Луна и шестипенсовик (1942)

«Нельзя думать, что красота – самое драгоценное, что есть в этом мире, - подобна камню на берегу, который может лениво подобрать беспечный прохожий. Красота – это нечто странное и удивительное, что художник в тяжких душевных муках извлекает из хаоса мироздания. И не всякому дано познать эту красоту. Для этого надо самому пройти путь художника. А чтобы услышать сердцем мелодию, которую он поет нам, нужно обладать знаниями, восприимчивостью и воображением.»

Жизнь кажется легче, когда выбираешь чью-то сторону. Живешь в системе координат, созданной кем-то, может даже лично тобой, в которой существуют правила и распорядок. И кажется тогда, что все имеет смысл, взвешенность. Но случается так, что ты сталкиваешься с чем-то, что не укладывается в систему, и вроде бы не обойдешь, потому что жаль потраченного времени, да и обещал себе самому, что ни за что не отступишь от намеченного плана. В общем, если короче, то с «Луной и шестипенсовиком» у меня сложилась дилемма, так как ни с книгой, ни с фильмом я не согласна. И теперь я не знаю, как к этому произведению подступиться – ведь не скажешь просто «мне не понравилось». Давно не ребенок. Да и достоин ли фильм моего разгрома, если корень моих разногласий сокрыт в книге? По правилам ли это на странице фильма высказывать претензии к печатному произведению? Я долго думала, и пришла к выводу, что – к черту правила. И на это у меня есть две причины: 1) публика здесь в конец одичала, что ей стало все равно, кто и что пишет: 2) такому древнему фильму не помешает немного внимания.

Поль Гоген совершил революцию в самом понятии художник, возможно, революцию даже большую, чем в искусстве. Литература XX века не дает мне об этом забыть, настолько она оказалась околдована его бунтарством, что призрак его колоссальной фигуры появляется уже в третьем романе. В случае с Сомерсетом Моэмом призрака зовут Чарльз Стрикленд и он англичанин. Искусствоведы лучше меня укажут на сходства и расхождения в фигурах Гогена и Стрикленда, но то, что французский художник брался за основу литературного образа – это факт. А вот справился ли Моэм с этой фигурой, сумел ли создать его портрет или сделал только зарисовку? В этом и заключается главный конфликт между мной и Сомерсетом Моэмом (следовательно, и с Левином), и, по мне, он струхнул нырять слишком глубоко в чужую душу и сознание. Поэтому его книга, следовательно, и фильм выглядят так неоднозначно.

У книги есть главный конфликт. Это отношения между обществом и художником. Между общепринятым и новаторским. Между материальными благами и духовным миром. Луна и грош. Возвышенное и низменное. Все это очень хорошо. И у Моэма есть прекрасный пример с одаренным хирургом, который бросил карьеру в Англии и остался обычным фельдшером где-то в Александрии. Но. Портрет этого хирурга вышел более человечным, и это несмотря на то, что его история занимает 1 % от объема романа. А вот в случае со Стриклендом Моэм сгустил краски. Пытаясь найти что-то общее между его внутренним миром и жизнью в диких условиях Таити, он напрочь лишает его таких базисных для художника чувств, как раскаяние и сострадание. Художник Моэма не просто отвергает все мещанское, он рушит любые виды взаимоотношений между людьми. Отвергает самих людей. Тогда в чем смысл его живописи?

Я много сомневалась во время чтения книги, было много спорных моментов, может быть неправильно понятых мною, но финальной сценой, когда эпохальное творение Стрикленда, его видение рая, сгорает вместе со стенами дома, Моэм сам рушит создаваемый на протяжении всего романа образ бесчувственного дикаря. Разве такое существо способно преклоняться перед человеческой красотой, а тем более, создавать ее? Диктатор не может быть художником. Бесчувственная скотина не способна творить. Да, мир художника сложен, а жить с ним бывает невозможно, мы все, вне зависимости от призвания и одаренности, причиняем боль тем, кого любим. Просто кто-то делает это честнее, и оттого – больнее. Такова наша природа.

Ошибка Моэма заключается в том, что рассказчик, оставшийся в романе безымянным, освещает только темную сторону взаимоотношений Стрикленда с женщинами, и выносит свои вердикты, подкрепленные мещанской моралью, хотя, и он сам в этом признается, ему нет никакого дела до этих женщин. Ему же вторит и Голливуд. Конфликт денежного и духовного никак в фильме не обозначен, да что уж, в фильме нет ни одной символической сцены, обыгрывающей название произведения. Зато все внимание уделено мелодраме. В фильме нет язвительного портрета жены Стрикленда, нет роковой страсти с женой бездарного художника Дирка Строва, наоборот, все образы вышли по-ленивому очарованными бездушным дикарем с мольбертом. Оно и понятно. Когда на роль необразованного неандертальца берут лощеного денди Джорджа Сандерса, так сложно соблюдать книжные формальности. Зная, на что этот актер способен, была удивлена его игрой. Видно, как ему было скучно на съемочной площадке. Может быть, книжка тоже не понравилась. Наверное, в этом и есть главный минус фильма, если с книгой еще хочется спорить, она вызывает какие-то эмоции, то экранизацию «Луны и шестипенсовика» накрыло тотальное равнодушие. Книгу я еще буду помнить, а вот фильм – все лишь повод написать эту рецензию. Таков итог.