Зед и два нуля (1985)

Состоящий из метафор, аллегорий, бесконечных отсылок и символов, разгадать все из которых способен только опытный семиотик или историк кино, «Зед и два нуля» сам, будто фрактал, составляет одно цельное иносказание. Иносказание о поиске разгадок жизни и смерти и априорной невозможности найти таковые.

Герои нашли, как им кажется, одну достоверную разгадку: жизнь по природе симметрична. Ее им подсказала смерть, ведь «асимметрия — первый признак разложения», заметили братья-зоологи и заплясали от противного. Вокруг героев много симметрии, и они сами постоянно к ней стремятся: симметричная беременность жён близнецов, симметрия названий, ампутация второй ноги Альбы для симметрии, стремление сиамских близнецов срастись обратно, чтобы заиметь абсолютно симметричный вид. Только эта симметрия в каждом случае ведет не к жизни, а к смерти. Попытка понять жизнь через смерть провалилась. Получается, не дано?

Кино строит этакую метафорическую клетку, в которой обитает человеческое мышление. Это не критика и ни в коем случае не сатира, просто факт, описание того, что при взаимодействии с «ничто» (смертью) человек пребывает заведомо не на том уровне. На языке «Зед и два нуля» человек находится на макроуровне, принимая видимую симметрию за абсолют, в то время как на микроуровне симметрия теряет свойства: при ближайшем рассмотрении очевидны различия в формах двух половин, где-то врожденные, где-то приобретенные (кости, хрящи, пятна на коже, количество волос), но абсолютная симметрия в природе встречается крайне редко. И это факт.

Еще одна названная разгадка, но которая не берется в оборот зоологами — циркуляция. «Креветки уйдут в тину, из которой вышли». Это стало понятно и без фотоэксперимента. Можно попытаться запечатлеть смерть на пленку, ведь факт — это привычный способ восприятия действительности человеком. Но не самый надежный, пока смерть для нас ничто. Ощущаю (вижу) значит существует — неприменимый в этом случае абсолют. «Ничто» не может быть понято, но что если оно может быть прочувствовано? Гринуэй возлагает на это определенные надежды.

Научный метод зоологов провалился, так может не провалится метод познания искусством, чувственный метод? Вермеер — еще один главный герой фильма — изображал на своих картинах преимущественно женщин, а главной темой выбирал музыку. Что-то преходящее и что-то вечное, обернутое в форму вечности. Вермеер — это живопись о музыке. Гринуэй — кино о живописи. Некоторые работы Вермеера названы аллегориями, в чем Гринуэй ему вторит. Совершенно потрясающая картинка — ода искусству как таковому и непрекращающийся поиск ответов посредством его.

Секс — вечная тема в творчестве Гринуэя — здесь представлен в двух аспектах. Для зачатия плода, которое происходит моментально, ведь основная тема фильма — поиск разгадок жизни. И проституция — как долгая пустая остросюжетная история, которая хочет быть возведена в культ, но не оказывается востребованной впоследствии. Как будто бы тут нет ничего общего с жизнью.

В общем, в «Зед и два нуля» симметричными получаются только нули. А ноль — ничто. Ничто — смерть. Но от этого яснее не стало. Прекрасная работа.

Искусство, подвергнутое тотальной дефлаграции от шелухи любовных переживаний и духовных терзаний, в сухом остатке сохраняет в себе лишь исключительно дихотомию секса и насилия, Эроса и Танатоса, либидо и мортидо, и это уже чистое, незамутненное нарочитостями морализаторства искусство, тем паче рожденное в условиях постмодернистского угара, ставшего к середине 80-х гг. прошлого века повсеместным трендом. Из этой купели структурированного творческого хаоса появились как Квентин Тарантино, избравший своим основным методом синефильские игры ради них самих, так и Питер Гринуэй, тяготевший к полному переизобретальству кинематографа, при том, что между первым и вторым при всей их тотальной несхожести просматривается нечто общее: их объединила страсть не к витальным порывам, но к созданию эдакого совершенного катехизиса боли, насилия и смерти.

За четыре года до того, как немецкий подпольный режиссёр Йорг Буттгерайт разрушил оковы своего маргинально асоциального и ассоциативного нарратива «Королём смерти», ставшем его программным высказыванием об истлевающем бытие, Питер Гринуэй снимает не лишённый зловещей иронии фильм «Зед и два нуля» — формально мелодраму об особой любви двух близнецов-зоологов Освальда и Оливера к одной и той же женщине, оставшейся в живых после аварии, в которой погибли их жены. Особой, потому как ни о каком вмешательстве любовных божков речи не идёт; это холодный, предельно отстранённый, жуткий в своём объективном желании к познанию интерес не как к субъекту сопереживания, сострадания, а как к объекту, наделенному лишь важными для их болезненной самоцели свойствами, чисто научный интерес, настоящая любовь необязательна, может только лишь к смерти.

Но Гринуэй не был бы самим собой, сними он просто вариацию на тему самоидентификации, двойственности и любовных фрустраций, хотя, конечно, не без этого тоже (хотя «Связанные насмерть» Кроненберга эту тему закроют три года спустя). При любой удобной возможности насыщая ленту мускусной перверсивностью, Гринуэй в первую очередь создал — на поверхности — натуралистический физиологический очерк, репортаж с того света, постфактум — некрореалистическую рефлексию, изрядно повлиявшую на стилистические и кинематографические фактуры неофитов русской суицидальной постсоветской некроромантики Евгения Юфита и Владимира Маслова, тем паче, что и Питер Гринуэй не преминул в «Z00» высказаться об эволюции в её постдарвиновской вариации. Режиссёр лишает смерть как прямых философских, так и метафизических очертаний, придавая ей лишь физическую значимость и, соответственно, не воспринимая послесмертное бытие как торжественный исход. Умирают все, и человек даже в смерти своей не должен обладать правом на некую исключительность, самозванное превосходство над иными божьими тварями и просто — тварями.

Эстетизация смерти, парадоксально проделанная в фильме Гринуэем операторскими руками Саши Вьерни и аккордами Неймана, подразумевает в то же время капитуляцию перед ней. Полную и безоговорочную. Чистосердечное признание в собственной невозможности и неспособности преодолеть свою малозначительность. Освальд и Оливер, познавая смерть от начала до конца, лишь таким образом в силах доказать себе самоценность жизни, и их взгляд это и точка зрения самого режиссёра, который подвергает смерть фиксированной и форсированной структурированности, зарифмовывая детальный процесс телесного разложения с музыкой, обреченной на вечность и бессмертие в отличии от тела, что растает и исчезнет в земле. От эволюции живой материи Гринуэй отказался в пользу эволюции мёртвой материи, которая даёт ключ к чистому бытию, но только велик риск, пристально глядя в лицо смерти, самому стать ничем, нулём, который не вправе быть разделённым.

Женщина по фамилии Бьювик врезается на машине в лебедя на улице Лебедей. Авария происходит недалеко от зоопарка, в ней погибают жёны двух братьев-зоологов… А в какую сторону дул ветер в этот момент?

На что можно пойти, пытаясь понять причину трагедии, когда хочется верить, что всё это случилось не просто так? Отслеживая развитие эволюции и изучая её чудным образом — через процесс разложения, братья 0свальд и 0ливер не замечают, как сами теряют свою индивидуальность, становятся безличностным и аморальным куском гниющего мяса. А ради чего, действительно ли знание, за которое они готовы так дорого заплатить, способно кому-то помочь, и в первую очередь им самим?

Качество исполнения, как всегда у этого режиссёра, на высшем уровне, во всём. Игра актёров: как мастерски, постепенно и едва заметно преображаются братья из двух совершенно разных, не похожих друг на друга людей в единое целое. Как искусно построен кадр — неподвижный фон-полотно, лишь ветер развлекается с лентами и занавесками. Музыкальное сопровождение идеально резонирует с происходящем на экране. Редко у кого увидишь такую крепкую композицию.

Этой блистательной картине не хватает всего одного маленького шажка до, на мой взгляд, лучшего творения Гринуэя — «Повар, Вор, Его Жена и Её Любовник».

После изящного новаторства игрового дебюта «Контракт рисовальщика», который некоторые эксперты склонны считать так и не превзойденным Гринуэем в дальнейшем, режиссёр лишь спустя три года рискнул повторить опыт общения с актёрами. Новая работа была ознаменована, по меньшей мере, двумя принципиально-важными приобретениями: именно с «ЗОО» Гринуэй начал тесно сотрудничать с голландскими художниками Беном ван Осом и Яном Роэлфсом. А впервые работающий с Гринуэем французский оператор Саша Верньи (до того снимавший фильмы для таких классиков как Варда, Бунюэль, Дюрас, Руис, Блие, Жулавский, Рене и у последнего среди прочего такой оптический шедевр как «В прошлом году в Мариенбаде») начал затем снимать все без исключения его ленты.

Музыка Майкла Наймана к «ЗОО» стала как бы намёткой к самой знаменитой картине Гринуэя «Повар, вор, его жена и её любовник». По признанию самого режиссёра «ЗОО» посвящено изучению природы двойничества и сходства. Это не только не мешало, но, наоборот, способствовало тому, что любимый постановщик многих продвинутых живописцев уделил в фильме едва ли не главное внимание симметрии. Отцентровав большую часть планов и удовлетворив тем самым свой интерес к живописи раннего Возрождения и в частности такого почитаемого Гринуэем художника как Джованни Беллини, он не оставил без внимания и творчество Вермеера, чьи картины здесь и были взяты в первую очередь за образец для подражания. По форме «ЗОО» оказалось ближе неигровым изысканиям режиссёра: живые картинки предстают в виде озвученных голосами актёров философских трактатов, рассматривающих некую научную гипотезу, будто изъятую из работ Фуко.

Но напрасно было бы искать здесь ответы на вопросы, тревожащие героев и представленные в виде неразрешимых словесных формул, например: зебра это белое животное в чёрную полоску или наоборот? В равной мере больше задает загадок, чем даёт ответов на них и поведение персонажей, не укладывающееся в принятые представления о сюжете. Двое братьев-зоологов, Освальд и Оливер, в прошлом сиамские близнецы, после смерти их беременных жен, погибших в автокатастрофе, становятся любовниками Альбы Бьюик, как раз находившейся за рулем автомобиля в момент трагического столкновения. Они не только уговаривают Альбу, лишившуюся одной ноги в результате аварии, избавиться во имя симметрии от второй, но и зачинают ей ребёнка, тем самым как бы компенсируя преждевременную смерть своих первенцев.

Постепенно братьев всё меньше начинает интересовать поведение животных, а всё больше захватывает изучение процесса гниения и разложения, который они отслеживают сначала на яблоке, затем на крокодиле и зебре, а, в конце концов, пытаются зафиксировать его на самих себе, для чего кончают с собой перед работающим автоматическим фотоаппаратом. Пожалуй, впервые физиологическое и эстетическое столь тесно оказались переплетены у Гринуэя именно в «ЗОО», оттеснив на второй план повествовательные элементы, как раз и определяющие для многих представление о кино как о неких, складывающихся в сюжет картинках.

Фильм Питера Гринуэя «Зед и два нуля» или просто «ZОО» является далеко не самой известной картиной этого британского эпатажного режиссера. Картину можно отнести к разряду эротических драм, но по структуре это скорее эстетический философский трактат, исследующий жизнь и смерть под необычным углом зрения. К тому же лента в лице персонажей Освальда и Оливера пытается объяснить суть эволюции человека, хотя в картине показывается настоящий регресс людского характера и поведения. Режиссер намеренно натуралистично и одновременно красиво демонстрирует распад человеческой души и тела, доказывая, что любой поиск истины ведет в никуда, к полному моральному разложению.

В картине потрясает работа постоянного оператора Питера Гринуэя Саши Вьерни. Каждый кадр напоминает полотна художников эпохи Ренессанса. С эстетической точки зрения фильм невероятно приятно смотреть, хотя содержание ленты создает сильный контраст. По сути внешняя красота, по Гринуэю, скрывает мерзкое внутреннее содержание, от которого невозможно избавиться.

Актеры в картине на все 100% воплотили художественный замысел режиссера, вновь сумевшего создать архетипы человеческих характеров. Сюжет в этой картине вторичен, в ней доминирует идея и стилистика, потому картину надо смотреть очень вдумчиво.

Конечно, фильм «Зед и два нуля» рассчитан не для всех, поэтому я рекомендую эту картину поклонникам авторского кино в целом и творчества Питера Гринуэя в частности.

10 из 10

Кино британского кинорежиссёра Питера Гринуэя невозможно оценивать по устоявшимся в киноискусстве принципам. Его фильмы не просто необычны. Необычными можно назвать почти любого режиссёра, обладающего собственным стилем, от Тарантино до Триера. Нет. Кино Гринуэя больше чем необычно. Оно невообразимо. Восприятие мира у него совсем другое, своё, безумное. И верхом творческого безумия Гринуэя можно считать фильм «Зед и два нуля»

Завязка довольно проста: у братьев-зоологов погибают жёны, после чего они пытаются постичь тайны смерти. Как можно развить такой сюжет? Может показать братьев, весь фильм размышляющих о жизни и смерти, показать их страдания, показать, как каждый день они приходят на кладбище и со слезами на глазах возлагают цветы на могилки? Возможно, так поступил бы обычный режиссёр и благополучно получил бы награду на каком-нибудь фестивале или Оскар, в зависимости от направленности фильма. Но Гринуэй думает иначе. В его киновселенной не место ни простоте ни глупым сантиментам. Вызвать сочувствие-не его задача. Хотите поплакать — смотрите пресловутый «Титаник» и даже думать не смейте об этом фильме. Тем же, кого привлекает необычное кино, в обязательном порядке надо увидеть его своими глазами.

Как ни странно, аналогов этому фильму я не нашёл и у самого автора. Безусловно, и «Повар, вор, его жена, её любовник», и «Живот архитектора», и «Отсчёт утопленников» тоже довольно странны, но то, что творится в «Зед и два нуля» не поддаётся никакому описанию. Это можно назвать чем угодно: сюрреализмом, театром абсурда, абстракцией, но ни одно из этих понятий не будет отображать сути происходящего на экране. Объяснить это можно лишь фамилией режиссёра.

«Зед и два нуля» — кино эстетичное и выглядит как живая картина какого-нибудь голландского мастера-живописца XVII-XVIII веков. Впрочем, как и всегда у Гринуэя. А музыка Майкла Наймана придаёт данному кинопроизведению какой-то дополнительный шарм.

Человеку, страдающему от жажды по фильмам неглупым, завораживающим, выделяющимся из общего ряда — употребить этот коктейль под названием «Зед и два нуля». Желательно залпом.

Некоторые называют этот фильм просто Zoo, но правильнее всё-таки Зед и два ноля. Два ноля — два брата близнеца — Оливер и Освальд. Итак, в самом начале фильма их жёны погибают в автокатастрофе. Тема смерти очень заинтересовала братьев, и теперь они хотят познать природу смерти, её суть.

Сюжет развивается неспешно. Гринуэй смакует каждую деталь, каждую мелочь. Картинка в фильме просто загляденье, глаз невозможно оторвать. Гринуэй вообще из тех режиссёров, которые строят свои фильмы на изображении. Поэтому сюжет в его картине отходит на второй план. Отдельные сцены хочется пересматривать снова и снова.

Братья ведут свои эксперименты. Начинают разложением яблока, затем креветок, чем дальше, тем сложнее организм. Но вот загвоздка на верху эволюции человек, и кто-то должен принести жертву науке. Но братья готовы на всё, уж больно они увлечены вопросом о смерти.

«Снимать кино стоит только о двух вещах: о сексе и о смерти. И хотя Бальзак и предложил третью вещь — деньги, деньги легко превращаются в одно из первых двух», Питер Гринуэй.

И этот фильм Гринуэя вертится вокруг этих двух тем. Но КАК это делается! Гринуэй сделал особый, ни на что не похожий фильм. Несмотря на все их усилия, братьям так и не удаётся приблизиться к разгадке. Есть вещи, которые нам не дано понять.

Отдельно хочется сказать и о финале. Он меня просто сразил наповал. После него я ещё долго не мог прийти в себя. Один из лучших финалов мирового кинематографа.

В фильме «Зед и два ноля» есть что-то неуловимое. То, что нельзя передать словами. Может это и есть та самая магия кино.

10 из 10

Фильм действительно щекочет нервы, но надолго западает в память. Неожиданное развитие событий сопровождается экспрессивной музыкой, придающей фильму нужный фон. Фильм снят в мрачных тонах, основное действие проходит в зоопарке, где два главных героя наблюдают распад живых организмов и изучают теорию Дарвина. Как оказалось Гринуэй некоторое время сам интересовался теорией эволюции Дарвина и видимо решил перенести некоторые свои мысли на экран.

Я смотрела фильм с комментариями режиссера, где он указывал на моменты операторской работы, которые бывают с первого раза не заметны. У меня сложилось впечатление, что Гринуэй пытается совместить живопись и кино. Картинка очень красивая, смотреть фильм с этой стороны действительно приятно. Действие сначала интригует, завораживает, а потом и во все шокирует, хотя желания выключить фильм у меня не возникало.

Смотрела год тому назад, но впечатления настолько яркие, что желания пересмотреть фильм у меня пока не возникало.

10 из 10