Герника (1951)

Герника. Услышав или увидев это слово, вы наверняка ничего не поймёте. Вы можете подумать, что это женское имя или выдуманная страна. Но на самом деле Герника выражает собой нечто гораздо большее…

Короткометражку Роберта Эссенса и Алена Рене я сел смотреть абсолютно не готовым ничего слышать про какую бы то ни было войну. Я не из тех, кто упивается фильмами и книгами о сражениях, Первых-Вторых-Третьих Мировых и мемуарах мертвецов из концлагерей. Прошу прощения, ибо вряд ли можно выразить впечатления от таких произведений спорным определением «упиваться». На самом деле война, — любая война, — несёт в себе только самое плохое, что может быть. И потому, напрочь забыв, когда и какой я смотрел последний фильм по подобранной теме, я на свой страх и риск начал просмотр короткой, но такой бесконечной «Герники».

Теперь стало понятно, что имели в виду взрослые, когда в моём детстве говорили о высокой силе искусства, а нам, маленьким деткам, одно слово «искусство» казалось нестерпимо скучным. Сейчас именно оно повлияло на общее впечатление — и повлияло сильно. Весь сеанс, буквально каждую секунду, не покидало ощущение, что чувствуешь войну. В буквальном смысле. На самом деле концепция построения короткометражки покажется простой: взяли картины и скульптуры Пабло Пикассо, наложили музыку и трогающий за душу текст. Но теперь я не могу понять, что из этого (может, даже всё вместе) повлияло на полное погружение туда, куда больше не хочется возвращаться?

Я просто сидел… слушал рассказ о боли, страданиях и разрушениях, принесённых нападениями фашистов… который был таким отстранённо-холодным и в то же время бушующим, яростным, проникновенным… и понимал, как мне страшно. Возможно, разыгралось воображение, однако оно предательски подкидывало мне самые жуткие сцены, а меняющаяся картинка служила затмевающим полотном для ещё более неприятных представлений. Словно рисунки ребёнка, составленные по воспоминаниям.

Тринадцать минут. Целая жизнь. Поле смерти, орошённое верстами крови. Стариков, молодых, женщин, детей, животных. Так поразительно. Так больно. Так, как никогда больше не должно быть.

Если вы всё-таки имеете хоть какое-либо представление об искусстве и не относитесь к нему пренебрежительно, то «Герника» обязательно вас затронет. Всенепременно.

9 из 10

Скажу одним словом — гениально!

Такие разные, переполненные различными чувствами, от восхищения до страха, стихи, наложенные на видеоряд, который составляют картины Пабло Пикассо, производят шокирующее впечатление безмолвного восхищения.

Здесь мы видим, как прекрасный город превратился в руины, но полностью прочувствовать и проанализировать всю трагедию помогает прекрасное исполнение стихов.

Картина вызывает полностью гипностический эффект. За 10 минут таким гениальным образом передать весь драматизм и утрату такого города — это стоит всяческих похвал. За 10 минут на киноэкране спародировать стиль Пикассо и превзойти его — это стоит восхищения!

Кто не слышал о несчастной Хиросиме? Кто не ведает о пожарищах Дрездена? Кто не плачет над белорусскими деревнями? Кто не боится повторения довоенной, мирно дремлющей Герники?

Ален Рене и Робер Эссан не снимали парафраз той давней уже истории безжалостной бомбежки испанской провинции, ставшей позорной страницей гражданской войны и предвестницей будущих нацистских зверств. Они пошли иным путем, склеив эмоциональный коллаж из бескрайнего моря обрывков страха, смятения и беззащитности, созданных воображением и руками Пабло Пикассо, но равно владеющими тогда в 1937-м душами всего населения Европы.

Доподлинно неизвестно упрекали ли после выхода в свет «Гернику» Рене в излишней пафосности, но высокопарным ее духом пронизаны все недолгие тринадцать минут. Есть подозрение, что выспренности лента обязана прежде всего Полю Элюару, написавшему глубоко трагичный, но и непомерно холодный, театральный текст, который в сочетании с торжественными голосами Жака Прюво и Марии Казарес (она и Смерть в «Орфее» у Кокто — факт цепляющий за живое), скорее мешает цельному, глубоко личному восприятию видеоряда, делают «Гернику» «неудобной» к просмотру, смущая искреннего зрителя наигранностью эмоций. Но несправедливо упрекать авторов в желании смешать квинтэссенцию…

Неловок и утомителен финал в своей угловатой однозначности, как социалистическая агитка, вовремя вздернутая на транспаранты, однако в закономерности ему не откажешь: воспрянуть духом, массами возжелать кары для немотивированного, тотального зла — все правильно. Больше того, так только по свежим, открытым ранам и работает.

Безусловно, создать о Гернике нечто конгениальное полотну Пикассо — задача мало реальная. Но, в конце концов, какая разница кто и как станет цивилизованно, во благо напоминать человечеству об изувеченном послефашистском мире, о перемолотых судьбах, о кошмарах тех бесконечных лет, если уже так давно не становилось глобально страшно; если, проживая мирные дни, люди забывают о самосохранении в угоду иным интересам, то и дело срываясь на угрожающее лязганье оружием у границ соседа? И пусть останется, пусть вечно будет наивная и строгая «Герника» Рене упреком «несознательной» человеческой памяти и лишним поводом к скорбному размышлению.