Автостоп (1991)

Никита Сергеевич Михалков, год 1990. Гений вдохновения великого русского кинорежиссёра уже испарился, но статус выхолощенного профессионала международного уровня ещё не заявлен. «Автостоп» — не кино в полной мере, а растянутый рекламный ролик новой модели автомобиля, на художественное решение которого, фирма Фиат выделила достойный бюджет. В соответствии со всей утилитарностью продукта, учтены особенности географического и человеческого ресурса потенциального рынка сбыта. Обошлось без мудрствований: сильнее любой партии и религии людей на Руси объединяет «нелюбовь» к плохим дорогам и повсеместным дуракам. И сценарий вовсю эксплуатирует магическую силу заграничного Жигулька, коего ни мёрзлыми ухабами, ни оголтелыми дурнями не вспугнёшь.

С «Очей чёрных» Михалков начал терять как художник, но обретать как экспортёр матрёшечно-балалаечного края медведей и соболей в интеллектуальной валюте. Чеховская фантазия — антреприза для умных: здесь вам непостижимая загадочность русской души, цыганщина, «сысоевская глушь». Лубок на грани хорошего вкуса. Почти дягилевские сезоны. Следующий проект менее амбициозен (заказчик диктует), но и это талантливейшая вещь. У Никиты Сергеевича и дважды сказанная пошлость — искусство.

Сюжет — петрушка и анекдот. Сандро холост, прагматичен, неулыбчив, ответственен. Портрет типичного рационалиста «западного типа», к каковому мы привыкли ещё со времён гончаровского Штольца. Едет через Европу по делам в Россию, в страну, которую даже италийский автозаправщик почитает чуть ли не завиральной Атлантидой. Там, по нечаянной доброте, подвозит до больницы беременную Настю и (появившегося позднее на мотоцикле) её мужа Сашу. Детали сюжета — шутки с билингвизмом и столкновение стереотипов. Настоящий средиземноморец слушает исключительно оперу, в машине наклейки Орнеллы Мути и Папы Римского. Челентано для полного комплекта не хватает, но за комичное начало отвечают «эти непонятные русские» — суть нелогичной обломовщины, без которой и Штольц не Штольц. Сосульки на усах, наградной вымпел с ликом Ленина, непереводимое «наше всё»: херомантия, ё-моё, бляха-муха, ядрёна-матрёна. Душевное единение Востока и Запада проявляется через ту самую рекламную экспозицию комфорта, ловко вплетённую в фабулу маститым сценаристом Рустамом Ибрагимбековым. Модерновый Фиат так и сяк продемонстрирован. С визгом, с разворотами. Наши, с открытым ртом, диву даются агрегату с чудо — обогревом именуемым (роскошным для чужеземного уха) словом «печка». Ремни безопасности, откидные спинки, автоматика стеклоподъёмников, лампочки, съёмные сидения, объёмный багажник, встроенный магнитофон. «Хорошо. Тепло. Музыка. А ты сидишь и «Правду» читаешь» — восторгается герой Владимира Гостюхина. «Машина для беременных» — резюмирует героиня Нины Руслановой. Реклама высмеивается, реклама живописуется. Деревенщины не могут сдержать эйфории, но чувство такта пробуждается неловкой стыдливостью: «перед иностранцем же неудобно». Плавность железного фиакра умиротворяет, и вот уже организм разомлел и не успевает погодить…Благо до такой вампуки, как роды в машине не докатились (Настёна волевым усилием покидает рай на колесиках и подобно дикой самке точно угадывает благоприятное место для разрешения от бремени), но здесь у автора свои козыри. Снежный пейзаж суриковского типа, животворящая прорубь, естественность человеческих реакций будто ворожба волхвов. Луббокиада.

Богом помазанный помёт. В нехоженых селениях, с суеверной верой в доброго Ленина, на эмоциях аки блаженные. А поди ж ты! Хранители вселенского источника любви и знаний. Как бы всё выглядит сладенько, с заботою, но как бы и с дистанцией, с брезгливостью. Так обычно любят хомячков и черепашек. Это даже не бездумные щелчки туристического Кэнона. Заметки натуралиста, оформленные в новеллу методом Джеральда Даррелла. Взгляд человека в левом углу фотографии с указующим перстом. Комедия — Проповедь. Не шугайте дикого зверька, но приручите его. Пригодится. Как кривое зеркало или краснокнижный реликт. Посмотрите на них — сирых, убогих и наивных и вспомните, что вы не такие. Растворитесь в божьем сострадании и грехов меньше свершите, и душою чище станете. А автомобиль деткам ихним оставьте. Чай, ни Лексус, ни Мерседес. Они и без того, столько лет на таком дерьме ездят — пусть потешатся. Что до меня…я с вами господа, не с ними. И вообще, у меня родословная. В случае крайних мер, можно резервацию замутить, а я так уж быть — готов приказчиком или пастырем послужить, ибо не гордый, а с благородством в крови. Дьявольские детали рушат гуманную канву, и сказка о национальной самостийности обращается насмешкой. Цирковой конферансье с фискальной улыбочкой даёт объявление о том, как руссиш баба в ушанке дитятку понесёт да во сибирских холодах, да под гнутыми от снежка берёзками…НО лежать она будет (обратите внимание!) на великолепнейшем съёмном сиденье из потрясающе-комфортного автомобиля чистейшей итальянской выделки!

Эпизод родов снят под Тарковского — чуть замедленно, с приглушёнными партитурами Эдуарда Артемьева, панорамным обзором. Зимнее полесье на мгновение рядится сталкеровой «Зоной» — планетой «Солярис». Транс прерывается криком новорожденного. Это не ребёнок родился. Это Никита Сергеевич писклявыми децибелами «жизненного потока» рвёт «омертвелый» артхаус русского разлива. В этот раз, без доморощенного православия, хотя одинокий госпиталь на пустыре как гирлянда на ёлке, как храм для паломника. Последний кадр — линия горизонта с маленькой машинкой на одном конце, лошадью на другом. Между серым небом и белой землёй — встреча цивилизаций. Как тут не вспомнить Редьярда «ненашего» Киплинга. Как тут не умилиться простоте мышления.

Безусловное достоинство «Автостопа» (как и любого фильма Михалкова) — работа с актёрами, с нашими актёрами. От Руслановой с Гостюхиным до эпизодических: смешливой Любови Соколовой и «голодной до мужика» с томным взглядом Ларисы Удовиченко. На месте Массимо Вентурьелло — лакмусового драйвера мог быть кто — угодно. Здесь важно узнавание типажа, а не индивидуальная харизма. Все красавцы красивы одинаково, каждый урод уродлив по-своему. «Это мой муж. Он у меня дурак» — так признаётся в любви русская женщина. Сандро недоумённо улыбается. Но приключение заставит его переосмыслить свою пустую жизнь, заставит преобразиться. Дурак — понятие… нет, не относительное — настроенческое. Завсегда с функцией эвфемизма. Нравится тебе имярек — подразумеваем созвучное «чудак», не нравится — заменяем «ч» на «м». Так и «Автостоп» — предмет искусства, которого нет. Творение, расцениваемое в зависимости от отношения к его творцу — либо талантливая блажь, либо бесталанный надрыв. Либо русофильская ода, либо русофобский пасквиль. Ликантропия.