Муравейник (1971)

Мир церкви — тот ещё «гадюшник». Как говорит мой друг дьякон: «девяносто процентов священнослужителей, будут гореть в аду». А если это ещё и женский монастырь, считай дамское коммунальное общежитие — так и вовсе образ синонима только один — клубок змей. Вот и в фильме Золтана Фабри милостивые «нёк» не то что не отвергают плод древа познания, они разве что шарлотку из него не готовят.

«Вечность — она бесконечна», — говорит старушка-послушница, «божий одуванчик», уплетая в темноте сладкий пирожок. «Слава Иисусу… во веки веков», — отвечает ей сестра, а сама строчит любовные письма своей «коллеге по затворничеству». Тут у каждого свой грех — кто-то влюблён в священника, кто-то бесконечно гневлив, кто-то завидует власти или желает денег(пусть и для прихода) и конечно сплетни, сплетни, сплетни. Временами думается, а не стоит ли прикрыть тело Господа на распятии, уж больно страстно эти монашки целуют его перекрещенные щиколотки.

Наряду с Иштваном Сабо и Миклошем Янчо Золтан Фабри ковал славу венгерского кинематографа 20-го века. В своих лучший лентах он был почти гениален, как в величественной «Пятой печати», в худших — рассыпался в псевдо-театральной беспомощности в фильме «Реквием». «Муравейник» — фильм, находящийся ровно посередине этих двух крайностей. Тут, как всегда, в одной из главных ролей его вечная муза и гран-дама венгерского кино Мари Тёрёчик, в картине у неё самая трагическая линия, её природно-естественный образ кротости (сорор Вергиния — ох и говорящее имечко), хранит внутри самый мерзкий грех. Как говорится, любой святой грешен — ведь он человек.

Параллельно режиссёр вводит в сюжет линию с пансионом девочек, которые живут на территории монастыря. Их взросление, познание собственного тела, первая любовь. Было очевидным моментом сопоставить в сравнениях жизнь затворников-монахинь и класса-инерната юных особ. Недаром одна из девушек так сильно похожа на молодую Тёрёчик.

Как всегда в венгерском кино прекрасна операторская работа, Дьёрдь Иллеш, настоящий соавтор Фабри по его поздним киноработам. Он словно Караваджо плетёт мягкую светотень, идя от натюрморта к человеческому лицу, кружа вокруг героев, выставляя их крестом или ангажируя переходящий символ лент Фабри — свечу как единственный источник света в кадре. При этом, в названии есть ещё один любимый образ фильмов венгерского режиссёра — муравей.

Так что же муравейник по Фабри? Сексуальная революция добралась и до церкви, феминизм, лесби-тема, соцреализм в рясе. Звон простых истин — есть молодость, а есть старость, есть жизнь, а есть смерть. Политические аллюзии на коммуну соцлагеря, в котором личность женщины постепенно становится вровень мужской. Развенчивание любых культов, святых и не очень… Как говорит одна из больных монахинь: «не хочу опия, дайте стакан воды».

7 из 10