Лихорадка приходит в Эль-Пао (1959)

Празднование двадцатипятилетия Конституции под девизом «Мяса и танцев» в вымышленной республике где-то посреди Атлантического океана прерывается каплановским выстрелом, который на этот раз совсем не фанни, а достигает цели — сердца ненавидимого простым людом губернатора гулаговского городка Эль-Пао. Согласно загадочному принципу правопреемства исполняющим сколь почетную, столь и циничную обязанность вождя бананового пролетариата становится неприметный секретарь погибшего — Рамон Васкез. Отныне ему предстоит лавировать между утопическими принципами реформирования тоталитаризма, борьбой за провинциальные скипетр с державой и роковой влюбленностью во вдову потливого предшественника, постепенно осознавая напрасность своих усилий по всем фронтам и погружаясь в фатальное одиночество.

Эпатажный Луис Бунюэль, прощаясь с родиной, сказал «адьос» не только ненавистному режиму Франко, но и любимой эстетике шока. На новом месте, Мексике, после американского простоя он снимает аскетично и доступно, привнося в свой кинематографический почерк черты неореализма: максимальную достоверность происходящего на экране и сочувственное отношение к жизни демоса. Но если в знаковой для приобретенного стиля картине «Забытые» все-таки нет-нет да и промелькнет парочка сюрреалистичных эпизодов, то уже в «Лихорадке…» фантасмагоричность съемок стремится в пропасть оси ординат, а прямолинейности сюжета позавидует железнодорожная шпала. Несмотря на то, что местом действия выбрана несуществующая страна, режиссер не отказывает знакомым уже приемам. Лента открывается кадрами исторической хроники (хоть и псевдо), на фоне которых выразительный голос начитывает социально-экономическую справку государства, подозрительно похожую на правду; сцены мытарств заключенных и островных низов снимаются, как и полагается, на природе, а не в студии; общая тональность подхода к изображению униженных и оскорбленных оставляет за режиссером неоспоримое право на лево. Но Бунюэль не был бы одним из лучших друзей десятой музы, если бы и в период приоритета доступности киноязыка для зрителя опускался до уровня простой антитоталитарной агитки, хоть и выступающей в качестве задиристо высунутого языка в сторону заклятого каудильо. «Лихорадка…» в своем жанре скорее стремится быть таким же манифестирующим высказыванием об агонизирующей власти, каким был «Андалузский пес» для последующих носогубных образов Дали.

Подчеркнуто гадкие политиканы-ветераны постепенно ломают мечтательный характер по-фанфантюльпановски дипломатически невинного героя своими все как одна старческими, морщинистыми руками. Одним своим существованием они ставят диагноз «прогнил до основания» любому правящему режиму, полностью соответствуя нужным характеристикам для использования плодов революции. Главу государства беспокоит лишь сохранность его лошадей, губернаторов — возможность затащить в постель единственную привлекательную (судя по количеству экранного времени и смененных любовников) женщину на всем острове, граждане записываются в инакомыслящие лишь за знания в правоведении, а бананы, кокосы, апельсиновый рай обеспечиваются рабским трудом латиноамериканских Хуанов Шуховых. Однако поджаривающиеся на костре автократической инквизиции противники режима ничем не лучше звериного оскала тирании: молотом и наковальней желает орудовать исключительно местная разновидность титушков, обычно же творящие революцию идеалисты в принципе довольны своим привилегированным положением, ставящим их на ступень выше остальных арестантов хотя бы отсутствием кандалов. Безнадежно испорчены обе стороны баррикад, в расщелину между которыми угодил Васкез. Абразивные интрига за интригой, разрушенные иллюзия за иллюзией он превращается из активного участника событий в резонера, наилучшим образом иллюстрирующего позицию режиссера финальным плевком гражданского неповиновения и уходом прочь от разрастающейся плеши на макушке истеблишмента.

«Лихорадка…» в творчестве Бунюэля занимает место поворотной точки Льюиса в экономике Китая. Жерар Филип в своей последней в жизни роли играет отнюдь не очередную перемолотую государственным механизмом и людским коварством мелкую сошку. Он светская Виридиана того же Бунюэля, рожденный на два года раньше Дон Кихот современности, безуспешно сражающийся с ветряными мельницами бесчеловечности, корысти, деспотичности и распутства. Казалось бы, с приходом на смену черно-белой пленке цифровых камер должны исчезнуть Эль-Пао и им подобные хунтелаары. Но на Кубе лишь в 2014 году снимается запрет на куплю-продажу новых автомобилей, в КНДР целиком расстреливаются семьи неугодных родственников, в Мьянме турист из расчета 100 баксов на уик-энд может прослыть миллионером, а интеллигенты по всему миру все так же мечтают что-то изменить силой мысли, трансформировавшейся нынче в фейковые аккаунты в твиттерах и посты в блогах… Так в чем же правда, брат Луис?