Янко (1961)

Юный Хуанито бежит куда глаза глядят из шумного индейского пуэбло, с первыми лучами солнца заполняемого гамом людской толпы. Родившийся с абсолютным слухом мальчик не может выносить какофонию звуков, но хуже всего для него праздники. Когда, напившись мутного пульке, местные жители устраивают танцы под нехитрую музыку, мир для ребенка становится невыносим. Ведь грубые мелодии и голоса звучат для него подобно зубовному скрежету мучающихся в аду грешников.

В своем дебютном фильме Сервандо Гонсалес рассказал вечную как мир историю человека, родившегося не в том месте и не в то время. Не он первый, не он последний. Уж тот, кто воспитан на русской классической литературе подобных примеров может привести изрядное количество. Вот только мексиканский режиссер принадлежал совсем к другой культуре, и акценты в своей картине расставил совсем не так, как делали это А. Н. Островский, И. С. Тургенев и даже Л. Н. Толстой, хотя с последним у «Янко» и есть что-то общее. По крайней мере, для не слишком пристального взгляда.

Маленький Хуанито живет в мире нативной первобытной культуры, которую его душа по странному капризу судьбы переросла. В отличие от своих соплеменников, соседей, односельчан, способных радоваться простым вещам и грубым развлечениям, мальчик стремится не просто к прекрасному — к идеально прекрасному. Хотя и не знает еще слова «идеал». Примитивную культуру своего племени он отторгает, и это отторжение вызывает у взрослых вполне естественную, столь же примитивную реакцию: ребенок одержим. И вполне возможно, что шаманские обряды вместе с повседневным общением утихомирили бы детский бунт, но встреча со старым скрипачом Янко, невесть какими судьбами заброшенного в глухую мексиканскую провинцию, переворачивает его сознание. Музыка старика для окружающих — странная причуда. Ее и слушают-то только для того, чтобы полакомиться сладкими рожками, продажей которых Янко зарабатывает себе на жизнь. Не нужны никому классические скрипичные пассажи, нет и не будет в этих краях филармонии. Но для слуха Хуанито ничего лучше мелодий, сыгранных неуверенной старческой рукой, уже не существует…

Кажется, дальше нас ждет очередная сентиментальная история о пробуждающемся таланте. Но начинающий режиссер обрывает ее жестокой рукой. Нет в этих краях потребности в искусстве. Несовместимы высшие достижения человеческой культуры с примитивным мышлением первобытных племен. Бесполезно нести им свет цивилизации — сами должны дойти. Через таких вот Хуанито, которых в следующем поколении, может быть, родиться больше… Если, конечно, сама цивилизация не оскотинится и не опростится. Потому что нет ничего страшнее возвращения к корням — дальше-то только в землю. Хуанито эти самые корни еще ни за что не отпустят. Нет у него шанса на будущее, как нет у рухнувшего с высоты Искусства в бездну площадного зрелища Янко. И возраст тут ни при чем. Дело в силе духа. У Хуанито она велика, но слишком слабо тело и отсутствует генетическая память. У Янко с последним все в порядке, но дух ослаб и уже не воспарит. Вместе старый и малый способны на могучий всплеск, но его пока недостаточно, чтобы Музыка воцарилась там, где про нее никто и никогда не слышал. Может быть, пока… Хотя спустя более чем пятьдесят лет после выхода фильма на экраны и совсем в другой стране все равно кажется, что Хуанито и сегодня был бы обречен.

В фильме Гонсалеса обреченность эта выглядит почти оптимистично и очень красиво. Но это скорее потому, что снимая фильм о Чистом и Высоком Искусстве, режиссер просто не мог обойтись банальным рассказом душещипательной истории. Он полностью лишил фильм диалогов, оставив только музыку, в которой грубые, порой режущие слух ноты сменяются чудесной мелодией, рождающейся из-под пальцев мальчика, едва тот получает в руки волшебный инструмент Янко. Но это волшебство рождает в простых и суеверных душах его односельчан мистический страх. И вполне естественное желание от источника этого страха избавиться. Это даже для считающих себя вполне цивилизованными людей свойственно: непонятное — запретить, сжечь, разрушить! А уж для тех, кто цивилизацией этой только сверху чуть припорошен…

Впрочем… Если оставить все эти культурологические рассуждения в стороне, то останется безумно красивая, заставляющая сжиматься сердце история о мальчике и Музыке, в которой слова были бы абсолютно лишними. И в этом я с режиссером абсолютно согласен. Фильм, не нуждающийся в переводе, способен достучаться до людей на всех континентах. А уж согласятся ли эти люди с прописной истиной о вечности Искусства в рафинированной интерпретации Гонсалеса — тут, как говорится, возможны варианты.