково остро и во второй, и в сотый раз — а вся съемочная группа во главе с Анджеем Вайдой очень близко ее передала. Так могли рассказать о Корчаке только его соотечественники, которым, как никому в мире, известно об участи Польши во времена Второй Мировой. Честно говоря, я и представлять не хочу, что наснимали бы на эту тему в пресловутом Голливуде — разве что удалось бы охватить большую аудиторию.

Безусловно, «Корчак» — тяжелый фильм, в деталях обрисовывающий ужасы Варшавского гетто, но, поверьте, он стоит двух часов вашей жизни. Януш Корчак — вообще, один из очень немногих людей, знакомство с кем, пусть и, к сожалению, только заочное, по-настоящему облагораживает и вдохновляет. А еще — здорово отрезвляет, переворачивает наше представление о вере; напоминает о значении моральных ценностей. Так или иначе, думаю, вы будете благодарны за этот фильм его создателям. Также как и я.

10 из 10