Чёрный монах (1988)

Философ Коврин (Станислав Любшин) летом приезжает за город… Вроде подлечить душевное здоровье, обращается к природе и дружит (?) с соседями Песоцкими. И даже женится на дочери хозяина усадьбы Татьяне (Татьяна Друбич). Но его душевное состояние не становится лучше — к нему является черный монах, о котором Коврин где-то читал…

Черный монах на тёмном фоне: фильм почти не выползает из темноты, в которой пребывают герои, да из тумана, в который они ныряют из темноты, так что атмосфера отнюдь не радужная. Вырвалось словечко «выползает», но лучше и не скажешь, разве что фильм плывёт. Да и сюжет малозаметен, взрываясь пару раз. Зато принципиально — вот Коврин рассказывает легенду о черном монахе, вот мы узнаём о саде, который создаёт Песоцкий, разговор с креслом, сад против монаха… Остальное — полумрачные картины, в которых мерещатся духи… В таком раскладе кажется неразумным размышление Коврина над смыслом появления монаха, а забота Песоцкого над сохранением сада, напротив, правильной… Но…

На дворе ж перестройка. Воленс-неволенс припоминается столкновение идей — материального и сиюминутного и чего-то повторяющегося раз в тысячелетие, но вечного… Странно даже, что рецензенты (прочтите синопсис в Википедии или на КиноПоиске) объявляют Коврина сумасшедшим… И выпадает из этих суждений конфликт философа и его жены как столкновение мировоззрений, одно из которых ограничено лишь материальным, в чём муж жену и обвиняет на пару с ее отцом. Вспоминается и Вишневый сад, о котором плакались, но не сохранили, а в Монахе вроде и сохранили, но зачем?..

Есть у фильма даже его близнец-современник в виде Господина оформителя, да и мельниковская Первая встреча, последняя встреча была примерно в ту же воронку. Потеря ориентиров и бессмысленная смерть… За фанфарами демократии такие реквиемы оказались не услышаны.

Понимаете, однажды (это случается обыкновенно внезапно) ты вот так вдруг увидишь и реку, и деревья, и девушку, и то, как она улыбается. Кажется, что ты и раньше всё это видел тысячу раз, но в этот раз вдруг остолбенел, внезапно поражённый — как невообразимо прекрасна и эта девушка, и эти деревья, и эта река, и то, как она улыбается. Это обыкновенно означает, что тебя настигла любовь.

«Сто дней после детства», 1975, реж. С. Соловьёв

Как настигает человека любовь знают многие. Достаточно вспомнить Сергея Каюмовича Шакурова доверительно делящегося с подростками пионерского лагеря лиричным потоком своей души. Найдутся ли среди нас те, кто не согласится с подобного рода трактовкой? И ведь она столь же поэтична и легка как брызги самого чувства, озарением сладостной пелены пронизывающей тело. Кто не испытывал на себе магических чар чувствительных порывов? Всепоглощающую вязкость тумана, накрывающую сознание? Ты здесь и тебя нет здесь. Ты всё тот же и одновременно совершенно иной. Другой. Переродившийся. Моментально. Вдруг. Лёгкость невесомости тела, пульсация одной только мысли в голове — быть рядом, быть около, быть вблизи. Говорить и слушать, её, его. До бесконечности. Вечно. Всегда.

На смену соавторской лиричности сценария «Сто дней после детства» Сергея Соловьёва заматеревший, но столь же тонкий соавторский проект «Чёрного монаха». Тринадцать лет водоразделом рукописей как никак. И отпечаток личностного, проявленными контурами. Юношество вытеснено зрелостью. На смену Мити Лопухину пришёл Андрей Васильевич Коврин. Там, в далёком далеке, приближение к выпускному классу школы. Тут же, духовные бездны в исследовании, с вечными вопросами размышления. Рост личности? Естественный порядок вещей при развитии себя. А вот любовь, она во все времена одинакова. И тогда, и сейчас. Удивительно, но и лик её остался неизменным. Словно фреска самой Мадонны образы Лены Ерголиной и Тани Песоцкой. Нескладному подростку, на смену оперившийся лебедь. Тринадцать лет разницей. Тринадцать.

И что же будет? Свидетелем какой истории предстоит стать зрителю? Ведь всё в кадре то же самое, что и тогда, много лет назад. И усадьба, и вековые исполины молчаливой стражи леса, и озеро, и пленительное чувство нарастающей трепетной тревоги с девичьей девственной наготой, и доверчивость глаз, и…

Туман отгоревших костров окутывает сад, не позволяя взять его в плен. Подчинить своей власти. Струи воды по каменным ступеням омовением следов ног сошедших со сцены. Кто они были? Когда приходили? Что оставили после себя? Ничего. Их нет. Забвение в потоках музыкальных скрипов, звуков, выдохов. И нет какофонии вкрапления в эти монотонно-протяжные плачи. Стало быть и памяти тут тоже нет. О них. По ним.

В плен попадает магистр философии. В магический плен. Егор Семёнович Песоцкий и его дочь словно та стража сумрачного покоя. На границе миров они прибывают. Никого не ждут, никого не принимают. Им нужна, им необходима лишь одна душа. Душа того, кто был когда-то воспитан в этом доме, кто вылетел отсюда свободной птицей в самостоятельный полёт. Вернёшься? Вернулся? То-то же. Прекрасно и хорошо здесь. С нами. В тиши. Всё к твоим ногам. Тут сад, райскими кущами до одури защекочет опьянив. Зеркальная гладь чаши воды отражением бремени исканий, потуг, стремлений. Лестница, спуском в… бездну. Моется-моется, омывается ежедневно… Тут все твои сокровенные и потаённые желания материализуются. И обретёшь понимание вещей. И найдёшь что искал. И услышишь что хотел. Придёт-придёт чёрный монах.

И час пробил. Согласие. Потом раскаяние. Но поздно. Сделка совершена. Ты не вправе требовать возврата. Души? Свободы? Себя? Ибо получил, что хотел.

По несчастью или к счастью,

Истина проста:

Никогда не возвращайся

В прежние места.

Даже если пепелище

Выглядит вполне,

Не найти того, что ищем,

Ни тебе, ни мне…

8 из 10

Нездоровым людям обычно внушают: «Ты должен захотеть поправиться, иначе лечение бессмысленно». Но если больному хорошо в состоянии недуга, то вмешательство может только навредить. Перетрудившийся, очевидно, на возделывании научных полей, Андрей Коврин вернулся в знакомое имение Песоцких за успокоением, умиротворением и гармонией. Чехов сделал персонажа магистром философии — не потому ли, что хотел определить ему участь странника, покинувшего родное гнездо и потратившего жизнь на поиски нового? Ведь это только кажется, что умному человеку будет хорошо везде, где его понимают, уважают и ценят. На деле же увертлива нить, по которой он, словно гость египетской пирамиды, может найти дорогу обратно — к самому себе настоящему. Естественность нередко идет вразрез со здравомыслием, как и гениальность едва ли сочетаема с пресной ординарностью.

«Черный монах» — повесть о мироощущении во всех смыслах ненормального человека. Экранизация Ивана Дыховичного наследует основную идею, но раскрывает ее немного по-другому. В отличие от эпохи позднего СССР, где молодой постановщик уже не был скован силками надзора и настойчивыми пожеланиями худсовета, конец девятнадцатого века благоволил образу главного героя, оставшемуся в истории. Коврин в исполнении Станислава Любшина — немногословный, вечно сконфуженный интеллигент, привычным состоянием которого является скука. Днями блуждает среди величественных деревьев, слушает пафосные речи бывшего опекуна о достоинствах сада и купается в обожании повзрослевшей подруги. Такая обстановка должна укрепить разболтанные нервы, но происходит обратный процесс. Дыховичный подводит героя к судьбоносному появлению черного монаха, но проблема в том, что его-то фильме и нет. Картинка теряет насыщенность красок, экран становится монохромным, а приятное мужское лицо расплывается в полубезумной улыбке. Вот-вот послышатся наставления о служении вечной правде, природной исключительности и высоком предназначении ненормальности, но вне мистического ореола они теряют минимум половину эффекта.

Сложно сказать, почему Дыховичный на пару с Сергеем Соловьевым по сути «выключили» заглавного героя. Фигура монаха, если обратиться к повести Чехова — композиционный портрет Коврина, старика Песоцкого и его дочери Тани. Об этом говорят детали внешности, черты лица, движения рук и стойкое ощущение, будто загадочный мираж — воплощение прошлой жизни Андрея, которая не отпускает его именно сейчас, когда он запутался. Справедливости ради, контрастности характеру самого магистра — до осознания живительной энергии своего таланта и после принудительного лечения — фильму также недостает. Далеко не случайно первым в списке ролей идет не Любшин, как того требовало точное соотнесение фильма с книгой, а Татьяна Друбич. Объясняется ли такой перекос наличием в создателях ее мужа Соловьева, или это веяние свободного времени, но центром притяжения оказалась не сюрреалистическая фантазия, а вполне реальная девушка. Задумчивое лицо с опущенными книзу уголками губ — хрустальное воплощение чеховской тоски, ребенок классической литературы и светлое дитя русской культуры.

Благодаря съемке значительной части киноленты «от первого лица», именно Таня Песоцкая выступает рассказчиком, подпитывая в Коврине ощущение исключительности. Залетевшая в фильм словно бы по ошибке сцена с обнажением подчеркивает достоинства «земной жизни», в которой крайне мало философских теорий, но достаточно — простого человеческого счастья. Необходимость следовать чеховскому тексту слегка порушила естественное продолжение взаимоотношений мужчины и женщины, поэтому и фильм в итоге воспринимается как нечто самостоятельное, для которого повесть стала лишь необходимым обоснованием. Духовное начало человека невозможно без физического — эту мысль Дыховичного стоит считать ключевой. И хоть черный монах подвергает сомнению нравственную ценность римлян, утверждавших, что «в здоровом теле — здоровый дух», а поверить ему не получается. Слишком уж заметно уступает эфемерная сущность, сведенная к безликой галлюцинации, очарованию живой, искренней и преданной девушки, в которой невозможно признать «согнувшейся, съежившейся и точно состарившейся сразу на десять лет» от предложения руки и сердца Тани.

Дыховичного можно было бы упрекнуть за чрезмерную изобретательность, но сложность в самой повести Чехова. Примерно наполовину она заполнена красочными описаниями пейзажей и поместья, что воссоздать было затруднительно. Интересные метафоричные кадры, игра со светом и тенью, дословный перенос диалогов говорят об уважительном отношении режиссера к писателю. Нельзя сказать, будто снято совсем не о том, и утрачена основная идея. Метания души прекрасно проиллюстрированы через шальные порывы ветра. Дыховичный и Соловьев обеспечили новое прочтение, когда это выражение еще не обзавелось устойчивой негативной коннотацией. Блеклая игра Любшина и акцент на женских достоинствах Друбич не избавили сюжет от нравственной драмы. Ослепленный манией величия человек не может считаться нормальным, но лишь в таком состоянии он счастлив, хочет нести пользу, не знает устали и способен свернуть горы. Его состояние сродни глубокому сну, вызванному пьяным забытьем, и конечно таким героя принять может лишь он сам. Боль и разочарование неизбежно селятся в душе, не покидая ее до любого из возможных итогов. Вечная правда в интерпретации черного монаха такова, что она — всего лишь очередной миф, вера в который обеспечивает ложное счастье. А реальное ведь вот оно — с огромными карими глазами. Философия предстала беспощадной наукой, какие очертания ни обрела бы она на экране.

Для отечественного кинематографа, особенно периода застоя, А. П. Чехов фигура знаковая. Именно к нему обращались страстно желавшие высказаться о несправедливостях, об отчаянии и тоске, о всём том наболевшем, что не могло в условиях советской цензуры быть выражено иначе, как эзоповым языком экранизации. На ум приходят «Плохой хороший человек» И. Хейфица, «Неоконченная пьеса для механического пианино» Н. Михалкова. В то же время, податливый материал чеховского творчества открывал широчайшие возможности для эксперимента с формой. «Дядя Ваня» А. Кончаловского, «Мой ласковый и нежный зверь» Э. Лотяну — работы, потрясающие по красоте и изысканности изобразительного ряда. Что удалось постановщикам этих картин, так это уловить и передать на экране специфическое, именно чеховское настроение грусти, обречённости, горькое, тягостное ощущение тоски понапрасну растраченной жизни.

В перестройку продолжить традицию чеховианы решился И. Дыховичный. Главный герой ленты «Чёрный монах», философ никак не может придти в себя после напряжённой, изнурительной работы. Его непрестанно терзают «проклятые вопросы» о смысле бытия, о счастье, о собственном предназначении. Будучи не в состоянии восстановить душевное спокойствие, он приходит к заключению о собственной «ненормальности», о психической болезни. Личность философа раскалывается надвое, одна утверждает его гениальность, другая терзается от этой неуместной мании величия. Любовь не спасает героя, и даже наоборот усугубляет сомнения. Однако, бегство от возлюбленной заканчивается трагически.

Вероятно, справедливо большинство в первую очередь отмечает в этой картине операторскую работу В. Юсова. Вся лента строится на его прекрасных изобразительных приёмах и находках. Здесь много того, что злые языки, при желании, назвали бы «красивостями» и «эстетством», здесь много тонких деталей и аллюзий, много того, что вызывает ассоциации с Тарковским, ранним Михалковым, с «Господином оформителем». Но здесь нет той глубины мысли, чувства и тоски, какая так влечёт в экранизациях Михалкова, Кончаловского и других предшественников Дыховичного. Вернее глубина есть, — сколько пронзительных, выстраданных монологов, — но акцент смещён в сторону создания атмосферы мистики и сумасшествия, в сторону формальных изысков. Есть претензия, она оправдана, но не покидает ощущение, что сам литературный материал требует несколько другого подхода. Тем не менее, весьма достойный шаг в развитии чеховианы был сделан.

8 из 10

Неожиданно глубокий фильм. Это мистическая история об учёном-магистре (Станислав Любшин), который приехал погостить в «дворянское гнездо» к подруге детства Тане (Татьяна Друбич). Атмосфера безлюдного места порождает в голове нашего героя теорию-легенду о страннике-«чёрном монахе», который перемещается по лучу света и способен поведать своему избраннику об истинах жизни.

Работа оператора доставляет огромное удовольствие, что, в сочетании с талантливой игрой Любшина, создаёт некоторую иную реальность. Оператор Вадим Юсов, известен по работам с таким гениями как Тарковский и Данелия.

Время словно приостановлено, вокруг много природы, часто появляется густой туман. Мрачная история режиссёра Ивана Дыховичного способна доставить удовольствие эстетам.

Фильм снят по рассказу А. П. Чехова «Чёрный монах». Сценарий Дыховичному помогал писать Сергей Соловьёв, поэтому любителям интеллектуального кино этот фильм тоже может быть интересным.

Из сюжета мог бы получиться хороший мистический фильм ужасов в стиле фонТриерского «Антихриста».

В самом начале мы видим «стену-дорогу» с которой главный герой в конце-концов падает вниз, образ глубоко врезался в мою память.

Таких картин у нас мало, а жаль.

8 из 10

Иван Дыховичный поражает тем, что снимал очень разное, а главное качественное кино. «Чёрный монах» — поразительно красивый и тонкий фильм с замечательной музыкой Малера и Бетховена. Неторопливый, в котором блистательно сыграли Станислав Любшин и Татьяна Друбич. Вадим Юсов подтвердил в очередной раз статус Мастера. Шедевр. Ставлю 10 баллов. Светлая память вам, уважаемый Иван!