Осенний альманах (1984)

Крайне многогранное произведение, в котором на первый взгляд зрителю открывается излишне заумное кино, заумное из-за огромного количества философских диалогов, которые кончаются вопросительным знаком. Но на самом деле всё раскрывается в эпиграфе, что перед фильмом. Фрагментом из произведения Александра Сергеевича Пушкина «Бесы».

Мы заблудились и движемся в неизвестном направлении. Мы, — люди, живущие в собственных домах, — мы не знаем даже того, куда следует идти. Потому что не нужно никуда идти, ведь шаг за шагом мы движемся к катастрофе.

И наши дома также рушатся. Жильцы погрязли в огромном количестве пороков, что, возможно, и стало причиной неминуемой гибели всего человечества. Никто и никогда уже не установит причинно-следственной связи, да и нужно ли её устанавливать? Бела Тарр просто ставит зрителя перед фактом апокалипсиса, что поджидает совсем рядом.

Один из героев задается правильным и абсолютно резонным вопросом: «Мы хоть живы ещё, или нет?». Наступила ли катастрофа? Поймал ли нас в ловушку бес?

Как гласит песня, звучащая дважды в конце киноленты: «Будь что будет». И ведь абсолютная правда, зачем пытаться предотвратить неизбежное? Единственное решение, которое есть в фильме — это лгать себе, ведь мы не можем смириться с тем, что всё конечно, потому нам остается лишь мечтать. Конструировать приятные фантазии, обещающие нам хоть что-то, верить в очевидную ложь, ведь иначе придется видеть реальность, в которой нет будущего.

Мы выбираем успокаивающую любовь, которая притупляет всякое постижение конца, но нужно же как-то жить, вот и избираем заглушить неприятное осознание, притупляем алкоголем, любовью, фантазией. А что в итоге? Имело ли это хоть какой-то смысл перед концом? Прожили, забывшись о финале, жизнь? Ведь наша жизненная парадигма построена на отрицании всякого конца, как ребенок не верит, что может умереть, так и мы. Лишь когда катастрофа будет близка, начнет проявлять себя, тогда мы увидим то, чего нельзя было не замечать, хоть у нас и получалось, ужас настигнет нас. Весь тот ужас, от которого мы бежали всю сознательную жизнь, он всё равно догонит каждого.

«Задаваться вопросом „почему“ на несправедливость — бессмысленно».

Вторая (после телеверсии «Макбета») и последняя цветная картина Тарра «Осенний альманах» вызывает у синефила противоречивые чувства: безусловно, блистательная работа трех операторов над созданием при помощи светофильтров и сложного освещения изысканного изображения, вызывающего в зрительской памяти аналогии с поздним Фассбиндером, Шретером и даже лучшими образцами «джалло» (прежде всего вспоминаются, конечно, «Три лица страха» Марио Бавы и «Суспирия» Дарио Ардженто), не может не радовать глаз. С другой стороны, долгие планы, утомляющие зрителя, многословные монологи героев и мизансцены больше напоминают современный театр со сложной сценографией, чем кино (на что указывает и актерское исполнение — хорошее, добротное, но несколько театрализованное в своем демонстративном балансировании между сдержанностью и аффектацией).

Нарративная пустота «Осеннего альманаха», отсутствие интриги и повествовательного драйва, почти полное сведение экранного времени к диалогам и монологам (несколько расслабленно-меланхоличным, также лишенных нерва) напоминают в своей структуре «Семейное гнездо», однако, в своем дебюте Тарр за счет документализма добился обжигающего зрителя правдоподобия и эмпатии. В «Осеннем альманахе» же эстетство цветного изображения, игра с освещением и фильтрами в сочетании с отсутствием сюжетной экспозиции (мы не знаем, кто герои и откуда) сразу задают некую искусственность происходящему. В то же время безусловный плюс этой картины, шаг вперед в сравнении с «Семейным гнездом», — в полном исчезновении социального фона, некая планетарная абстрактность происходящего, ставшая впоследствии чертой кинематографа зрелого Тарра.

Камерность формата (пять-шесть персонажей) вроде бы диктовала венгерскому режиссеру что-то в духе Бергмана, однако, у великого шведа жгучая эмоциональность, стремление персонажей докопаться до экзистенциальных основ своего бытия (вспомним, к примеру, «Персону») моментально вовлекает зрителя в происходящее. Не так у Тарра: усталость, затяжная депрессия героев «Осеннего альманаха» не дает им бунтовать против обстоятельств, они смирились со своей участью, потому рассуждают о жизни расслабленно-апатично и в тоске. Данная картина построена таким образом, что важнейшие события в жизни персонажей уже произошли, они — за кадром, и героям остается лишь философствовать и подводить итоги.

Порой они дерутся, орут друг на друга, насилуют, но эти вспышки эмоций подобны бьющемуся от гнева зверю в клетке: безволие и неспособность изменить свою жизнь диктуют им удобное резонерство, которое ни к чему не обязывает и лишь оправдывает бездействие. Множество долгих крупных планов, стремление заснять речь во всей ее бессистемности и насыщенности делают «Осенний альманах» вполне актерским кино, то есть фильмом, в котором исполнители и их работа производят 80% впечатления, что опять же роднит его с пьесой. Минимальность монтажа, ставшая фундаментом стиля Тарра, делает буквально каждый его фильм мучительным для зрителя, ведь монтаж — это ритм, пунктуация в кино, чем он внятнее, драйвовее, тем увлекательнее и артикулированнее кино.

Однако, Тарр полностью игнорирует этот аспект увлекательности, его заботят онтологические бездны человеческой жизни, он не стремится понравиться и заинтересовать, оттого и то ощущение дистанции, преграды между зрителем и его фильмами — в них невозможно погрузиться и раствориться, забыв, что смотришь на экран. Только намечая в «Семейном гнезде» и более полно развернув в «Осеннем альманахе» экзистенциальную проблематику, заговорив о фундаментальной несправедливости жизни, неспособности человечества самому избавиться от мучающих его проблем, Тарр в отличие от Бергмана и Фассбиндера не показывает болезненные разрывы в экзистенции, пограничные ситуации, ставящие человека перед лицом смерти (ни в «Семейном гнезде», ни в «Осеннем альманахе» смерть пока не присутствует), он фиксирует внимание зрителя на ситуации жизненного «постскриптума», когда ничего уже нельзя исправить ив время упущено, что становится для персонажей источником депрессии и тоски.

«Осенний альманах» никак нельзя признать неудачей, хотя дальнейшая маниакальная приверженность Тарра к черно-белому изображению, доказывает, что чисто визуальную сторону этой ленты он именно так и воспринимал. Несмотря на его театральность, заунывность, даже занудность (ведь двухчасовое псевдоповествование, в котором главный «нерв» — это краха драгоценностей, могло длиться и три часа и час) этой в целом незаурядной картины, она все-таки знаменует собой переходную фазу в фильмографии Тарра, еще не завершившиеся, не оформившиеся в что-то определенное поиски постановщиком своего стиля. Хотя фундаментальные черты художественного метода этого режиссера (длинные планы, ослабленность драматургии, минимализированный монтаж, подмена внятного нарратива многословными диалогами) присутствует и здесь. Это указывает на цельность художественной вселенной Белы Тарра в любой период его фильмографии.

Почти все фильмы Белы Тарра это по своей природе удивительные сны, по окончанию которых зритель или просыпается с громким криком в мокрой от пота постели или же предпочитает остаться в этом мире навсегда.

В первую очередь «Осенний альманах» это кино о запоздавшем страхе. О целой горсти разнообразных вопросов, которые местные персонажи задают сами себе на самом деле опасаясь получить ответ.

Они как осенние, почти полностью выцветшие листья парящие по затхлому от безысходности мирку одного старого дома. Увядающие столь быстро, что всякие слова вырвавшиеся на волю есть лишь холодными звуками очередного мертвеца потерявшего все мыслимые ориентиры. Слова из прекрасного, но неизвестного стиха или давно забытой песни… И слов в этом фильме будет более чем много. Целых монологов со стороны каждого из 5 неоднозначных персонажей…

Кто они?

Это сын, который грезит о танце на осколках жизни родной матери, совершенно не опасаясь того, что подобная пляска может долго не продлиться. Или это сиделка всеми силами стремящаяся закрепить за собственной персоной статус местного кукловода. Ее необычный любовник, который со временем становиться единственным разумным человеком и жалкий учитель, погрязший в безразмерных для его профессии и статуса долгах.

И, наконец, сама мать. «Я не хочу видеть реальность, в которой нет будущего» — говорит она в самом начале. И, пожалуй, именно она есть единым символом для всей картины Тарра. Ветром, при помощи которого режиссер подбрасывает вверх листья над стеклянным полом кухни и багрово — синей изнанкой пыльных комнат.

Каждый новый виток сюжета, каждое решение имеет под собой определенные основания. И я говорю не о показной буффонаде проблемы поколений или присутствием всепоглощающего страха перед одинокой смертью. Тарр вгрызается в каждого отдельно взятого героя стремясь вытащить из того весь абсурд и продолжает свое неумолимое движение. Он принуждает всякого зрителя не только к ненависти или сочувствию. Ты невольно начинаешь ассоциировать себя с одним определенном человеком. В течение целых двух часов у тебя появляется возможность забраться под чужую кожу…

И вот это даже не самый лучший фильм в послужном списке Белы Тарра! Посмотрев «Сатанинское танго» или «Гармонии Веркмейстера» вы поймете, о чем именно я сейчас говорю.

Бела Тарр это венгерский Вернер Шретер или Тео Ангелопулос. Не по форме конечно, а исключительно из-за родственных ощущений возникающих у меня при просмотре их фильмов. Тарр это, наверное, один из самых значительных режиссеров современного венгерского, да и мирового кинематографа в целом.

А «Осенний альманах» таки стоит посмотреть каждому кто утверждает, что разбирается в кино.