Ночь в Варенне (1982)

Этторе Скола берется за реконструкцию одного из самых значимых событий Нового времени. И проект маэстро оказывается весьма изысканным, утонченным и многозначительным, при всей своей видимой простоте.

Обычно французскую революцию нам показывают сквозь незатейливый лозунг «Мир-хижинам, война — дворцам». Но в этом фильме народные волнения практически незаметны. И это его большое преимущество. Львиная доля хронометража посвящена времяпровождению тех, кто по всем своим характеристикам относится к элите. Зрителю показывают вовсе не одурманенных роскошью богачей, а вполне себе состоятельных интеллектуалов. Благо, на главные роли подобраны исторические персонажи.

Это позволило каждому из персонажей сделать гениальные выходы.

Надолго запоминается монолог-благодарность даме за внимание от Казановы. «То, что здесь происходит, в действительности не существует» — говорит он, будто заигрывая со зрителем. Мастроянни мастерски показывает образ, далекий от привычного бахвальства. Это скромный и застенчивый, уставший от жизни мужчина.

Другие персонажи тоже заслуживают самого пристального внимания. Лишь упоминания биографий Томаса Пейна и Ретифа де ла Бретонна могут рассказать много интересного как о том самом времени, так и о самой революции. Кстати, Харви Кейтель и Жан-Луи Барро создали очень памятные портреты. Удачно дополняла эту композицию и Ханна Шигулла.

Успешным мне показался и финал в котором действие переносится в наши дни. Тем самым прорисовывается прямая зависимость между событиями тех дней и современностью. Тонко, глубоко, мудро.

И пускай в ленте Сколы напрочь отсутствует интрига. Перед нами фреска, заслуживающая самых высоких оценок

9 из 10

Если бы вы были королем Франции, бегущим от народа, который в скором времени отделит вас от вашей же головы, разве стали бы вы медлить, садиться в огромную неповоротливую берлину, едущую со скоростью воловьей повозки, брать с собой разряженных лакеев, один вид которых за версту выдавал высокий сан путешествующих инкогнито? Подчинились бы вы парочке простолюдинов — бывшему драгуну и продавцу свеч — которые, набравшись смелости, задержали вашу карету? Да кто вы такие, мессиры, подите прочь, перед вами король Франции, помазанник Божий! Увы, тюлень, который в истории носил имя Людовика XVI, безропотно позволил увести себя в деревушку Варенн — навстречу национальным гвардейцам и своей судьбе. Так Франция стала республикой, «новым миром».

Среди тысяч безвестных свидетелей всему этому — крестьян, солдат, горожан — оказались (по замыслу Сколы) трое весьма известных личностей: преклонных лет итальянский авантюрист Джакомо Казанова, французский прогрессивный и скандальный (а часто это одно и то же) писатель Никола Ретиф де ла Бретон и американский публицист Томас Пейн. Казанова и Пейн ехали по своим делам, Бретон, со свойственным ему журналистским любопытством, увязался за одной таинственной незнакомкой, в которой предположил фрейлину королевы. Водоворот событий короткой июньской ночи 1791 года увлек их, приведя в тот самый дом, где полуплененный король дожидался гвардейцев. Словно трое волхвов, каждый со своими дарами (большей частью литературными), стали они свидетелями рождения «нового бога Запада» — демократии. Вот только их ли это бог?

Скола построил фильм по нехитрой, но вполне оригинальной для исторического кино схеме роуд-муви. Практически весь двухсполовинойчасовой фильм герои едут в дилижансе, останавливаются на постоялых дворах и разговаривают, спорят, наблюдают. Они — кто-то больше, как Казанова, кто-то меньше, как Пейн — такие же осколки старого мира, как фрейлина и король, хотя и не желают этого признавать. Старый Казанова избегает женщин и бравирует афоризмами: «Молодость это недостаток, который, к счастью, быстро проходит»; Бретон цитирует свои сочинения и раздумывает о 1992 годе; Пейн… он мало что делает, так как его фигура незаслуженно обделена вниманием. Мне кажется, зря: автор «Здравого смысла» и «Века разума» мог бы многое рассказать о странном и удивительном XVIII столетии, когда просвещенный абсолютизм был как никогда близок к идеальному философскому государству: простолюдины безропотно работают, дворяне играючи правят, философы и литераторы задают интеллектуальную моду. Увы, восставший плебс решил иначе — к огорчению как философов, так и дворян; впрочем, не без ущерба и для самого себя.

XIX век принесет веру и проклятие позитивизма, XX века ознаменуется силой и проклятием масс — но пока на дворе век XVIII, век Вольтера и Канта, век свободолюбия и вседозволенности, лучший век человечества. Так возрадуйтесь же, Казанова, Бретон и Пейн, и даже Людовик и Мария-Антуанетта, что вам выпала удача жить и умереть в это время — лучшей судьбы вам и не придумать, будь вы хоть Этторе Скола…

9 из 10