Семейная хроника (1962)

Это маленькая, камерная история. История двух братьев. У них непростые жизни, совсем разные возможности, а, следовательно, — и разные судьбы. Валерио Дзурлини во главу угла тут ставит именно их отношение к богатому отцу. И, для наших героев это оказывается коренным показателем. В то время, как один памятует о своей бедности, страдает, бунтуя прозябает в нищете, второй — лишь покорно повторяет все, что от него требуют богатые родственники. И в этом противостоянии и определяются их первые встречи. Герой Жака Перрена не может скрыть свое презрение, не может скрывать свое сожаление этим и герой Марчелло. Их диалоги тяжелы и в то же самое время правдивы.

Вскоре жизнь все расставит по своим местам. Один начнет бороться с окружающей действительностью, зарабатывая себе на существование, а второй… Ну, ему будет сложно найти себя в стремительно меняющемся обществе, где становится все больше акцент на равенство.

Так что, вполне уверенно можно утверждать, что это фильм о классовом противостоянии, ровно как «Novecento» от Бернардо Бертолуччи. А можно и говорить о том, что это фильм об угасании молодого мужчины, в самом расцвете сил и трогательной помощи ему его брата. Оба варианта будут верны. Дзурлини очень обострил эти две тематические полярности ленты. На мой вкус, можно было бы сделать чуть элегантнее, ровнее, так и эффект оказывался бы более ярким. Но Дзурлини всегда любил драматизировать все, обострять накал до предела. Таков уж был этот мастер.

Зато, при всем этом, мы получаем едва ли не лучшую работу в кино от Марчелло. Или думаете он феерил в «Сладкой жизни» или «8,5»? Тут он предстает перед нами очень разным: вначале полностью разбитым и никчемным в части социального признания, потом — наоборот, человеком состоявшимся, но потерянным в силу личной трагедии родственника. И при этом, в каждой из своих ипостасей он потрясает нас своим личностным стержнем, внутренней силой, достоинством и готовностью к борьбе. Вышло очень объемно, незамысловато и глубоко. Благо, молодой Перрен умело создавал образ антагониста, что лишь позволяло предстать в более выгодном свете Марчелло

7 из 10

Здравствуй, брат. Вот, пишу тебе письмо, хотя не знаю — можешь ли ты теперь читать наши письма? Или достаточно просто мысли, слова моего, и ты узнаешь? А может у вас мораторий на разговоры с нами? Кто знает. Но где еще лучше выразишь мысли, если не в письме, верно? Вот и пишу.

Уже месяц нет тебя. Я немного привел в порядок мысли, хотя временами они все еще слишком сумбурны. Надеюсь, ты сможешь отделить зерна от плевел. Всё чаще я вспоминаю последние дни, последние встречи — они теперь обретают какой-то особенный смысл. Кажется, что во всём сквозит холодное дыхание судьбы, но я уверен, что это лишь плод моего разыгравшегося воображения. Человек в принципе склонен сакрализировать всё, что связано со смертью, особенно после того, как она входит в его личное, безмятежное до того, пространство. Вдуматься только — каждый год в мире умирает порядка ста пятидесяти тысяч человек. Но что это для нас, живущих? Статистика и только. По-настоящему осознать эту цифру можно лишь, когда каждую неделю видишь новый ряд могил на кладбище, где похоронен близкий.

Только сейчас я понимаю, что жил так, будто мы никогда не умрем. А нужно было прощаться навсегда каждый раз, чтобы ценить каждую встречу. Только сейчас я осознаю, что слишком часто ты смотрел куда-то вдаль, сквозь меня — будто предвкушая неизбежное. Вспоминаю, как я содрогался от каждого телефонного звонка, уговаривая себя, что ничего не случится. А когда случилось — я не был готов и не успел. Не услышал твоих последних слов, только смог закрыть твои глаза. И всё, осталась лишь лента воспоминаний, выплескивающихся в душе вечерними молитвами и ночными кошмарами. Я уже не плачу, нет, но тупая тоска, возможно, и меня когда-то приведет к неизлечимой болезни.

Наверно, все мы в каком-то смысле генерируем тоску внутри себя. Вот и моя появилась задолго до того, как ты ушел. Раньше я не понимал ее причины, просто чувствовал присутствие везде и всегда. Это как видеть свет давно угасшей звезды, не осознавая его истинной природы. А теперь свет звезды погас, и причина стала ясна. Временами всё это похоже на какой-то бесконечный фильм. Разница лишь в том, что в кино боль исчезает в конце каждого дубля, а моя поселилась в душе на вечность одной бессмысленной жизни.

Я всё чаще задаю себе вопрос — зачем? Кому всё это было нужно? Почему одним достается спокойная старость, а другим мученическая смерть от болезни? Вообще, что есть болезнь — испытание праведника или наказание грешника? А может, просто шутка жестокосердного Бога, вырезающего людей без счета — всё равно расплодятся и размножатся по Завету Его? Может, Бог хотел, чтобы мы таким способом познали что-то? Что ж, теперь я знаю — как становятся истово верующими или богоборцами. Осталось лишь окончательно выбрать сторону. Не каждая вера проходит испытание болью. Моя пока держится, но надолго ли?

Я задаю все эти вопросы тебе, ведь больше поговорить мне не с кем. Кто не терял брата, тот никогда не поймет — нет, даже не боли — всепоглощающей пустоты, которую не выразить никак. Ты приходишь во сне, и я с нетерпением жду ночи, когда ты можешь ответить мне. И тогда мы обсудим всё то, о чем так и не поговорили за жизнь. Я все еще переживаю из-за житейских неурядиц — работы, денег, каких-то мелочей, — хотя казалось бы какой в этом смысл, если я каждую ночь говорю с мертвыми? Наверно, таков удел жизни в этом суетном мире. Но теперь мне не страшно умирать, ведь есть кому после смерти встретить меня.

Знаешь, забавно: мы не были похожи, но нас часто путали. Видимо, достаточно было просто заглянуть нам в глаза, чтобы понять, что мы братья. Ведь вообще по сути важно не кровное родство, а близость душ. Невозможно любить кого-то просто потому что он твой брат — это дело случая. А ты был мне братом по духу, и это куда сильнее любых родственных человеческих связей. А теперь что-то во мне умерло навсегда. Увы, жизнь человека состоит из потерь, и я только начал этот путь, преодолев первый и, возможно, самый сложный рубеж. Но я смирился с жизнью, ибо теперь я жду встречи с тобою, брат. Не бойся, я буду жить долго, чтобы было что рассказать тебе при встрече.

Помню, врачи сказали, что надежды нет, но от этого вера в чудо лишь стала сильнее. Глупо, правда? А теперь — кого винить? С отчаянием попрошайки я ищу ответы на возникающие вновь и вновь вопросы, но ответов нет. Дома обветшали и покосились, деревья засохли, дети выросли и отправились в одиночное плавание, а я всё еще ищу смысл в жизни и твое лицо во встречных прохожих, уже зная что чудес, увы, не бывает…

Это история о чувстве вины. У героя Марчелло Мастроянни Энрико умирает младший брат, воспоминания о котором и занимают весь фильм. Родившись, тот отнимает у Энрико мать — женщина не смогла вынести тяжёлых родов. Младенца отдают на воспитание в богатую семью, в которой стараются полностью изолировать ребёнка от его настоящей семьи и даже дают новое имя — Лоренцо. Но жизнь вносит свои корректировки, когда-то обеспеченные приёмные родители, успевшие воспитать Лоренцо в тепличных условиях, во время Второй мировой обеднели и не смогли дать юноше приличной путёвки в жизнь. Помимо поисков себя в этом жестоком мире, Лоренцо ищет связь со своим старшим братом. Который не спешит на контакт, занятый своими амбициями. Да и с детства он винит Лоренцо в смерти матери и лучшей жизни.

Вот так год за годом и проходят их короткие встречи. Сближение, недомолвки, отторжение. Лоренцо взрослеет, у него ничего не получается. Мудрый закадровый голос резюмирует — нищий совершает все ошибки, которые подбрасывает ему судьба. А Энрико спохватывается лишь когда слышит в телефонной трубке печальную новость.

Фильм тонкий и глубокомысленный. Ранит в в тот участок сердца, который отвечает за кровные связи. И после него возникает острая необходимость позвонить родным — всё ли у них хорошо, не затаили ли обиды на что-нибудь, как они вообще.

9 из 10