Ты лучше смотри в оба (1980)

Понимаешь, разница между нами заключается в том, что я всегда всё помню. […] Я теперь буду играть свою музыку, и все будут под неё танцевать. Тебе больше не нужно беспокоиться.

© Цитата из фильма

Картин о жестоких Санта-Клаусах было снято уже так предостаточно, что можно собрать их в автономную коллекцию и обозначить как поджанр или оригинальное направление в хорроре. Правда, многие из них целесообразнее приравнять к трешачку для редких любителей и не заморачиваться с ознакомлением. Что же касается второй и последней работы Льюиса Джексона (первую в сети не найти), то сей экземпляр можно отнести к безоговорочной классике — невзирая на то, что потом появилась франшиза «Тихая ночь, смертельная ночь», своенравно забравшая лавры популярности. Тем не менее, в отличие от подавляющей кучи однотипных слэшеров, удар в чело банальности рвёт жилы уже на стадии прочтения синопсиса, в коем отражаются темы детской травмы, орального секса, маньячества и кукол. Справился ли режиссёр и сценарист с навороченным «винегретом» — или, если угодно, «оливье»?

Пролог вкратце, но весьма красноречиво рассказывает о том, что случилось с главным героем в юные годы. Аккуратный монтаж, праздничный антураж и скромные эффекты позволяют проникнуться происходящим, вводя в гипнотический транс: вуайеризм ребёнка, подглядывающего за матерью и чужаком (или это отец?!), минуту назад оставившим презенты у камина, зудит тревожащим маячком. Кстати, никакой вопиющей пошлости показано не было — так, поглаживание женской ножки да пара смешков на фоне. Однако подспудное ожидание непредвиденной жести уже запущено, а разум, тем паче, непременно вернётся к проиллюстрированному инциденту.

Неисцелённый триггер постфактум возникает короткими флэшбеками, но повествование вовсе не стремится обдать аудиторию волной кровавых расправ. Мы постепенно внедряемся в нездоровый мирок средневозрастного Гарри, трудящегося на фабрике по производству игрушек и оценивающего через бинокль соседских ребят. Два фолианта, посвящённых послушным и шкодливым мальчикам и девочкам, пополняются именами и проступками, а повседневный быт то и дело соприкасается с чудаковатостью поведенческих рефлексов. Они свидетельствуют о том, что этот человек не только застрял в некоем подобии раннего пубертатного периода, окружив себя неваляшками и погремушками, но и предпочитает примерять образ карающего и щадящего судьи в облике Санты — оттого и пена для бритья по утрам словно бы не для того, чтобы бриться.

Нельзя не отдать должное Брэндону Мэггарту: каждое актёрское микродвижение, каждая нервная реакция, каждый виток заскоков говорят о серьёзном погружении в роль, достраивая представление о персонаже. Живя ничем не примечательную жизнь за рамками мании, он предстаёт среднестатистическим робким мужчиной, что и мухи не обидит; оставаясь в одиночестве, он, наоборот, превращается в жуткий клубок отклонений, которые поначалу толком даже не идентифицируемы. Медленно, неторопливо, подробно нас водят по колее накапливающегося безумия, демонстрируя те или иные специфические перверсии. Сложно понять, когда ментальная пружина треснет и порвётся: саспенс идёт рука об руку с психологизмом, пестря очередными настораживающими перформансами, и до середины сеанса чрезвычайной динамики ждать не рекомендуется.

Впрочем, дальше сюжет частично переходит от лицезрения нарастающей патологии к роковым действиям, но натянутая струна состояния эмоционального калеки всё ещё выступает на переднем плане, отчего пассажи жестокости сведены к минимуму. Как ни удивительно, автору удаётся сохранить достоверный баланс между ужасами и светлыми, оптимистичными эпизодами: Гарри пытается нести добро людям, прибывая с мешками, набитыми подарками, то в больницу, то на светскую вечеринку, а ярость проявляет сугубо при столкновении с пренебрежительной насмешливостью. Отсутствие уважения есть весомый повод наказывать плохишей, а при сложившемся раскладе обычным углём сыт не будешь — месть принято подавать холодной.

Конечно, насильственные фрагменты выглядят слегка криворуко, но стоит сделать скидку на ограниченные ресурсы другой эпохи; суть скорее в том, что столь продолжительная портретная подводка к кульминации революционно переиначивает традиционный подход, трансформируя развлекательную составляющую в дотошное исследование распада личности. Дополнительная арка с братом новоиспечённого гонца Рождества, интуитивно предчувствующим нагрянувшую беду, подкручивает интригу по краям, заставляя зрителя строить догадки, способен ли родственник изменить ситуацию, зашедшую слишком далеко, или предначертанное уже не остановить. Согласно такой коннотации, от поступков серийного убийцы страдают не только его жертвы, но и те, кому тот был дорог, что никогда не теряет актуальности в байках о свихнувшихся простолюдинах.

Аналогичный интерес вызывает скептицизм общественности, обеспокоенной новостными сводками. Торжественный дух, присущий знаменательной дате, оборачивается тотальной враждебностью к любым бородатым дядям в алых одеяниях: все взрослые, включая полицейских, максимально насторожены, и так уж выходит, что нашему бедняге теперь верит лишь детвора, как он, наверное, давно и хотел. В приведённом уравнении именно малышня — те, кому довелось остаться в списках «хорошистов», ибо им неведомо очернение души. Их родители, или грубые прохожие, или спесивый коллега со службы, или чей-то сынок в окошке, вырезающий голую тётку с плаката (а значит, спешащий вырасти), ведут себя хуже, так как совершают преступление против собственного детства, забывая о внутреннем свете и чистоте.

Потому третий акт истории выразительно отделяет Гарри и мелюзгу от озлобившегося социума, расставляя все точки над «i»; тут якобы впору заявить, что фильм заслуживает небывалых поощрений, но, к сожалению, финал, претендовавший покрыться ореолом греческой трагедии, становится спорной пародией на инквизицию с примесью магического реализма. По итогу, турбулентное лавирование между вязким драматическим триллером и нелепой чёрной иронией утихомиривает восторженность: сознание выделяет некоторые моменты как выдающиеся, но их сочетание с менее удачными или откровенно скучными сценами сглаживает конечное впечатление до нейтральной позиции. Кажется занятным наблюдать, затаив дыхание, за пугающим гримасничаньем Гарри у зеркала или спонтанными проказами в соответствующем обличье, но позже ещё страннее застать его за нудной экспедицией в дымоход или неуклюжим выяснением отношений с членом семьи. Льюису Джексону стоило дожать до предела выпадающие из общего ряда детали мозаики, и в этом ему как раз норовила помочь игнорируемая хлебно-зрелищная мотивация, что сумела бы компенсировать принцип неоднородности изложения. В результате же, без обиняков, вышло то, что вышло.

«Ты лучше смотри в оба» — несколько недооценённое кино, пусть и порядком проблемное да устаревшее. Для поклонников нестандартного взгляда на вещи и художественные трактовки, в данном случае касающиеся культурного пласта, кишащего недобрыми Санта-Клаусами, это чуть потёртый и исцарапанный бриллиант из ларчика покрытых плесенью времён. Для всех остальных — неровный по консистенции артефакт, обманчиво фокусирующийся на гиперболизированных чертах натуры антагониста, нежели на лихости новогоднего самосуда.

И всё же стрелка маятника, скрипя и подвывая, указывает верный путь.

6 из 10