Мой папа — идеалист (1980)

Этот фильм почти не предвещает ничего из того, что связано с репутацией Владимира Бортко. Ему очень далеко не то, что бы до одного из знаковых фильмов перестройки («Собачье сердце»), но даже до совсем пустомысленной, но весьма популярной у непритязательного зрителя «Блондинки за углом», которая впрочем, канонизировала существование как минимум двойного не бытия, но быта в позднесоветскую эпоху — мира дефицита и мира обеспеченных людей. Однако «Мой папа — идеалист» крайне далек от даже такой проблематики. Снятый на не самой лучшей пленке фильм точно отражает позднебрежневскую, сероватую и какую-то неопределенную проблематику. Определенным образом он относится к так называемой городской эстетике, которая заявила о себе в разных искусствах. Но в отличие, к примеру, от прозы Трифонова, весьма нелицеприятно свидетельствующей о тотальном «обмещании» советского общества, в «Папе» все острые углы сглажены. Перед нами несколько идеализированный, а точнее, примерно на две трети придуманный мир творческой и профессиональной интеллигенции. Без проблематики отчуждения лента не обходится, но разные поколения все же имеют возможность узнать друг друга. В этом эффекте «повинны» актеры, прежде всего Стржельчик, который, будучи актером великого таланта, играет своего не самого реалитического героя очень даже убедительно. Это характер, чем-то напоминающий вампиловского Сарафанова. Тот считал, что все люди — братья, а Сергей Юрьевич Петров создал оперетту о том, что добро спасет на мир. Еще в 60-е годы таких персонажей, отвернутых от прагматики и погруженных в заботу о некоей не официальной, а поистине тотальной справедливости, изображали как предвестников светлого будущего. Но в финале правления советских старцев такой герой превратился в возрастного чудака, ревнителя нехитрой мысли «чтобы всем было хорошо, а мою пьесу приняли к постановке».

Неплох и Богатырев, который тут как бы отдувается за Олега Даля, которому всегда сподручнее было играть анемичных и усталых от жизни персонажей. Богатырев все же внутренне мягок, чтобы сыграть настоящий скепсис, а местами даже цинизм, потому его роль не сверхудачна, хоть и по-своему оттеняет роль Стржельчика. Вообще, фильм вполне типовой, достаточно вспомнить какой-нибудь «Кто поедет в Трускавец», где отношения отца и сына тоже складываются/не складываются на фоне не самых частых профессиональных навыков. Но эти отношения не столь принципиальны, фильм Бортко мелодраматичен, то есть компромиссен. В нем заложена предсказуемая идея, что дети напрасно и раньше времени записывают отцов в разряд людей нелепых и несовременных. Идея эта такая же типовая, как и почти все в фильме.

Впрочем, есть в нем какая-то «атмосфера» (очень не люблю это слово). Все же хочется поверить, что, да, есть вот такой Ленинград, в котором живут хорошие интеллигентные люди, и их мир какой-то спокойный и почти во всем светлый. Да, в этом Ленинграде нет гениев, но и нет очевидных негодяев, он дистанцирован от тенденциозной идеологичности. Но самое сильное впечатление от фильма, и так померкнувшего с течением времени, оставляют кадры, просто снятые на улице дневного и ночного Ленинграда. В беге машин и движении людей гораздо больше атмосферы, чем в сюжете, отношениях героев или музыкальном оформлении. В таком Ленинграде, действительно, можно представить себе героев фильма, ведь ничего существенного в истории советского государства еще не случится пару лет, фильм расположен в серой зоне некоего комфортного безвременья, которое наблюдать приятно, но без эстетических откровений в принципе.