Нервы (1919)

Европа истекала кровью в кажущейся бесконечной войне, а в блокированной, теряющей каждый день людские ресурсы Германии снимался новый фильм. Кинопроизводство не останавливалось даже в этот тяжёлый период, ибо чем ещё, как не искусством можно было поддержать обнищавший и обескровленный народ, мучающийся вопросом — когда же закончится эта бойня? Восточный враг был уже повержен, подписав Брестский мир, но западный набирал силу и уже оставалось вопросом времени, сколько ещё удастся продержаться фронту. Символ победы, великий ас фон Рихтгоффен погиб в небе над Пикардией, наступление захлебнулось в крови и в кинематографе уже не было места браваде — пришло время безнадёжности и горечи, предчувствия катастрофы и пониманию, что глупое ликование перед началом войны подтолкнуло Европу к гибели.

Предчувствовал это и режиссёр Роберт Райнерт, иначе как ещё можно объяснить, что в его фильме «Нервы» столько аналогий с положением в Германии того времени? Беспорядки на улицах — не предвидение ли грядущей революции это? Уже самый первый эпизод с чувствующей гибель сына где-то на чужбине матерью не ставит под сомнение, что война не могла не отразиться в картине. Как ни пытался Райнерт уйти от неё, показывая только мирную жизнь, атмосфера напряжения и предчувствия конца пропитывают каждый кадр. Не ассоциировались ли богачи Ролоффы с самой страной, перед четырнадцатым годом находящейся на подъёме? Создавшие новую машину, которая должна была облегчить труд рабочих, но неожиданно она приводит к катастрофе на производстве и вместо победы и мирового господства, о которых в своей речи вещал миллионер, впереди ждёт только безумие.

Безумие революций, сметающих прошлое и оставляющих после себя развалины, на которых начинают робко тянуться к надежде на счастье ростки будущего. Безумие магнатов, теряющих всё, видящих иллюзии того, чего не было и уверенных, что все ложь и недомолвки — истинны. Безумие молодых, будущего потерянного поколения, хватающих всё, что попадётся под руку и убивающих, зачем — на этот вопрос они сами не знают ответа. Безумие женщин, в своих страстях поджигающих родной дом только ради того, чтобы притянуть к себе того, кого любят, но благими намерениями выстлана дорога в Ад. Безумие лидеров беспорядков, забывших, что революции пожирают своих детей. Безумие праведников, на самом деле оказавшихся продажными душонками, ради себя изменивших своим принципам и предавших тех, кто в них верил. Безумие, рождаемое от нервного перенапряжения и приводящее к трагической развязке.

Как бы ни пытался в конце показать Райнерт, что впереди есть надежда — ему не веришь. Идиллия в финале — лишь слабый намёк на то, что будущее светло и безоблачно. Нужно лишь ещё немного потерпеть, простить грешников, забыть, что где-то там существуют смерть и ненависть. Пусть для этого придётся идти по головам, в монастыре всё простят и поддержат. Удалиться туда, где нет места ничему грязному, где только покой и благодать. Но есть ли такое место? Новые люди — новые нервы, новое безумие. Вместо мира, который должен был наступить после подписания Компьенского перемирия последовал позорный Версаль. И совсем немного оставалось пытающейся родиться вновь Европе до новой бойни. Старый мир умер, а новый оказался выкидышем.