Песнь дороги (1955)

«Песнь дороги» — дебютный фильм 1955 года индийского режиссёра Сатьяджита Рея. На сегодняшний момент он признан в качестве наиболее «чтимого и уважаемого индийского фильма ХХ века». Известные критики, режиссёры, актёры и прочие деятели кино — как западные, так и восточные — отзывались о «Песне дороги» самыми возвышенными словами, вроде: «Это чудо! Чудо! Чудо!». Или: «Я был рождён, чтобы увидеть этот фильм!». Так что для тех, кто считает фильмы ХХ века «устаревшими», есть только одна фраза: «Вы и не думайте называть «Песнь дороги» словом — ретро!». «Песнь дороги» — вечный фильм, фильм вне времени, как вечна природа, которая старше человека на миллионы лет, но всё равно молода. Каждый год она обновляется. И вот «Песнь дороги» с годами не теряет своей природной свежести, своей силы и красоты. Всё это — результат трудов художника, режиссёра и человека Сатьяджита Рея. Первая часть трилогии про мальчика Апу. Представление об индийском кино как о преимущественно песенно-танцевальном сложилось у мирового зрителя ещё в 1930—40-е годы. В 1956 году этот стереотип впервые был разрушен, и мир узнал совершенно другое индийское кино — реалистичное и вместе с тем поэтичное, жёсткое и правдивое, но дарящее надежду.

Режиссёр, которому суждено было стать классиком, потратил на свой первый фильм пять лет жизни и почти все свои сбережения. Но результат того стоил. В фильме можно заметить явное влияние итальянского неореализма — направления, которое было очень дорого Рею. Можно сказать, что Сатьяджит Рей стал первым индийским неореалистом.

Индия, а точнее Бенгалия, показана в его фильме без прикрас, жёстко и без всякой заботы о нервах зрителей. В центре киноповествования — судьба одной бедной семьи. Отец, глава семьи, — человек с образованием, пишет пьесы и надеется выгодно продать их. Он мечтает о том, что когда-нибудь у них будет много денег, так много, что они даже смогут есть два раза в день и покупать одежду два раза в год… А пока в доме нет ни гроша, жена и двое детей ходят в лохмотьях. Жена замотана, истерзана нищетой, голодом, постоянными заботами о том, чем кормить детей. Её раздражает всё, и дети, и старая тётка, которая живёт в доме и тоже требует еды. Старость здесь некрасива и неприглядна — сгорбленная старуха коротко пострижена и замотана в грязную тряпку, еле-еле прикрывающую наготу. Жена уже не скрывает ненависти к несчастному дряхлому существу, постоянно оскорбляет её и попрекает теми крошками, которые могли бы достаться детям. Только девочка Дурга жалеет старуху и ворует для неё фрукты у соседей. Дети в этой семье — дочка Дурга и сын Апу — остаются детьми (и можно сказать, остаются людьми) и находят маленькие радости даже в своей беспросветно нищей жизни. Например, котята. А ещё игры. Солнце и пруд с лотосами. Или ещё настоящий волшебный человек — продавец сладостей. Сладости — это что-то абсолютно прекрасное и недоступное. Бедные дети идут за продавцом, как гусята, надеясь на какое-то чудо. Но чудес так и не случается в их жизни… Нет у них никакой другой еды, кроме риса и шпината, ничего больше позволить себе они не могут.

А девочка взрослеет и уже мечтает о женихе. Она романтична, как все девушки-подростки и тонко чувствует красоту мира. Сцены с Дургой, которая из подростка превращается в красивую девушку, самые поэтичные в картине. Фильм чёрно-белый, но как же замечательно сняты пейзажи! Как гармонично, буквально в такт музыке разворачиваются листочки, и рябь идёт по глади пруда, и водяные жучки бегают по поверхности воды. Дурга — такая же естественная частичка природного мира. Она ощущает его гармонию, и в такие моменты она по-настоящему счастлива. В чём ещё счастье? Счастье — это когда отец приносит рыбу, настоящий праздник в доме. А жалование за три месяца — это вообще немыслимое богатство.

Чтобы заработать какие-то средства к существованию, отец уезжает на заработки. И мать надолго остаётся одна. Актриса Каруна Баннерджи хорошо передаёт не проходящую усталость от такой жизни, от борьбы за существование. Кажется, что держат её на этом свете только дети. Она гонит со двора старуху. А та побродит вокруг да и вернётся опять — куда ей деваться, полуслепой, слабой. «Ты мне дашь немного воды?» — попросит несчастная, и в ответ услышит равнодушное: «Сама налей». Сгорбленная старушка ковыляет за водой и искательно-виновато улыбается беззубым ртом матери. Но та непреклонна: уходи.

И словно расплата за такую жестокость и равнодушие к чужой жизни, семью настигнет ужасное несчастье. Дурга тяжело заболевает. А лекарств в их доме нет… Ночь мать проводит у постели дочери. Доктор сказал: смотрите, чтобы она ещё больше не простудилась. А как смотреть, если ветхий дом качает от ветра, если дует из всех щелей, и не укрыть, и не сберечь ребёнка. Эта сцена снята просто потрясающе: физически ощущаешь и страшный ветер, и пронизывающий холод, и предчувствие беды, и смерть, стоящую уже на пороге. И у окаменевшей от горя матери даже слёз нет. Возвращается муж. Счастливый, с деньгами, с подарками. А мать по-прежнему, словно окаменевшая. И только когда она увидит подарки, у женщины начинается истерика. Мы не слышим её плача, не слышим слов. Всё её горе передаётся музыкой, трагической, пронзительной, дисгармоничной, как крик. Семья решается уехать. Будет ли счастье там впереди — неизвестно. Но лучше неизвестность, чем эта убогая нищета. Куда-то двигаться, пытаться что-то изменить. В дорогу, в дорогу. Дорога убаюкивает, успокаивает и дарит надежду.

Один из известных фильмов Калькуттской школы, где снимают остросоциальные серьёзные фильмы. Фильм, впервые обративший внимание европейского и американского кино на киноиндустрию Индии. Фильм удостоен звания «Лучший фильм о людях». Особого приза Международной Католической организации в области кино (OCIC). После успеха фильма Рей получил грант от правительства Западной Бенгалии и отснял две оставшиеся части трилогии о жизни Апу.

При содействии Джавахарлала Неру фильм был показан на Каннском кинофестивале 1956 года, где он был встречен овациями. Критики писали о молодом режиссёре, ставшем лицом индийского кинематографа: «Его бесхитростный глаз видит жизнь и людей. Композиция его кадров столь виртуозна, что её можно сравнить с манерой немногих выдающихся режиссёров во всей истории мирового кино… Но не в ракурсах камеры и не в монтаже планов кроется главный секрет его успеха. Сила Рея — в той лёгкости, с которой он проникает в самое нутро своих героев и показывает, что происходит в их умах и сердцах.»…

10 из 10

Признаюсь, не читал и не знаю никаких фактов о режиссере и о фильме, т. к. не являюсь большим поклонником индийского кино. В целом кино приятное несмотря на сюжетную простоу.

Тезисно изложу свои ощущения и мысли о фильме.

Продукт вполне европейский по постановке. кажется, что фильм сделан выходцем из какой-нибудь европейской киношколы или, по-крайней мере, сделан специально для мировых европейских фестивалей, потребителей старого света. Это и не хорошо и не плохо, вот только азиатской экзотики в фильме почти нет. Может, и не надо.

Главный посыл фильма, на мой взгляд — это констатация постепенной утери индийским народом своей связи с традицией. В борьбе за выживание, в борьбе за независимость, люди теряют связь с Духовными Знанием, присущим этому народу по определенным причинам. Это «опрощение» сквозит на протяжении всего повествования: качающийся, как бы гневающийся Ганеша во время шторма, девочка желающая попросить помощи у высших сил, да не знающая, как это делается (в семье не научили), тетя-старушка, которую периодически выгоняют из дому, что вообще-то немыслимо для большинства традиционных обществ, учитель — неприятный человек по совместительству торгующий рисоми т п.

В финале дается надежда — возврат к истокам. Семья после потери дочери возвращается (переезжает) в Бенарес — священный город Индии.

У меня всё.

До последней трети повествования как- то особо и не берёшься судить об эпохе, показанной на экране. Действительно, события фильма с одинаковым успехом могут происходить и в прошлом и позапрошлом веках, да и вообще несколько сотен лет назад! До того застарела и неизменна культура жизни нищих деревенских индийцев, что сотнями лет не меняется совершенно ничего. Лишь ближе к середине второго часа (может, это и было «золотое сечение» самого фильма, я почему- то не обратил внимания!) появляется поезд, который, в общем, и расставляет все точки над i: «Песнь дороги»- это страшное кино о здесь и сейчас (либо о середине- конце девятнадцатого века, что тоже не многим лучше).

Серьёзно, мурашки по коже пробегают, когда мать семейства говорит: «когда- нибудь мы будем богачами, будем есть два раза в день и два раза в год покупать новую одежду». Кошмар! А я ещё прибедняюсь… Это мне напомнило другой эстетический шок- прочтение «Преступления и наказания» в восемнадцать лет. Конечно, я знал, что люди полтора века назад жили нуждаясь, но чтобы малолетняя дочь шла на панель, пытаясь прокормить семью из алкоголика, умирающей полусумасшедшей матери и своры братьев и сестёр- это жесть! Вот и у Сатьяджита Рая не многим лучше. Всё это навевает в памяти и другой фильм — «Отвратительные, грязные, злые» — из которого, с течением времени, забывается почти всё, кроме УСЛОВИЙ ЖИЗНИ И ПРОЖИВАНИЯ СВОИХ РОЛЕЙ ПЕРСОНАЖАМИ… кто видел фильм, тот меня поймёт.

Достоверности, кстати, ощутимо прибавляет невероятно убедительная и искренняя игра актёров! Причём, ВСЕГО актёрского состава, целиком. Уж не знаю, профессионалами они были или просто жителями какой- нибудь такой же деревушки, но их проживание ролей даст огромную фору нынешним современным «робертпаттинсонам». А сам фильм, между прочим, снимали пять лет, так что и зритель ощущает, как меняются и развиваются САМИ актёры, не просто их персонажи: Дурга ощутимо вырастает из нескладной девчонки в начале фильма, в почти взрослую девушку, а старая тётка Индир к концу ленты уже еле- еле ковыляет, хотя изначально весьма бодро бегала!

Кстати, как это ни парадоксально прозвучит, но «Песнь дороги» вполне себе говорит «на языке Тарковского» (хотя до полнометражного дебюта Андрея Арсеньевича ещё 6- 7 лет!). Даже застывшая гладь воды, иной раз, здесь выражает больше, чем персонажи и весь сценарий… В таком случае, и вышеупомянутый поезд может символизировать желание Апу и его сестры Дурги оставить навсегда это дрянное, потерянное место, уехать хоть в неизвестном направлении, лишь бы подальше от осточертевшей деревушки, где все и постоянно чем- то недовольны. Вот и побег, если призадуматься, так или иначе, наличествует на протяжении всей картины (Дургу и её престаревшую тётку периодически выгоняют из дому, отец постоянно уходит надолго, но упорно возвращается и т. д.), но удаётся только в финале, когда семья сознательно покидает насиженное веками прожитых поколений гнёздышко. А ведь сам дом, как это довольно часто показывает камера, буквально разваливается на глазах! Это ли не главный месседж картины? Отбросить предрассудки прошлого и двигаться вперёд! Наверное, как раз из- за подобных «бунтарских» мыслей на своей консервативной до мозга костей родине, Индии, Сатьяджит Рай, если я ничего не путаю, не был ТАК УЖ сильно любим при жизни, как во всём мире. Бежать, бежать и ещё раз бежать надо от всего этого кавардака: от кастовой системы, от бесчеловечности, от наивности мировоззрения (отцу семейства, например, совсем ничего не платили за его работу на протяжении нескольких месяцев, а тот и не гневался, ожидая лучших времён!), нищеты и прочего!

Так что, опять же выражаясь метафорически, Дурге всё- таки удаётся совершить искомый побег, но только уже в иной мир (и не случайно её последние прижизненные слова, сказанные брату Апу: «ПОБЕЖИШЬ со мной смотреть ПОЕЗД?»). А само название фильма, в таком случае (уж позволю себе несколько излишнюю трактовку), может означать некий дух, который скитается по телам из поколения в поколение, напевая свои вечные «песни дороги» (как, кстати, и пела старая тётка Индир: «Тех, кого я знала, давно уже нет, я совсем одна, нищая и без монет; скоро настанет закат- день украдёт свет, ночь погрузит во мрак, солнца больше нет, пустите меня по воде на берег другой, потому- что я знаю, больше не вернусь домой»), бесконечно перерождаясь и оказываясь в тех же условиях жизни, из которых уходил, путём умирания физического тела. Круг жизни движется, но в самом жизненном укладе не меняется ровным счётом ничего!

9,5 из 10

Под переливчатые звуки классического квартета индийских музыкальных инструментов- ситара, таблы, сантура и бансури, выплывают санскрит-титры дебютной(всем бы так начинать!) картины бывшего калькуттского рекламщика Сатьяджита Рея. Его двух-с-половиной-годичный «долгострой» обусловленный финансовым цейтнотом, окажется тяжелейшим марафоном для автора, залезшего в «сумасшедшие» долги. Спустя время, финишный спурт этого «забега», пройдёт прямо по бульвару Круазетт, с пересечением «Красной ковровой дорожки», увенчав постановщика, двумя призами Каннского фестиваля. Обессмертив своё имя для истории искусства экрана, режиссёр походя нанесёт на кинематографическую карту мира свою Родину.

Первая, как в последствии оказалось, часть авторизированного триптиха- получилась лиричной, музыкальной поэмой, воспевающей жизнь, как она есть: детские переживания, примитивный уклад, существование на лоне природы, маленькие радости, большие горести, усталость старости и наконец необратимость смерти. Великолепным окладом этого изящного в своей простоте полотна, выступила шикарная музыка непревзойдённого корифея ситара- Рави Шанкара.

Режиссёр не создаёт стилизованную поделку под неореализм, но даёт жизнь новому национальному кинематографу авторского направления, в противовес развлекательным двухсерийным музыкальным безделушкам индийского мейнстрима.

И пусть визуальные нюансы этой его работы, похожи на фильмы Куросавы чёрно-белого периода, всё равно, здесь уже видны самостоятельные художественные черты индивидуального кинопочерка.

Рей не обрекает камеру быть просто инструментом съёмки, давая ей возможность стать большим- «ширмой-отражателем», с одной стороны отделяющей нас от реальности, а с другой изображая распускающиеся цветки лотоса так, что натуральнее и не передать… Также, как и в лучшей сцене ленты- разыгравшейся ночной бури, где зритель, как и герои, ощущает собственной кожей, весь холод и ужас разгневанной стихии.

А актриса Чунибала Деви совершенно развенчивает миф, о том, что де- в кадре невозможно переиграть ребёнка и собаку, возможно- если это естественное проживание в границах экрана, такой удивительной пожилой женщины, как она!!!

9 из 10

Первыми ассоциациями даже прожжёного киномана на Болливуд станут, скорей всего «песни, пляски, мыло» и в нагрузку мистер Бойл, с честным английским взглядом на многоликую Индию. И мало кто вспомнит, что индийское кино открыл миру Сатьяджит Рей, чью дебютную ленту «Песнь дороги» встретили овациями в 1956 году в Каннах, а её продолжение через год покорило и Венецию. Считая себя учеником Куросавы и Де Сика, 34-летний Рей тогда ещё вряд ли осознавал, что готов вести диалог на равных с великими, но наверняка уже чувствовал себя «пророком в отечестве своём». Таким он видится и поныне, личностью, затмившей всю вековую индоиндустрию, погрязшую в бесконечных реинкарнациях танцующего сурка.

«Патер Панчали», именно этим оригинальным названием хочется с первых минут окрестить картину, выключив неоригинальную озвучку и оставляя лишь титры, и погрузить себя в иную языковую реальность (Панчали — древнейший вид бенгальской поэзии). Следуя так, интуитивно, уже в первые минуты просмотра ощущаешь себя раздетым до белого полотенца, выступающим в качестве сари внезапной капитуляции. Сюжет мгновенно снисходит до мира и бросает там, в сутулом индийском дворике, среди нищей семьи — мужа, горестного романтика, не умеющего грызть камни успеха; верной принципам и обстоятельствам жены; мудрой в забавности тёти-старушки; юных девочки и мальчика, столь непохожих в едином стремлении познать вкус переменчивой жизни. И все краски вокруг — искры её торжества, от стен ли ветшающего домика, фыркающего каплями лотоса, слепящих ниток дождя или покорных ветру полей. Ниспровержение всего, что можно назвать «обманкой кинокадра», вплоть до недоумения, когда где-то в концовке обнаруживаешь контур чёрно-белой тележки.

Впрочем, атмосфера фильма не столь созерцательна, чтобы ей бесконечно любоваться, как в «Голом острове» Синдо; местами Рей проникает в самые сокровенные, почти архетипные основы характеров и отношений. Поведение матери вообще не находит аналогов в череде женских образов: судьба бьёт её волнами по нарастающей — одиночеством, равнодушием, презрением, а далее вещами и более страшными, а она продолжает стоять и побеждать с единственным щитом в руке — собственным достоинством. Глупое желание проскальзывает: показать бы эту историю героине Кейт Уинслет с «Дороги перемен», наверняка бы застрелилась… от стыда. Но если взрослые, со всеми бабочками и тараканами, всё же предсказуемы, то детский взгляд на мир у Сатьяджита высоко «над ситуацией» в своем откровении. Эту способность детей, минуя обстоятельства, жить двумя несовместимыми категориями — доверием и непослушанием — позже сумел выразить только Бергман в «Фанни и Александре». Герои этих лент уловимо схожи, с той лишь разницей, что девочка здесь совершенный Александр «в сари», вся сжатая энергия и протест, а мальчик Апу доверчив и открыт, как поезд, летящий без рельс и без дорог навстречу сокрушительным ветрам. Глядя на них, одна единственная мысль не покидает сознание — может быть, страхи в какой-то момент перестают быть для нас вторичными по отношению к жизни?

В одном из эпизодов Рей не удержался и отвесил хороший пинок Болливуду, уложив в три минуты свадебной пьесы краткий курс всего индийского кино. Но ключ его насмешки, возможно, был куда глубже — жизнь не пьеса и даже не игра, а куда более интересная и загадочная штука, и все мы гости на арене её волшебства. Мы её трогаем, восторгаемся, плачем, но уходим и оставляем позади себя лишь застывшие картинки. И лишь самые яркие из них бенгальским огнем способны вернуть ощущение чего-то подлинно настоящего.

Я помню тот день, я помню тот сад,

Тот звук, как шумела листва невпопад,

И плод, отрываясь от колких ветвей,

Улыбкой ложился в ладони моей.

И след от царапин, со временем, пусть

Сотрёт в бесконечности светлую грусть,

И сад отцветёт, и листва закружит -

За эту улыбку и стоило жить.

Невольно вспоминается «Голый остров» Канэто Синдо, вышедший через пять лет после «Песни дороги». Таких семей тысячи, но каждая находится один на один со своей судьбой.

В этом фильме несколько песен.

Песня старухи повествует о смерти:

Те, кто пришли до меня ушли, я осталась — нищая и без гроша.

День катится к закату, спускается мантия ночи…

Переведи меня на другую сторону реки.

Песня кукольника завлекает детей на представление; на фестивале музыканты извлекают звук из духовых инструментов.

Но есть и другая поэзия: поэзия ежедневного труда небольшой семьи; новые пьесы отца; мечты семьи о будущем.

Детей влечёт удивительная движущаяся машина, они идут смотреть на поезд, как на чудо. Мать подумывает перебраться в Бенарес, к роще де Саланеш, где актеры читают стихи: «Я ведь тоже мечтала о том, что смогу сделать когда-то…»

И вот отец принимает решение: земля предков не дает ему хлеба, он едва сводит концы с концами, настало время попытать счастье в других краях. Может, песнь дороги двигает людьми, которые смиряют боль и терпеливо переносят все жизненные невзгоды. Им не уйти от судьбы, но идти, снова и снова продолжать путь.

10 из 10