Дочери огня (1978)

Дом, в котором проходит основное действие фильма Вальтера Уго Хури, словно заимствован режиссером из старых немецких сказок. Впрочем, чем дальше это самое действие развивается, тем эти сказки (про Хензеля и Грету, про Карлика Носа, про Румпельштильцхена и так далее) все явственнее вторгаются в атмосферу «Дочерей Огня», утверждая в ней классический германский мистицизм настолько, что даже хочется проверить, а не было ли в роду режиссера поклонников «Ультима Туле» или, не к ночи будь помянуто, «Анэнербе». Впрочем, для выходца из Леванта это было бы странно. Но пусть в родных для предков Хури землях Палестины хватало своей мистики, а в Бразилии ее всегда было — через край, но для этого своего фильма один из самых интересных бразильских режиссеров избрал совершенно иной антураж.

Хотя, наверное, «антураж» здесь не совсем правильное слово — ведь «Германия» в картине не столько снаружи персонажей, сколько внутри них. Она не просто присутствует в кадре в виде соснового бора, темного ельника, горного озера, альпийского шале — она является его сутью. И все события, происходящие в фильме, происходят в этой внутренней «Германии», вызваны и определяются ей. Замкнутый культурный анклав порождает собственных чудовищ и не замечает их, продолжая жить своей странной призрачной жизнью, но стоит в этом анклаве появится чужаку, как монстры перестают быть призрачными и облекаются плотью.

Таким «чужаком» в фильме становится приехавшая погостить к своей подруге девушка. Поначалу Ану все увиденное восхищает и кажется чудом: пейзажи, словно в сказке перенесенные в Бразилию из Центральной Европы; необычный образ жизни вокруг; сауна, в которой так здорово париться после лесных прогулок. Но постепенно она начинает видеть за всем этим нечто загадочное. То, что укрывается от взора ее подруги Дианы, для которой все окружающее — привычно с детства. И вот уже сказки об ундинах, утаскивающих неосторожных на дно озера, становятся почти явью после рассказа о странной и загадочной гибели матери хозяйки этого волшебного шале. Появление из ниоткуда странного бродяги выглядит неким тайным знаком. А уж встреча в лесу с загадочной женщиной из соседнего поместья вообще выглядит как шаг в неведомое. Ведь эта дама, оказывается, записывает голоса умерших, которые кроме нее не слышит больше никто. Точнее, не слышал раньше — потому что теперь их слышит еще и Ана.

Чем дальше, тем сильнее мир потусторонней Германии (с тетушкой Гертрудой, таинственным камердинером Зигфридом и странными гостями на празднике Вальпургиевой ночи) вторгается в современный и привычный для Аны мир, разрушая ее связь с реальностью, притягивая своей загадочностью и пугая чуждостью. Для Дианы этот мир родной, а потому его призраки ее нисколько не пугают, точно так же, как вудуистские демоны не слишком пугают приверженцев этого культа. А вот Ана оказавшись в мире иной сакральности, воспринимает его совсем иначе. И ее восторг и удивление очень быстро сменяется страхом. Ведь стены пряничных немецких домиков, оказывается, скрывают много-много кошмаров… Так и хочется к этому добавить — вот, что бывает с теми, кто не читал в детстве Гауфа с братьями Гримм.

Конечно, Хури не был бы собой, если бы не добавил в сюжет эротический подтекст: отношения между героинями носят вовсе не платонический характер, в действиях потусторонних сил прослеживается некое воздаяние за плотский грех и т. п. Но, если сравнивать со многими другими фильмами этого бразильца, то это именно подтекст, а не сюжетообразующая линия. В «Дочерях Огня» Хури не исследует, по своему обыкновению, глубины сексуальности по заветам дедушки Фрейда, как в своем, пожалуй, самом известном фильме «Любовь, странная любовь», зато не отказывается от препарирования подсознательного. На этот раз его интересуют заложенные в этом самом «It» мифологические образы, которые при наличии определенных факторов могут заместить собой реальность. В данном случае такими факторами становится созданная посреди другого континента маленькая Германия, притащившая из Германии большой всех, созданных там за долгие века чудовищ. И хорошо еще, если эти чудовища остаются только в подсознании — гораздо хуже, если они вырываются наружу.